Иногда я забегал к Филби на часок-другой, чтобы побыть в его обществе. Мы редко говорили о его жизни в Англии: я понимал, что воспоминания о доме навевали на него грусть. Когда он вспоминал Бёрджесса, я видел, что его суждения о бывшем друге совершенно объективны, несмотря на их ссору. В глубине души он, мне кажется, продолжал глубоко уважать Бёрджесса. В отличие от многих, мы оба знали Гая таким, каков он был на самом деле — гордым, цельным человеком, никогда не останавливавшемся на полпути.
Пусть Бёрджесс и пил, но он оставался при этом великим тружеником. Он допускал иногда колоссальные ошибки, но они часто вытекали из его дерзостно-смелой инициативы. Если уж он ставил перед собой цель, то мог сдвинуть и на самом деле сдвигал горы, чтобы достичь ее.
Я пытался объяснить Киму, почему Бёрджесс последовал за Маклином, не оставшись в Праге. Он просто поверил Коровину, который уверял, что Гаю дадут возможность вернуться в Лондон. Ким только усмехнулся. Он считал, что Бёрджесс был достаточно умен, чтобы понять, если он бежал с Маклином, то обратной дороги ему не будет. Разве что на долгие годы в тюрьму. Я не смог переубедить Кима, Бёрджесс предал его — и все тут.
Вновь и вновь мы возвращались к критическим моментам, возникавшим во время нашей совместной работы в Англии. И именно от Филби я узнал страшные подробности дела Волкова, о котором уже рассказывал в этой книге.
Он спросил меня, почему мы приложили так много усилий, чтобы спасти его и других агентов от ожидавшей их участи на Западе. На это я ответил, что мы всегда считали своим долгом сделать все возможное, чтобы спасти агентов, изъявлявших желание найти убежище в нашей стране. В некоторых случаях нам это не удавалось либо из-за нехватки времени, либо потому, что агенты, о которых шла речь, поспешили сделать признание и попали под замок. Так случилось с Аланом Нан Мэем и Клаусом Фуксом, а затем, в 1961 году, с Джорджем Блейком. Он, правда, сумел бежать и перебраться в СССР в 1966 году. Мы всегда считали, что непорядочно оставлять друзей.
Мыс Филби старались разрешить загадку: не препятствовали ли англичане (а, может, даже способствовали) побегам наших агентов? Однако пришли к заключению, что такого не могло быть, хотя бы в отношении Маклина, которого
М И-5 намеревалась вызвать на допрос. Эта идея могла прийти в голову руководителям английской контрразведки, но причастность к делу американцев исключает подобное предположение. Американцы никогда не позволили бы англичанам сделать попятный ход. Впрочем, Филби согласился с тем, что английская контрразведка чуть ли не под руки проводила его до дверей. Ведь, если бы его привлекли к суду, он камня на камне не оставил бы на обвинениях.
С годами Ким все глубже погружался в воспоминания. Ему хотелось встретиться со всеми без исключения людьми, с которыми ему приходилось работать. Но, к сожалению, все его прежние связные уже умерли — остался один я. Ведь когда я начал работать с кембриджской пятеркой в Лондоне, мне исполнилось всего двадцать пять лет, а мои предшественники были значительно старше.
Всякий раз, когда Ким приходил на какие-либо конференции или официальные торжества, он оглядывался в надежде увидеть знакомые лица. А их, увы, оказывалось до грусти мало.
В основном, он воспринимал повседневную жизнь в Советском Союзе вполне нормально. Сам он не испытывал никаких житейских трудностей (Сергей выполнял все его желания), но страшно огорчался, видя как быстро исчезают с прилавков продукты первой необходимости. Бесконечные очереди за мясом и хлебом приводили его в ужас.
Мне думается, Филби только делал вид, что всем доволен. Слишком гордый, чтобы сожалеть о чем бы то ни было, он, конечно, понимал, что условия его жизни в Англии, Соединенных Штатах и даже в Турции сильно отличались от советских. Мы могли предложить ему в Москве всего лишь удобную квартиру да постарались избавить его от нужды. Я думаю, он смирился со своей судьбой. В отличие от Бёрджесса, Ким никогда не говорил, что хочет вернуться в Англию. Может быть, у него и мелькала такая мысль, но Филби об этом даже не заикался, так как прекрасно понимал, что его желание никогда не осуществится.
В 1966 году, когда от него ушла Мелинда, Филби оказался совсем один, так как с Дональдом они больше не разговаривали. Ким начал пить, и, к сожалению, наши люди, окружавшие его, этого не замечали, пока дело не зашло слишком далеко. В течение нескольких лет пустоту его жизни скрашивали лишь поездки в санатории для номенклатурщиков на Черном море и в различные страны восточного блока. Он топил свою тоску в вине или виски, если мог его достать. Единственной радостью за все это время стал в 1967 году приезд сына Томми. Вернувшись в Англию, Томми заявил:
— Мой отец — герой.
Ким совсем впал в депрессию, когда Ида, жена Джорджа Блейка, такого же изгнанника, как и он, познакомила его со своей лучшей подругой, симпатичной рыжеволосой Руфиной, полурусской, полуполькой. Они встретились несколько раз на даче у Блейков. Сам Джордж только что стал отцом: у него родился сын[41].
Филби стал провожать Руфину домой и вскоре сделал ей предложение. Она колебалась — Ким был намного старше ее, — но в конце концов согласилась, и 19 декабря 1971 года они поженились. По этому случаю КГБ подарил новобрачным великолепный сервиз из английского фарфора. Руфина стала четвертой женой Кима Филби.
Время от времени я продолжал заходить к Киму и Руфине и очень удивился, обнаружив, что она почти ничего не знает о жизни мужа. В противоположность Маклину Ким никогда не поверял секретов своим женщинам: ни Айлин, ни Элеоноре, ни Мелинде, ни Руфине. За семнадцать лет его активной работы с КГБ у нас не возникало ни единой проблемы, к которой имела бы отношение женщина. Может быть это звучит цинично, но держа от них свою деятельность в тайне, он избежал возможного шантажа или каких-либо других неприятностей, когда разводился официально или расходился со своей очередной спутницей жизни. Возможно, Филби просто не доверял женщинам.
После свадьбы Филби с женой стали жить совсем иной жизнью. Руфина, жившая прежде с матерью, поселилась в новой квартире мужа в центре Москвы рядом с Москва-рекой на пятом этаже здания, отведенного для членов правительства. Комнаты были огромные, солнечные, удобно обставленные, с множеством книг на полках. Руфина имела личный автомобиль с шофером. Блейки и Филби часто встречались. Для маленького Миши Блейка, родившегося в том же году, когда поженились Ким с Руфиной, он был «дядей Кимом». Мальчик от него не отходил.
Филби перестал пить и снова начал время от времени выполнять для Центра работы, консультируя КГБ по международным вопросам, главным образом, по Ближнему Востоку, который он знал очень хорошо. Он охотно брался и за решение чисто оперативных проблем. Несколько раз по много часов сидел над фотографиями агентов, которые ему показывали, чтобы установить их личность. У него открылось второе дыхание, когда Центр, наконец, предложил ему работу по подготовке нового поколения разведчиков в школе КГБ. Он относился к преподавательской работе с большим воодушевлением, отдавал свои знания с удовольствием, терпением и увлеченностью.
Во время отпуска Филби и его жена много ездили по Советскому Союзу, особенно часто бывали в Прибалтике и в окрестностях черноморских курортов. Они останавливались в лучших гостиницах и не имели никаких затруднений, путешествуя по всей стране. Побывали в Польше, Болгарии, Восточном Берлине, даже ездили на Кубу. Это последнее путешествие оказалось довольно рискованным, и мы нажали на все кнопки для обеспечения полной безопасности Кима и Руфины. Их попросили не лететь самолетом. Мало ли что могло случиться. Какие-нибудь неисправности в моторе, и самолету пришлось бы приземлиться в Соединенных Штатах. Так что они отправились на Кубу морем, хотя путешествие заняло значительное время. Впервые за долгие годы Ким побывал вблизи родины: их корабль проходил через Ла-Манш. Стоя на палубе, Ким видел, как проплывают мимо берега графств Кент и Сасекс. Он никому не сказал, о чем думал в тот момент. На Кубе правительство республики наградило его своим орденом, но встреча с Кастро так и не состоялась.
Хотя Руфина не имела никакого отношения к нашим секретным службам, КГБ остался очень доволен выбором Кима. Элеонора, к которой МИ-5 и ЦРУ почти наверняка делали подходы, оказалась для нас не совсем удобной, а связь Кима и Мелинды, по общему мнению, вообще не сулила ничего хорошего. Руфина же была женщиной умной, высокообразованной, а главное — ей удалось вытащить Филби из трясины пьянства.
В середине 80-х годов я виделся с Кимом несколько раз. Я тогда был очень занят собственной работой в Институте имени Андропова, учебном центре КГБ. Наши встречи доставляли мне огромное удовольствие, хотя они случались реже, чем мне хотелось бы. Мы неизменно говорили и о политике. Эта тема страстно интересовала нас обоих, в особенности предстоящая война в Афганистане. КГБ не однажды обращался к Киму с просьбой высказать свою точку зрения по этому вопросу. Как и ряд других специалистов Центра, он настоятельно советовал русским не залезать глубоко в афганские дела, приводя в пример безнадежный провал в этой стране англичан, которые не менее трех раз пытались завоевать Афганистан, но их последняя попытка привела лишь к освобождению страны от иностранного вмешательства.
