В этом решении руководства 4‑го Управления имелся определенный риск, но это был обоснованный и всесторонне просчитанный выбор. В условиях 1942 года, когда фашизм был еще необыкновенно силен, проведение акции подобного уровня в Берлине даже самыми подготовленными разведчиками‑боевиками являлось практически невозможным делом. К тому времени 4‑е Управление еще не располагало надежными оперативными позициями в столице рейха. Кроме того, гитлеровские спецслужбы тщательно оберегали предателя. Его отравленные ядом антисоветизма речи, звучавшие в эфире, значили для них немало. Под воздействием агитации Блюменталь‑Тамарина не одна тысяча солдат Красной армии и военнопленных пополнила ряды «Русской освободительной армии». Поэтому доступ в охраняемый гестапо днем и ночью особняк, где находился предатель, мог получить только человек, пользующийся его полным доверием. И кто, как не племянник, «порвавший с Советами», был бы желанным гостем в таком доме?! Вопрос заключался лишь в том, хватит ли у И. Миклашевского решимости в одиночку, за тысячи километров от Родины привести в исполнение решение суда военного трибунала, вынесшего в конце 1941 года В. Блюменталь‑Тамарину заочно смертный приговор.
После ряда проверочных мероприятий, проведенных сотрудниками 4‑го Управления в отношении И. Миклашевского, все сомнения в его надежности отпали. В августе 1942 года после рассмотрения замысла мероприятий по делу «Ринг» наркомом внутренних дел СССР Берией Ударов был переброшен самолетом из Ленинграда в Москву. Здесь, на специальной базе 4‑го Управления, в соответствии с планом, утвержденным заместителем наркома комиссаром госбезопасности 3‑го ранга С. Кругловым, началась его подготовка к выполнению задания. После ее завершения, 22 апреля 1943 года, на одном из участков Западного фронта в районе деревни Борисовка Смоленской области Ударов под видом перебежчика перешел в расположение гитлеровских войск. На следующий день он подвергся долгим и изнурительным допросам сначала в роте, а затем в штабе батальона.
В соответствии с разработанной легендой Ударов довел до фашистских офицеров информацию о своем несправедливом «осуждении» судом военного трибунала за хулиганство и направлении в штрафную роту, из которой дезертировал. Но, видимо, что‑то в его поведении вызвало подозрение у командира батальона, и тот устроил ему очную ставку с двумя военнослужащими‑перебежчиками. И здесь обнаружились некоторые разночтения в их показаниях. Над разведчиком нависла угроза расстрела. Избежать его помог счастливый случай. Переводчик, бывший кинооператор, среди стопки пропагандистских материалов наткнулся на газету «Новое слово», в которой содержалась статья о Блюменталь‑Тамарине. Ударов воспользовался ситуацией и обратил ее в свою пользу.
Подозрения с него были сняты: фамилия дядюшки сыграла свою роль. Но поездка в Германию и встреча с ним разведчика, на которую так рассчитывали в Москве, не состоялись. На следующий день после допроса Ударова вместе с другими перебежчиками и военнопленными отправили в смоленский лагерь. Казалось, что гитлеровцы о нем забыли, но в конце мая 1943 года на его имя поступило письмо от В. Блюменталь‑Тамарина. Тот писал, что «рад благополучному уходу племянника из того ужасного строя», советовал поступить на службу в РОА и обещал отозвать в Берлин для пропагандистской работы.
Время шло, но дядя больше о себе не напоминал, и тогда Ударов решил сам искать выходы на него. Единственным вариантом вырваться из‑за колючей проволоки лагеря военнопленных и выполнить поставленное задание, было «поступление» на службу в РОА. Тем более что в плане мероприятий по делу «Ринг» П. Судоплатовым и старшим оперуполномоченным 2‑го отдела майором госбезопасности В. Зеленским, осуществлявшим непосредственную подготовку Ударова к операции, такая ситуация рассматривалась как наиболее вероятная.
Разведчик решил воспользоваться советом дядюшки и подал рапорт на имя начальника лагеря с просьбой о зачислении в ряды «освободительной армии». Тот быстро рассмотрел его, и 15 июня 1943 года Ударов был зачислен в 437‑й батальон РОА. С этого дня начался его долгий и полный опасности путь к намеченной цели. В октябре он инициативно вышел на резидента разведотдела штаба Западного фронта и условной фразой сообщил о себе руководству 4‑го Управления: «Дорогая Лёлечка, чувствую себя хорошо. Игорь». Согласно коду, это сообщение означало: «Легализовался хорошо, но подходов к Блюменталь‑Тамарину не имею».
Тогда по указанию П. Судоплатова начальником 2‑го отдела подполковником госбезопасности М. Маклярским была подготовлена группа разведчиков «в целях установления связи с Ударовым и руководства его деятельностью». В ее состав вошли способный и квалифицированный агент Сергей и радистка Лань. Но из‑за плохой погоды выброска агентов постоянно переносилась. В декабре Ударов снова дал о себе знать и сообщил о готовящейся переброске части в Италию. В связи с этим по указанию П. Судоплатова направление к нему разведчиков было отложено.
В начале сентября 1943 года 437‑й батальон поменял место дислокации на Варшаву, а спустя десять дней вместо Италии оказался во Франции. На второй день после прибытия к месту назначения, в город Байё, Ударов был арестован. Сотрудники полевой жандармерии пытались обвинить его в давних связях с партизанами, действовавшими в лесах под городом Рославлем, и склонении к переходу на их сторону двух взводов РОА. В течение четырех дней разведчик находился под арестом и подвергался допросам, но безрезультатно: он отвергал все обвинения. К счастью, в это же время на имя командира батальона майора Беккера из Берлина поступило письмо от В. Блюменталь‑Тамарина с просьбой о предоставлении отпуска племяннику. Оно окончательно решило судьбу Ударова. По ходатайству Беккера его освободили из‑под ареста и вернули в часть.
Находясь под негласным «колпаком» тайной полевой полиции и оставшись без всякой связи с Центром, разведчик тем не менее не отказался от задания и продолжал искать пути к его выполнению. Наконец, удача улыбнулась ему. Командование батальона отправило его вместе с обер‑лейтенантом Клугом в краткосрочный отпуск в Германию.
27 января 1944 года, находясь проездом в Кёнигсберге, Ударов встретился с Блюменталь‑Тамариным в имении рейхскомиссара Э. Коха. Эту встречу никак нельзя было назвать родственной. Предатель словно почувствовал нависшую над собой смертельную опасность и, прежде чем пригласить Ударова к столу, подробно, со знанием дела расспросил об обстоятельствах его перехода на сторону гитлеровцев. Потом, за обедом, видимо опасаясь быть отравленным, попросил племянника первым испробовать привезенные в подарок французские вина. В дальнейшем на банкете, к которому присоединились высокопоставленные власовцы и белоэмигранты, предатель расслабился. Ударов решил воспользоваться этим обстоятельством и, когда толпа разбрелась по парку, а охраны поблизости не оказалось, нажал на спусковой крючок пистолета, но выстрела не последовало. Оружие дало осечку. Перезарядить пистолет ему не удалось, поскольку в это время из‑за кустов появилась пьяная толпа.
На следующий день Ударов в сопровождении обер‑лейтенанта Клуга покинул Кёнигсберг и возвратился в часть. Потянулись дни монотонной службы, но разведчик не терял надежды на новую встречу с дядей и регулярно отправлял ему продуктовые посылки. То ли скромность племянника, то ли приходящие от него отменные французские вина пробудили у В. Блюменталь‑Тамарина родственные чувства. Он направил несколько рекомендательных писем на имя командира дивизии генерала Кестринга. Тот не оставил их без внимания, вскоре Ударова назначили на офицерскую должность, и у него появилась перспектива для перемещения в Берлин. Но в начале июня 1944 года в боях с высадившимися в Нормандии англо‑американскими частями он получил тяжелое ранение в горло и ногу.
Несколько месяцев ему пришлось провести на больничной койке, и 30 августа по состоянию здоровья его уволили со службы и направили на работы в город Лейпциг. 23 октября Ударов получил очередное письмо от дяди, его тон уже не был столь оптимистичен. К концу 1944 года надобность в холуях, подобных В. Блюменталь‑Тамарину, у гитлеровцев отпала. Писал он уже не из персонального особняка, а из зондерлагеря Восточного министерства, располагавшегося под Берлином. Жалуясь на тяжелые времена и то, что вынужден проживать в бараке, он приглашал племянника к себе.
29 ноября 1944 года разведчик отправился в Берлин. Несмотря на рекомендации В. Блюменталь‑Тамарина, прежде чем разрешить проживание в лагере, гестапо провело его проверку, и потом еще долго он чувствовал за собой слежку. Последовавшее вскоре приглашение дяди принять участие в работе пропагандистов Ударов благоразумно отклонил, а предложил организовать школу бокса и провести показательные бои. За этим предложением стоял вполне определенный расчет. Таким способом разведчик хотел дать знать своим руководителям в Москве, что жив и готовится к выполнению задания.
