Советское правительство не хотело еще больше отравлять атмосферу подтверждением того факта, что «предатели» Бёрджесс и Маклин находятся у нас. Какое бы то ни было официальное заявление казалось излишним, особенно в силу того, что КГБ уже извлек максимум пользы из сложившейся ситуации. Наша агентура во всех странах мира, имевшая регулярную связь с Центром, почувствовала огромную поддержку в результате блестяще проведенной операции по спасению главных английских агентов. Наши агенты за рубежом были благодарны за то, что мы не оставили Маклина и Бёрджесса в беде, и почувствовали себя увереннее. Они понимали, что ради спасения их коллег проделана большая и очень трудная работа. На них это произвело сильное впечатление. Мы могли использовать этот момент для возвеличивания заслуг нашей разведслужбы, и я рад, что этого не произошло. Иначе мы не смогли бы сохранить в рабочем состоянии оставшуюся часть кембриджской группы еще в течение трех лет.
Таким образом пребывание Бёрджесса и Маклина в Москве стало как бы «открытым секретом» после побега Петровых и визита в Россию матери Тая. Официальная политика умолчания, тем не менее, не помешала Мелинде Маклин встретиться в 1955 году с Сэмом Расселом, корреспондентом «Дейли Уоркер» и заявить ему, что она всегда знала о разведывательной деятельности мужа. Я никогда не мог понять, какой бес попутал ее, зачем она сказала это. К счастью, очень немногие обратили внимание на статью Рассела, хотя дело Бёрджесса-Маклина окончательно еще не забылось. Как я уже говорил выше, осенью 1955 года оно вновь стало животрепещущей темой на страницах английских газет, когда член парламента Маркус Липтон назвал Кима Филби «третьим человеком», организовавшим побег первых двух агентов.
Кто именно входил в кембриджскую группу? Я прочел уйму статей о третьем агенте, об исчезновении Мелинды, о четвертом и даже о пятом шпионе из Кембриджа. Расследование этого вопроса продолжается вот уже сорок лет. Опубликованы сотни книг, статей и документов, часть которых исходила из правительственных источников. Кое-какие из них пролили свет по этому поводу, но другие, притягивая факты за уши, только мутили воду.
Интерес зарубежной прессы к кембриджской пятерке еще больше оживился, когда в 1956 году Никита Сергеевич Хрущев официально подтвердил наконец, что Бёрджесс и Маклин живут в Советском Союзе. Он объявил, что оба они обратились с просьбой предоставить им советское гражданство, и их желание было удовлетворено.
Срок английского паспорта Гая Бёрджесса истек в 1954 году, и он даже постеснялся обратиться в английское посольство в Москве с ходатайством о выдаче ему нового.
Оставалось только несколько недель до открытия XX съезда партии, которому предстояло закрепить процесс десталинизации в СССР. В работе съезда должны был и принять участие 1424 делегата. В Москву понаехало множество журналистов. КГБ отказался дать им разрешение на интервью с обоими агентами с глазу на глаз. Нужно было, чтобы прошло какое-то время. И вот наконец И февраля 1956 года в гостинице «Националь» устроили пресс-конференцию. Ричарду Хьюзу, корреспонденту газеты «Санди Таймс», и еще двум тщательно проверенным представителям иностранной прессы разрешили встретиться с Бёрджессом и Маклином. Оба наших агента, одетые в отличного покроя английские костюмы, держались раскованно, выглядели здоровыми. И тот и другой чувствовали себя совершенно уверенно.
Они смело заявили, что никогда не работали на советскую разведку. Далее сделали пространное отступление, в котором говорили о преимуществах коммунизма, и в конце концов заявили, что покинули Англию из опасения третьей мировой войны, которая, по их мнению, надвигалась в 1951 году. Тогда Китай вмешался в корейский конфликт, в Соединенных Штатах было введено чрезвычайное положение, а генерал Макартур потребовал открыть второй фронт против Китая. По словам Бёрджесса и Маклина опасность мировой конфронтации никогда не была столь явной, как в 1951 году, так что, будучи пацифистами, они решили искать убежища в СССР — единственной стране, где война не могла их настигнуть.
Сам я на этой пресс-конференции не был, так как все еще находился в Англии.
В Москве Дональд Маклин продолжал совершенствовать свой русский язык. После четырех лет изучения он писал и бегло говорил по-русски. Дональд продолжал оставаться членом Коммунистической партии и старался жить в соответствии со своими идеалами. Он наотрез отказался от служебной машины и роскошной дачи, которые обычно «полагались» аппаратчикам. Снял домик поблизости от Москвы, куда выезжал с семьей по субботам и воскресеньям. Короче говоря, предпочитал жить скромно. В определенные периоды жизни Дональд Маклин много пил, особенно во время командировки в Каире, но в Москве фактически пить бросил. Лишь изредка наливал себе немножко шотландского виски, но никогда не доводил себя до опьянения.
Маклин настаивал на том, чтобы ему дали работу. И ему предложили ее в газете, в отделе международной экономики. В политических вопросах взгляды Маклина отличались от общепринятых. Он отнюдь не был зашоренным партийцем, ни на йоту не отступавшим от правил, предписанных Центральным комитетом, дружил с несколькими диссидентами, которых часто приглашал к себе домой, отказывался скрывать свои убеждения, в любой момент был готов отстаивать их, критиковал внешнюю политику Советского Союза и говорил об этом открыто.
При всем при том Маклин оставался коммунистом. В 1956 году он начал переписываться с выдающимся английским историком Арнольдом Тойнби[40], которого знал еще до войны. Они обменялись несколькими письмами, но Тойнби прекратил переписку, как только Маклин выступил с оправданием советской политики в Венгрии. В то время Маклины как-то замкнулись в себе, и Дональд мало с кем виделся, кроме вездесущего Сэма Рассела из «Дейли Уоркер».
Ему так и не удалось осуществить мечту молодости — преподавать английский язык в русской начальной школе. В 1961 году он был зачислен в Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО), где преподавал и занимался исследовательской работой в области внешней политики лейбористского правительства Британии. Написал несколько книг, одну из которых — «Британская политика после Суэца (1956-68 гг.)» очень хорошо приняли.
А Гая Бёрджесса переселили в квартиру, обставленную в том же духе, что и его загородный дом. В полуторачасовом документальном фильме, сделанном английской съемочной группой, его увидели в современной московской квартире. Это — неправда. Гай любил жить только в старых домах и квартирах, украшенных прекрасной антикварной мебелью.
После 1956 года он начал часто встречаться с иностранцами, от которых и не думал скрывать свое настоящее имя. Он часто разговаривал по телефону с Лондоном и дал несколько интервью журналистам и писателям. Среди них был Том Драйберг, лейбористский член парламента и журналист, который вскоре после этого написал книгу о жизни Бёрджесса в Советском Союзе.
С корнем вырванный из родной среды и не находя для себя места в нашем обществе, Гай все еще не мог примириться с жизнью в России. Поэтому он и искал общения с иностранцами. Ему не хватало родного «паба», свободы для осуществления своих наклонностей, потому что гомосексуализм у нас был запрещен законом. Но всеми правдами и неправдами он все же находил себе партнеров, потому, главным образом, что КГБ и милиция закрывали на это глаза. У него был один постоянный любовник и несколько неофициальных.
Центр делал все, что мог, чтобы облегчить жизнь Бёрджесса и Маклина. Все, что было нужно, они могли получить, оставалось только попросить. Если у Маклина просьбы были достаточно скромными, то Бёрджесс часто хватал через край. Однажды мне пришлось рыскать по всему Лондону в поисках книг для его новой библиотеки в московской квартире. Несколько раз в год он требовал, чтобы ему шили костюмы по мерке, и нам приходилось заказывать их в Сохо. А поскольку он считал, что ничего лишнего у него нет, то иногда раздобывал себе костюмы окольным путем. Однажды он встретил на улице туристку, актрису родом из Австралии, приехавшую в составе театральной труппы на экскурсию по Советскому Союзу. Звали ее Корал Браун. Она постоянно жила в Лондоне. Гай подошел к ней и предложил показать город.
— Но я не знаю, кто вы!
— О, нет! Конечно, знаете, — сказал Бёрджесс.
Корал безусловно не устояла перед его чарами и позволила проводить себя в гостиницу. По дороге они познакомились, зашли выпить рюмочку и договорились встретиться на следующий день и пообедать вместе. К концу обеда она уже все знала о Бёрджессе, но не отшатнулась от него, а даже согласилась сама снять с него мерку и передать лондонскому портному вместе с подробными пожеланиями о фасоне костюма. Уж не знаю, дал ли он для этого денег своей новой знакомой, ведь насколько мне известно, Гай не попросил у КГБ ни копейки. Может быть, его мать оплатила счет в Лондоне.
