пор, пока они остаются под контролем, им не удастся завладеть целыми городами или районами – их действия будут ограничиваться спорадическими и спонтанными преступлениями и актами насилия.
Таким образом, у нас уже есть свидетельства того, что войны полицейского типа можно использовать для поддержания порядка в новом мире – по крайней мере таким способом можно устранять многие преступные режимы и прекращать многие криминализированные гражданские войны, которые в сегодняшнем мире являются основной причиной насильственных смертей и обнищания. Перспективы превращения таких методов наведения порядка в систематическую практику оцениваются в следующей главе.
Глава 8. Перспективы военно-полицейских интервенций
Опыт проведения военно-полицейских интервенций после окончания холодной войны, описанный в предыдущей главе, в целом был успешным – по меньшей мере с точки зрения ставившихся задач: гражданские войны прекращались, а порочные режимы удавалось свергать или существенно сдерживать. Таким образом, после окончания холодной войны имеются значительные перспективы для международной работы сил правопорядка. В этой главе мы рассмотрим, каковы возможности того, что развитые государства используют этот благоприятный шанс, создав механизмы для систематического осуществления таких военно-полицейских интервенций.
В целом их перспективы выглядят ограниченными. Интервенция в Ирак в 2003 году, осуществленная в основном американцами, породила как энтузиазм, так и страх относительно будущих военно-полицейских операций под предводительством США. Зачастую в основе этих настроений лежало скользкое понятие «гегемония» либо представление о возможности или целесообразности создания новой «американской империи». Однако представляется маловероятным, что международное сообщество или американцы без чьей-либо помощи смогут соответствовать масштабам вызовов либо сохранить необходимый импульс, заданный успехами последних лет, для того чтобы превратить военно-полицейские интервенции в некий регулярный институт. Вряд ли получит последовательную поддержку и создание дееспособных миротворческих сил, укомплектованных международным контингентом военнослужащих или нанятыми частными военными компаниями. Системное решение проблем гражданских войн и порочных режимов лежит в иной плоскости.
Препятствия для международных усилий по наведению правопорядка
Можно выделить несколько причин, в силу которых развитые страны не способны систематически формировать эффективные международные силы правопорядка [407].
Отсутствие интереса
Напряженность противостояния в годы холодной войны заставила обе ее стороны поверить, что их значимые интересы присутствуют почти повсеместно. Ключевая догма коммунистической идеологии предполагала, что насильственный революционный конфликт практически неизбежен, а коммунистические государства обязаны оказывать помощь везде, где он неожиданно проявляется. Между тем западная политика сдерживания была основана на представлении, что любой успех коммунизма чреват ослаблением позиций Запада, в связи с чем следует активно противостоять практически любым проявлениям коммунистического натиска. Хотя на протяжении холодной войны ее основные участники непосредственно инициировали лишь несколько войн, их вмешательство усугубило немало локальных вооруженных конфликтов. Порой главные участники холодной войны сдерживали или пытались сдерживать своих более мелких клиентов, но чаще охотно им помогали [408]. Но как только это неконтролируемое соперничество прекратилось, значимость большинства регионов планеты для развитых стран существенно снизилась. Например, в начале 1960-х годов гражданская война в Конго сподвигла на активное вмешательство обе стороны холодной войны, однако в конце 1990-х годов никто не горел особым желанием вмешиваться в непростую и чрезвычайно разрушительную гражданскую войну или череду гражданских войн, опустошавших эту страну [409].
Таким образом, на волне окончания холодной войны имели место две противоречивые и даже парадоксальные тенденции. С одной стороны, договариваться о сотрудничестве между Востоком и Западом, а также между крупными странами стало гораздо проще. С другой стороны, эти же страны считали достойными своих забот лишь немногие «горячие точки». Таким образом, несмотря на заинтересованность развитых стран в мире и стабильности, они, вероятно, решатся на значительные действия, такие как отправка своих войск на опасное дело, лишь в тех немногих территориях, которые считают важными для своих интересов.
Однако точное определение того, что именно то или иное государство посчитает соответствующим его интересам, едва ли возможно. Например, если ориентироваться на классические жесткие концепции жизненно важных национальных интересов, то далеко не всегда очевидно, в чем состоял интерес участников военных кампаний по установлению правопорядка и интервенций, описанных в предыдущей главе. Эти концепции, полагает Роберт Дипризио, могут быть применимы к таким вопросам, как выживание государства, защита его территории, населения и экономической жизнеспособности, а также, скорее всего, защита близких союзников, престижа или чести страны [410].
Другое дело – использование военной силы против Панамы и Ирака в Кувейте: похоже, что здесь решения во многом были продиктованы личной неприязнью президента Соединенных Штатов к диктаторам, правившим в этих странах. Норьега никогда не угрожал Панамскому каналу, который представляется единственным реальным предметом существенного интереса США в регионе. Принцип нетерпимости к агрессии действительно нужно отстаивать на практике, однако наложенные на Ирак санкции и так свели на нет все достижения Саддама в Кувейте и обладали масштабным карательным эффектом. Более того, как отмечали критики действий США в тот момент, санкции могли бы в конечном итоге заставить Саддама отказаться от завоеванного Кувейта без новой войны, хотя для сохранения лица их, возможно, потребовалось бы сопровождать бряцанием оружия [411].
Риторика политиков, заманивавшая их в ловушку, или ханжеская демонстрация возмущения, похоже, сыграли в подготовке операций на Гаити, в Боснии и Косово такую же роль, как и другие факторы. Сама мысль, что ситуация на Гаити каким-либо образом связана с безопасностью США, может показаться абсурдной. То же самое верно и применительно к идее, что события в далекой раздробленной Югославии, которую многие европейцы считают задворками своего континента, решительно повлияют на судьбы процветающих и экономически развитых стран его северной и западной частей. Операции в Сомали и Сьерра-Леоне были почти исключительно гуманитарными, а в случае с Восточным Тимором любому, кто взглянет на карту, будет сложно понять, как из непосредственной близости этой территории к Австралии проистекает ее значимость для австралийских интересов. Наконец, не вполне понятно, почему Соединенные Штаты после полувекового сосуществования с СССР и сдерживания этого решительного противника, в арсенале которого были тысячи ядерных ракет, должны настолько беспокоиться по поводу того, что ничтожная, нищая и далекая Северная Корея может обзавестись несколькими боеголовками.
Травматический опыт террористических атак 11 сентября 2001 года, возможно, и подтолкнул США к операции в Афганистане, но это вторжение, по всей видимости, было продиктовано не только трезвым расчетом национальных интересов, но и в равной степени было яростным актом возмездия [412]. Вероятно, что для борьбы с терроризмом были более важны международные меры наведения правопорядка, и они в тот момент в самом деле резко усилились. Террористическая угроза была одним из многих факторов, приводившихся в обоснование войны США против Ирака,
