И такая судьба иногда была у разведчиков…
Насчет раненых в поиске я могу сказать следующее — своих раненых товарищей-разведчиков мы немцам ни разу не оставили. Пошли на задание, прямо возле первой немецкой траншеи у кого-то хрустнула ветка под ногами, нас заметил часовой, дал длинную очередь и ранил одного из разведчиков в бедро. Мы, не ввязываясь в перестрелку, сразу стали отходить, чтобы вытащить своего раненого. Вынесли его к своим, в госпитале ему ампутировали ногу. И этот эпизод достаточно типичный для полковых или дивизионных разведчиков. Жизнь раненого товарища была для нас самым важным на свете. Ползем к своим под огнем, у нас раненый и немец-«язык», тяжелый, сволочь, попался, да еще крутится все время. Чувствуем, что двоих к себе не дотянем. Старший группы командует: «Кончай его!» Я ударил «языка» финкой под сердце раза три. Потом, в штабе, за это дело мы получили очень серьезный нагоняй, но обошлось без трибунала… Но вот у меня был очень неприятный случай, что мы не смогли вытащить тело убитого товарища. Пошли в поиск, нас засекли на подходе, и немцы начали преследование. Мы, группа захвата, всего четыре человека, отбивались. Одного из наших тяжело ранило, а второй получил множественные смертельные ранения. И мы оставили тело убитого и, отстреливаясь, потащили своего тяжелораненого. И когда мы вернулись к своим, то разразился неимоверный скандал. На меня орали как на последнего предателя. А что можно было сделать в той ситуации?..
— Допустим, подготовлен поиск, все заранее спланировано, все роли распределены. В каких ситуациях допускались «импровизации»? Я не имею в виду случаи, когда разведгруппа обнаружена противником.
— Приходилось постоянно приспосабливаться к новой ситуации, любой шаблонный подход, тупое следование первоначальному плану, в случае возникновения непредвиденных обстоятельств грозил смертью для всей группы. Например, мы планировали взять «языка» из боевого охранения, но, обходя «свежее» минное поле и заграждения, вышли сразу к сильно укрепленной траншее первой линии обороны.
А «языка» брать необходимо. Рядом большой немецкий блиндаж. Часового зарезали, в трубу тихо опустили две гранаты. После взрывов ворвались в блиндаж, раненых добили, а двоих целых, но сильно контуженных немцев взяли с собой. Вышли к своим без потерь убитыми в группе.
— Например, группа получает задание из разряда «невыполнимых». Могли разведчики сознательно не пойти на такое задание или «схимичить» при его выполнении?
— Невыполнение приказа во фронтовой обстановке — это, знаете ли, не шутка.
Или к стенке поставят, а в лучшем случае — в штрафную зашлют, третьего не дано. Хотя был один исключительный случай, что мы смогли убедить начальников, что шансов нет и на данном участке немецкой обороны нам ничего в поисках не светит. Но к нашим доводам прислушались только после того, как разведчики дважды нарывались на немецкие засады. А такая вещь, как «заранее спланированный сговор в группе», чтобы «сачкануть», даже если полученное задание на все 100 % гибельное, — мне не кажется возможным. Пять-шесть человек в группе захвата, еще с десяток в группе прикрытия — со всеми не договоришься, кто-нибудь обязательно лишнее когда-то ляпнет. Но если мы видели, что «дело пахнет керосином», то сами отходили назад, без «языка» или даже без попытки захвата. Наш командир разведроты шел докладывать наверх об обстоятельствах неудачного поиска, и на следующий день нас снова гнали на то же задание. Но «крылатая фраза» начальников: «Без „языка“ лучше живыми не возращайтесь!» — звучала нередко…
— Как часто разведчики роты ходили в немецкий тыл на задания, заранее предусматривающие нахождение во вражеском тылу в течение несколько дней?
— Мне трудно сказать, с какой частотой давались подобные задания, но обычно это происходило, когда мы получали приказ любой ценой взять только «языка»-офицера.
Один раз, в Белоруссии, мы торчали в немецком тылу трое суток, зашли вглубь километров на восемь, но не могли никого взять. Нас пять человек разведчиков и еще приданный группе радист. По рации нам передали приказ: «Без офицера не возращаться!» А что нам оставалось?.. Расположились в лесу возле дороги, по ней интенсивное движение, между машинами короткие интервалы. Выбрали момент, на дороге подложили «скобы». Шла немецкая «легковушка», скаты пробило. Шофер вылез посмотреть, что произошло, тут мы его «уработали ножичком», а в машине взяли целым офицера, гауптмана. Офицер, кстати, смертельно перепугался и от неожиданности даже описался. Машину закатили в лес, труп водителя спрятали, нас не успели заметить. Его довезли живым, вышли назад без «больших приключений» и, самое главное, без потерь…
— Какой свой разведвыход вы считаете самым удачным?
— Каждый поиск, из которого вся разведгруппа вернулась живой, для меня — самый удачный. Но был один поиск, от результатов которого все наше командование просто «впало в экстаз». Это произошло там же, в Белоруссии, и «сценарий захвата» чем-то похож на предыдущий случай. Взяли «с дороги» обер-лейтенанта с хорошими штабными документами, офицера, который действительно много знал и оказался весьма разговорчивым и информированным. За него для нас орденов не пожалели. Но взять «языка»-офицера удавалось редко… Офицер — это большая удача…
— Как немцы вели себя в плену?
— Тех, кто держался в плену стойко и достойно, было немного, хотя и попадались крепкие духом. Один интересный момент. У нас в разведотделе штаба дивизии переводчиком служил немец-коммунист, перебежавший к нам еще до войны. Он, помимо работы переводчика, еще занимался контрпропагандой на установке ПТУ.
Так этот переводчик мог зайти на допрос «языка» в немецкой офицерской форме и приказать пленному солдату или унтеру: «Рассказать все!» И немцы, свято чтившие и соблюдавшие армейскую дисциплину и субординацию, начинали «развязывать языки», получив приказ от «герра лейтенанта». И такое бывало…
— Немецкие разведчики работали так же успешно, как и наши?
— А я не знаю, по каким критериям оценивалась успешная деятельность немецкой разведроты. Но работать они умели, в воинском мастерстве им не откажешь. Как-то в Белоруссии они утащили у нас офицера из штаба дивизии, так об этом ЧП многие не решались говорить даже шепотом. Но немцы аккуратисты, у них все было рассчитано по секундам, без гибкости, и такой подход нередко их губил.
— С немецкой разведкой на «нейтралке» приходилось сталкиваться? Некоторые разведчики упоминают подобные эпизоды в своей боевой биографии.
— На самой нейтральной полосе у меня такого не случалось, но был один выход, что мы уже подползли очень близко к немецкой траншее и приготовились к захвату, как из траншеи вдруг стали выползать в свой разведпоиск довольно большой «компанией» немецкие разведчики. Мы сразу открыли огонь в упор и отошли с боем. Немцев было раза в три больше, чем нас, но они были ошеломлены и, наверное, здорово перепуганы от такой неожиданности, и толкового преследования за нами не смогли организовать. Мы не взяли «языка», но и сами вернулись без потерь в группе.
— Как принимали пополнение в разведроте? Проводились ли с новичками какие-то специальные занятия по подготовке разведчика?
— Все зависело от предыдущего фронтового опыта новичка. Бывшего партизана или человека, уже немного повоевавшего в разведке, многому учить было не надо. Если в разведку попадал совсем «зеленый», то его учили бесшумно ползать, убивать кинжалом, сворачивать шею, объясняли смысл тех или иных жестов, используемых в поиске.
— Умение «убрать» врага ножом не всем дано. Были такие, которые оказались психологически неготовыми действовать холодным оружием?
— Я понимаю, что вы имеете в виду. Нет, у нас в роте таких «кисейных барышень и слабонервных» не было. Вы же прекрасно знаете, что в разведку не приходили, скажем, массово, «студенты консерватории по классу виолончели», в дивизионные разведроты набирали в основном «отпетую публику», решительных и смелых бойцов. Ножом все могли работать. Борьба за жизнь из слабых делала сильных. Просто у нас не было большого выбора: или жизнь, или смерть. Жить захочешь — начнешь хладнокровно вражеские глотки резать, без малейшей нервной дрожи в руках и каких-то душевных терзаний. Но бесшумно, без крика, моментально и качественно «убрать» часового — это действительно редкое умение. Но разведчики «тренировались», у нас зарезать по-тихому немца в траншее или в боевом охранении при выходе из немецкого тыла считалось почти обыденным, но приятным делом.
— Статус «ветерана разведроты» неофициально существовал?
