Проблема состояла в том, что, придя к власти, как «ленинцы», так и вступившие в партию их бывшие оппоненты перенесли в государственный аппарат принципы, на которых выстраивались их взаимоотношения в дореволюционный период. Сами они вспоминали о редких случаях, когда В.И. Ленин просто срывался. По воспоминаниям, в подобных случаях он говорил «придушенным голосом, с той хрипотой, которая означала у него высшее волнение»[92]. Один такой случай упомянул в своем письме В.А. Антонов-Овсеенко: в конце 1918 года Ленин назвал его «саботажником, которого надлежит арестовать»[93]. А преданный, но недалекий Подвойский вспоминал, как почти сразу после захвата власти большевиками Ленин сорвался (лживый в фактах, но правдивый по сути фрагмент): «Я несколько раз в течение 3–5 часов «сцеплялся» с товарищем Лениным, протестуя против такого рода работы, который казался мне неправильным. Протесты мои как бы принимались, но через несколько минут забывались и игнорировались. В сущности, создалось 2 штаба: в кабинете Ленина и в моем. В кабинете Ленина как бы походный, так как товарищ Ленин имел стол в моем кабинете. Но чем чаще товарищ Ленин посещал свой кабинет, куда беспрерывно вызывались по его приказу всевозможные работники, тем более его распоряжения превращались в беспрерывную цепь. Правда, эти распоряжения не касались ни операций, ни войсковых частей, а только мобилизации «всех и вся» для обороны. Но этот параллелизм работы страшно нервировал меня. Наконец, я резко и совершенно несправедливо потребовал, чтобы товарищ Ленин освободил меня от работы по командованию. «Товарищ Ленин вскипел, как никогда: «Я вас предам партийному суду, мы вас расстреляем!»[94]. Также партийные традиции перенес в руководство государством и М.С. Кедров. Ленин перестал спускать ему вольности, когда Михаил Сергеевич самовольно вернулся (фактически – дезертировал) с разгрузки Архангельского порта – якобы для организации снабжения Северного фронта. Привыкший к довольно мягкой партийной дисциплине дореволюционных лет, Кедров распоясался настолько, что Ленин даже поручил Э.М. Склянскому 8 августа 1918 г. взять с него на заседании Высшего военного совета расписку в том, что последний больше не приедет «в Москву без его (Ленина. – С.В.) разрешения»[95].
К.А. Мехоношин впервые увидел Ленина 13 апреля 1917 года на собрании членов Военной организации при ПК РСДРП(б)[96]. В.А. Трифонов, судя по «Биохронике» Ленина, до своего назначения членом Главного штаба Красной гвардии внимания Совнаркома не удостаивался[97].
Об остальных членах коллегии Наркомвоена – Э.М. Склянском, П.Е. Лазимире, И.И. Юреневе – следует говорить особо, так как первый только начинал свою деятельность в комитетах при Временном правительстве, второй состоял в ПЛСР, а третий, как и В.А. Антонов, был «межрайонцем» до 1917 года и с В.И. Лениным не пересекался.
Вернемся к февральской коллегии. Вопрос о разделении обязанностей в коллегии к февралю 1918 года не был до конца урегулирован. Подвойский с Крыленко не могли до конца поделить обязанности наркома. Несмотря на то, что Подвойский с 21 ноября 1917 года представлял Наркомвоен в Совнаркоме[98], а в 20-х числах января 1918 года, как установил А.В. Крушельницкий, это положение было оформлено[99], Крыленко продолжал считать себя легитимным главой военного ведомства и, по крайней мере, 4 раза (трижды в январе и один раз в марте 1918 г.) в этом качестве апеллировал к Совнаркому[100]. В конце января 1918 года выяснилось, что наркомом продолжает себя считать и В.А. Антонов, отправивший экстренную телеграмму Ленину (и в копии Подвойскому) с призывом «убрать долой не понимающую дело» коллегию Наркомвоена[101]. Таким образом, налицо 2 формальных наркома (Крыленко и Антонов), свысока смотревших на членов коллегии Наркомвоена и выяснявших отношения с фактическим наркомом (Подвойским) апелляциями к В.И. Ленину.
В советской историографии считалось естественным подчеркивать единственное объединявшее членов коллегии Наркомвоена обстоятельство: все были большевиками, кроме левого эсера П.Е. Лазимира. Но при этом во всей коллегии Наркомвоена не было ни одного человека с должной подготовкой, т. е. с высшим военным образованием, что не могло не отразиться на эффективности военного управления. Впрочем, Н.В. Крыленко, например, с апреля 1916 г. воевал в чине прапорщика на Юго-Западном фронте, с марта 1917 г. председательствовал в полковом комитете. Для сравнения: А.Ф. Керенский, занимавший во Временном правительстве пост военного министра, не служил в армии ни единого дня.
Из 12 человек только двое (Н.В. Крыленко и Н.И. Подвойский) являлись фактическими руководителями военного ведомства. У обоих был солидный партийный вес (у Крыленко – с 1904; у Подвойского и вовсе – с 1901 года). Опыт военного руководства у них был минимальным: Подвойский был председателем бюро Военной организации при ЦК РСДРП(б)[102] и штаба Петроградского военно-революционного комиссариата (ПВРК); Крыленко – членом тех же организаций[103]. Однако у остальных партийных организаторов (как в военном ведомстве, так и за его пределами) опыта военного руководства было еще меньше. Таким образом, судьба Красной Армии находилась в руках не военных специалистов, а партийных функционеров. По свидетельству Крыленко, коллегия Наркомвоена представляла собой «коллегию товарищей, до известной степени случайно призванных к этой (военно-организационной. – С.В.) работе»: «всероссийское бюро военной большевистской организации»[104].
Основным источником информации о взаимоотношениях членов коллегии Наркомвоена остаются документы Главковерха Н.В. Крыленко. К марту 1918 года, по свидетельству Крыленко, руководство Наркомвоена было представлено тремя большевиками: самим Главковерхом Н.В. Крыленко, К.А. Мехоношиным и Н.И. Подвойским. Остальные члены коллегии Наркомвоена, – докладывал Крыленко Совнаркому, – «либо отстранились от этой работы, либо ушли, либо с самого начала не приняли активного участия».
Фактически отошли от дел в коллегии наркомата В.А. Антонов-Овсеенко, переключившийся на борьбу с контрреволюцией, и П.Е. Дыбенко, занимавшийся вопросами флота. Самому Н.В. Крыленко, по его признанию, «со времени назначения в Ставку удавалось принимать участие в делах Комиссариата далеко не в полной мере». Таким образом, официально признанное, утвержденное съездом и ВЦИК руководство Наркомвоена, (само) устранилось и на деле руководящую роль в коллегии Наркомвоена заняла «нелегитимная… группа четырех товарищей» в лице Н.И. Подвойского, К.А. Мехоношина, Б.В. Леграна и Э.М. Склянского: остальные [были] либо заняты (как Лазимир продовольствием, [а] Кедров – демобилизацией), либо не могли принимать постоянного участия, либо (как Еремеев, Василевский, Дзевялтовский) приглашались лишь эпизодически, а на последнем заседании были исключены и юридически из состава Комиссариата»[105]. Члены коллегии Наркомвоена курировали определенные участки работы центрального военного аппарата и руководящие решения, по сути, не принимали[106]. Н.И. Подвойский, К.А. Мехоношин, Б.В. Легран и Э.М. Склянский даже попыталась оформить «свой приоритет, включив в неписанную конституцию Комиссариата пункт об обязательной подписи приказов по военному ведомству одним из указанных четырех лиц», а также поставить под свой контроль В.А. Антонова-Овсеенко (что им не удалось, но создало в коллегии «невыносимую атмосферу вечно напряженных отношений», препятствующую нормальной работе)[107]. Когда Э.М. Склянский общался на этот предмет по прямому проводу с находившимся в Ставке Крыленко, он пытался убедить Главковерха: коллегия «довольно долго» обсуждала вопрос о распределении обязанностей и «решила его в определенной форме вовсе не из желания предоставить себе особые прерогативы, и, если теоретически все товарищи (члены коллегии Наркомвоена. – С.В.) ведут работу по управлению, то практически только четверка занимается общим управлением, в то время как остальные работают в определенных областях. Антонов – комиссар обороны, но в министерстве не делает ничего; Лазимир занят снабжением, а Кедров – демобилизацией, и сомнительно, чтобы эти последние протестовали против пункта о подписях» [108]. Более того, даже излишне склонный к самостоятельности Кедров, по заявлению Склянского, не провел ни одного приказа без того, чтобы не обратиться к товарищам, ведающим общим управлением»[109]. Склянский в заключение разговора спросил, удовлетворит ли Крыленко, если решения коллегии будут скреплены подписями не только 4 ее членов, но и остальных? Крыленко ответил, что ему это безразлично; уверял Склянского, что ему «и так слишком тяжело нести свои обязанности» и он не будет «мешат[ь] коллегии осуществлять свое общее руководство»[110]. Из разговора следует, что Крыленко продолжал считать себя наркомвоеном и был против существования, как он позднее выразиться, «нелегитимной четверки». Вскоре после вытеснения Антонова разошелся «на личной почве» с Н.И. Подвойским и был принужден покинуть коллегию Б.В. Легран[111]. Произошло это не позднее 31 декабря 1917 года[112].
