Через некоторое время на выявленного агента выходит подстава — сотрудник контрразведки, выдающий себя за высокопоставленного советского разведчика, который якобы должен восстановить потерянную связь с агентом.
Первый делом «матерый разведчик» интересуется здоровьем, семьей, безопасностью. Он дает много денег: мол, мы же вам так давно не платили. Далее ведет деловой разговор о том, где, как и когда связь была утеряна, выясняет подробности того, как его глупые коллеги могли потерять такого ценного человека, уточняет время и места встреч и многие другие детали.
У «матерого разведчика» возникает подозрение, что столь ценному агенту явно недоплачивали: ну-ка, давай разберемся, кто, что и когда тебе передавал, сколько они тебе платили. И это всё? Жулье! Да они половину в своих карманах оставляли! Уж я им задам, когда вернусь в Москву! Я разберусь на высшем уровне! В Сибирь, гады, в кандалах поедут!
Контрразведчики могли играть с агентом таким образом некоторое время, пока не получали ответы все интересующие их вопросы, — и только затем агента арестовывали. Контрразведка старалась провести арест агента так, чтобы он не догадался о том, что имел дело с подставой. Теперь допросы будет вести следователь, и вести таким образом, будто ничего не знает о встречах арестованного с «высокопоставленным советским разведчиком». Задача следователя — вести дело так, чтобы арестованный оставался в уверенности, будто встречался с настоящим высокопоставленным советским разведчиком, и никто об этих встречах не знает. В этом случае контрразведка будет понимать, дает ли арестованный правдивые и чистосердечные показания и можно ли доверять новой информации, полученной от него на следствии, или он врет, и любую новую информацию, полученную от него, надо проверять.
Самое страшное в разведке — провал.
Провал — это ситуация, когда арестован наш нелегал или агент. Если разведчик под легальным прикрытием арестован с компрометирующим материалом, это тоже провал.
В случае провала резидент и его замы вводят в действие план локализации провала, который в общих чертах готовится заранее. Главное — установить, кого данный провал может затронуть. Исходя из этого обрываются связи с действующей агентурой, но обрываются так, чтобы потом их можно было восстановить. Страну срочно покидают все, кто мог быть причастен к провалу и связанному с ним скандалу, если такой возникнет. Принимаются другие меры вплоть до отсечения, в том числе и физического.
Каждого разведчика специально готовили к тому, как вести себя в случае ареста, когда за твоей спиной клацнули запоры железной двери тюремной камеры. Правило первое, главное, золотое:
Признание облегчает совесть, непризнание облегчает срок.
Не признавайся ни в чем. Отрицай все. Папку с секретными документами вы у меня из-за пазухи вытащили? Да это вы сами мне ее подсунули! Отпечатки моих пальцев на той папке нашли? Да вы же мою руку насильно к ней и приложили!
Главное на допросе — расслабиться и отстраниться от происходящего, словно этот допрос тебя никак не касается, словно ты — наблюдатель с другой планеты, и все это видишь со стороны. В ответах — никаких эмоций и полная неопределенность: никаких категорических «да» или «нет». Вместо ответа разводи руками, пожимай плечами, изображай на лице недоумение, непонимание, раздумье.
Но признаваться нельзя — ни в чем!
«Вину не признал» — это ключевая фраза для любого суда, в том числе и для советского военного трибунала.
Вопрос исключительной важности: если всех разведчиков контрразведка быстро вычисляет, то как же можно работать под постоянным наблюдением?
Прежде всего, она вычисляет не всех.
Нелегалов никак не вычислишь. Но и тех, кто работает под легальными прикрытиями, не так просто вычислить.
Тихарь, он же тихушник, не вычисляется никак. Чистые дипломаты уверены: он чист, он вместе с ними МГИМО кончал. Тихарь ничем себя не выдает, но он опасен почти как нелегал.
Всех остальных вычислить легко. Не так ли?
Правильно, легко. Но что толку?
Вот во времена «сухого закона» в США по славному городу Чикаго под мощной охраной несется некто очень важный. Знает ли полиция, что это главный мафиози? Полиция это знает. Может ли она его арестовать? Не может. Ибо не знает, в чем конкретно заключается преступление этого наглого обормота. А вот три четверти века спустя по Москве в бронированном лимузине с надежной охраной несется наш родной мафиози в золотых цепях. Ситуация все та же: арестовать его нельзя, хотя знаем, кто он, да не знаем, к чему придраться.
Именно так работают разведчики под прикрытием. Контрразведка знает, кто они такие. Да только за руку поймать их не так-то легко.
Разведчик заводит множество связей, у него кругом знакомые. Но это — прикрытие. А где у него агентура?
До агентуры добраться очень даже непросто, как непросто было добраться во времена «сухого закона» до темных дел уважаемых жителей Чикаго, разъезжавших в роскошных черных лимузинах.
Могли ли контрразведывательные службы стран Запада противодействовать советской военной разведке более системно, не ограничиваясь периодической высылкой отдельных дипломатов, чьи провалы были слишком очевидными? Можно ли было в те времена победить гигантского спрута, которым было ГРУ, существенно затруднить разведывательную деятельность этой могущественной организации или вообще блокировать ее? Такие возможности были.
Прежде всего, надо было вычислить и выслать из страны резидента ГРУ (или резидентов, если в стране действовали несколько резидентур). Высылка резидента подобна снятию короля с шахматной доски: резидентуре ставится мат, и ее работа — какой бы успешной она ни была — на некоторое время оказывалась парализованной. Обычно местная контрразведка знала, кто именно из сотрудников советского посольства был резидентом ГРУ. Определить его было несложно. Это человек уже работал за границей на протяжении 12–15 лет, работал очень активно и, судя по внешним признакам, успешно. Теперь он занимал, как правило, один из высоких дипломатических постов и очень редко покидал посольство, сидя там, словно паук на паутине. Очевидно, что именно против резидента в первую очередь должны быть мобилизованы все силы контрразведки. Это нелегко. Резидент не нарушал законов, не носился днем и ночью из одного конца страны в другой по автострадам, не держал в своем автомобиле похищенные секретные материалы. И тем не менее он был более опасен, чем все остальные офицеры резидентуры вместе взятые.
В те годы в сознании общественности многих западных странах глубоко укоренилось одно ошибочное убеждение, заключавшееся в том, что советскому дипломату, который был идентифицирован как резидент советской разведки, нельзя позволять въезжать в страну — надо отправлять его назад в СССР прямо на границе или просто отказывать ему во въездной визе. Такая тактика ошибочна, и я попробую объяснить это на примере одного резидента, с работой которого я был знаком лично. Этот человек обладал железной волей и мощным интеллектом; он был настоящим асом шпионажа — осторожным, коварным, расчетливым и бесстрашным. Он получил звание генерал-майора в возрасте 36 лет и мог бы сделать блестящую карьеру в центральном аппарате ГРУ. Но он хотел только одного — быть резидентом, и поэтому оставался в звании генерал-майора.
Несомненно, он был хорошо известен спецслужбам западных стран. Перед его очередной зарубежной командировкой Министерство иностранных дел СССР запросило для него бельгийскую дипломатическую визу. Бельгия отказала. Тогда министерство запросило французскую визу, но Франция тоже отказала. Запросили западногерманскую визу — и снова отказ. Наконец, одна небольшая страна согласилась предоставить ему разрешение на въезд, и ГРУ поставило этого человека руководить тамошней резидентурой. Перед выездом он прошел заключительный инструктаж и получил имена и контакты членов агентурной сети, которой управляла резидентура. Прибыв в страну, он сразу же начал быстро и энергично расширять агентурную сеть, и очень скоро она стала успешно работать против многих западных стран, включая Бельгию, Францию и ФРГ, которые ранее отказали этому человеку во въезде. Мораль этой истории такова: запрет на въезд в страну не мешал резиденту ГРУ работать против этой страны.
Теперь представьте себе, что события развивались бы по другому сценарию. Предположим, что первая страна, куда советский МИД обратился за дипломатической визой для героя этой истории, Бельгия, дала бы такую визу. Получив назначение в эту страну, резидент прошел бы инструктаж, получил доступ ко всем секретам резидентуры и прибыл к месту работы, а через три-четыре месяца Бельгия нашла бы какую-нибудь причину для его высылки. В этом случае произошло бы следующее.
