Как видим, этот сюжет легко поддается трансформации и подчисткам, оставаясь в сути своей неизменным. Различается даже состав еды, которые несет с собой Шапочка — где-то рыбу, где-то головку молодого сыра, где тот самый пирожок — скорее всего киш, и горшочек масла. Но тот мотив, который в любом случае останется инвариантом, — и будет главным, — это мотив небезопасной дороги.
Волк является образом разбойника угрожающего путнику на лесных дорогах средневековой Европы. Впрочем, почему обязательно разбойника? До XVIII века волк сам по себе был реальной угрозой на дорогах Франции. Мне вспоминается плохой фильм «Чудо волков» с Жаном Маре, по мотивом заточения Людовика XI в Перроне. Где добродетельную аристократку, спешащую спасти короля, защищает от злых посланцев герцога бургундского стая волков, буквально растерзавшая отряд солдат. Запустение Европы в XIV–XV вв. после Черной Смерти максимально способствовало «чудесам волков». Дадим слово Фернану Броделю:
«Повсеместное распространение волков, озабоченность, которую они вызывают, делают охоту на них показателем «здоровья» деревень и даже городов, свидетельством минувших добрых лет. Как только ослабевает внимание к борьбе с ними, при экономическом спаде, при суровой зиме, волки делаются многочисленными. В 1420 г. стаи волков проникают в Париж через бреши в крепостных стенах или через плохо охраняемые ворота; а в сентябре 1438 г. они снова тут как тут и нападают на людей — на сой раз за пределами города, между Монмартром и Сент-Антуанскими воротами. В 1640 г., переправившись через реку Ду возле городских мельниц, волки появились в Безансоне и «поедали детей на улицах». Учрежденные Франциском I около 1520 г. «великие егермейстеры» устраивают большие облавы, к которым привлекают сеньоров и обитателей деревень; так было еще в 1765 г. в Жеводане, где «опустошения, причиняемые волками, породили легенду о существовании какого-то чудовищного зверя». В 1779 г. один француз писал: «Кажется, что во Франции пытаются уничтожить самый вид волков, как сделали это более шестисот лет назад в Англии; но нелегко изловить их в такой обширной и столь открытой со всех сторон стране, как наша, хотя это и оказалось осуществимо на острове вроде Великобритании».
(Фернан Бродель. Структуры повседневности: возможное и невозможное. — М.: Прогресс, 1986, с. 79)
Мир средневековья — это мир разделенных фрагментированных пространств и небезопасных дорог на которых ждут разбойники и волки. Рихер Реймсский (X век) в четвертой книге своей истории, в перемежая автобиографическим рассказом описание перипетий борьбы Капетингов с Каролингами, рассказывает как о выдающемся, полном ужасов и приключений событии о своем путешествии из Реймса в Шартр (расстояние, которое сейчас покрываешь за три часа, даже с учетом запутанных вечно ремонтируемых французских дорог и необходимости проехать участок по отвратительному парижскому Boulevard Peripherique). Путешествие это было полно тревог, блужданий, мук и ужасов, хотя без встречи с разбойниками и волками, по счастью, обошлось. Примечателен также повод, который побудил Рихера отвлечься от спокойной жизни в своем монастыре, — он хотел прочесть «Афоризмы» Гиппократа, которых не было в его обители, зато они имелись у клириков в Шартре (Рихер Реймский. История. — М.: РОССПЭН, 1997, IV, 50).
Нация — это дорога. Нация — это свобода дорог.
Национальные государства Европы начинали строиться именно с обеспечения свободы прохода и проезда. И Франция была просто образчиком преобразования дороги в нацию. Уже Людовик Толстый в XII веке начал войну с баронами Иль Де Франса, грабившими проезжавших путников и купцов — он осаждал и сносил их замки, пока всё пространство еще небольшого королевского домена не стало безопасным. Постепенно ареал королевской дороги расширялся власть королевских наместников, а затем введенных Ришелье интендантов делала дорогу всё безопаснее и безопаснее.
В третьей четверти XVIII века наступает перелом, связанный с великой организационно-транспортной революцией. В другой своей книге — «Что такое Франция» Бродель приводит характерную карту — скорость перемещения по шоссейным дорогам Франции при помощи дилижансов и почтовых карет (Фернан Бродель. Что такое Франция? Книга 2. Люди и вещи, Часть 2. Крестьянская экономика до начала XX века. — М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1997, ее. 234–235).
В 1765 году Путь от Парижа до Тулузы занимает 16 суток, до Марселя — 12 (направление Париж-Лион, как видим, является привилегированным). А уже в 1780 году королевские дилижансы по отличным королевским дорогам, так удивлявшим своим качеством и своей пустынностью Артура Юнга, доносят парижанина и в Марсель и в Тулузу всего за 8 суток.
Характерно, что достигнуто это было без всякой технологической революции, без усовершенствования транспорта, без введения железа и пара — одной лишь рациональной организацией дела. В 1785 году знаменитый экономист-физиократ Тюрго (о нем см. Фор Э. Опала Тюрго. 12 мая 1776 г. — М.: Прогресс, 1979), ненадолго ставший главой французского правительства, создал Управление дилижансов и почтовых контор. И пространство Франции ужалось вдвое — такова была сильная сторона просвещенческого рационализма, заслуженно ругаемого нами теперь за атеизм и вольтерьянство.
Этот разрыв между 1765 и 1780 годом — это грань двух эпох и двух реальностей, в одной из которых юг Франции терроризировал загадочный «жеводанский зверь» (1764-67) — вспомним еще один плохой фильм: «Братство волка», а в другой звери перестали представлять какую-либо опасность, зато чрезвычайно опасны для жизни и головы стали люди с идеями. Не случайно, что вскоре после транспортной революции над Францией раздается клич «Vive la Nation!». Кричат, кстати сказать, люди в красных шапочках — знаменитых фригийских колпаках санкюлотов. Не случайно и то, что сопротивляющиеся этому кличу с кличем «Pour Dieu et le Roi» шуаны поднимают своё восстание именно там, куда королевские дороги дотянуться не смогли.
Свобода дорог создает единство нации. Разрывы в дорожной сети разрушают её. Красная Шапочка — это образ того мелкого обывателя — крестьянина, горожанина, торговца, который хотел бы благодаря свободе передвижения и хорошим дорогам подняться над своей локальностью. Если угодно и «в Африку прийти» (любопытно, что одно из реальных воплощений Волка — «жеводанский зверь», напротив, приходит из Африки — скорее всего это была гиена, прирученная прожившим много лет среди берберов Антуаном Шастелем).
Но сказочный Волк — отнюдь не африканец, напротив, это образ той локальной хтонической силы, которая связывает свободу перемещения, делает лес непроезжим, а потому вынуждает каждое следующее поколение повторять судьбу предыдущего. Волк не случайно, в первоначальной версии сказки, вынуждает внучку пожрать свою бабушку — это своеобразная метафора бесконечно вращения и самовоспроизведения поколений. Пожирая бабушку внучка сама становится бабушкой и дурная бесконечность «биологического старого порядка» (вновь к месту вспомним Броделя) продолжается.
Нация или феодальная раздробленность, надлокальность или провинциализм, модернизация или ancient regime — вот метасюжет «Красной Шапочки».
Если вы сомневаетесь и хотите в этом убедиться, — отправляйтесь сейчас на Восточную Украину, туда, где единая нация расколота по той простой причине, что единства её никогда и не существовало. Попробуйте передвигаться по разбитым дорогам от блок-поста к блок-посту. На каждом из этих блок-постов с вас возьмут не меньше 500 евро за пропуск дальше. Моим знакомым эвакуация внучкой бабушки и брата призывного возраста встала в 6000 евро.
Если вы не готовы на столь рискованный эксперимент, то просто вспомните о существовании в южном Подмосковье самого абсурдного из российских шоссе — Симферопольского. У этой трассы есть начало, есть завершение в Крыму, но нет середины. Точнее, она физически существует, но является непроезжей. Хотя и с состоянием дороги там не все, конечно, гладко. Предчувствие беды накрыло меня в 2010 году и не обмануло. Тогда мы возвращались по Симферопольскому шоссе из Крыма, где прятались от знаменитых лесных пожаров. И участок от Днепропетровска до Харькова представлял страшное и абсурдное зрелище. Там не расширяли, а сужали полосу. Большие стойки зеленых указателей (так редких на территории бывшего СССР) контрастировали с гораздо более узким чем их размах полотном. Сужение дороги было страшным свидетельством накрывавшей Украину локальности и провинциализма.
И вот — если у нас есть разрубленное шоссе, то у Украины — разбитые дороги и страшное пространство-воронка из которого нет выхода, которое распадается и рассекается блок-постами, но из которого несмотря ни на что, любым возможным способом пытаются вырваться люди, потому что иначе они обречены на смерть — либо от рук карателей, обстреливающих жилые дома, либо в форме карателя, если не успеешь бежать от мобилизации. А то ли еще будет с наступлением зимы. «Земля близко», — как справедливо заметил Сократ нашего времени Виталий Кличко.
