Наркомат путей сообщения являлся средоточием важнейших государственных секретов. Одновременно с тем, когда в Генштабе Красной армии на картах и в планах прорабатывались направления будущих контрударов, в НКПС в обстановке строжайшей секретности составлялись маршруты действительных и ложных железнодорожных перевозок боевой техники и личного состава к фронту. Эта информация не имела цены, и ее источником мог бы стать Лещенко.
В том, что немецкая разведка не упустит такой возможности, Королев не сомневался. Несмотря на близость Лещенко к советским вождям, он был уязвим. Помимо обыкновенных человеческих слабостей у него была еще одна. Два года, проведенные во внутренней тюрьме Лубянки, для него не прошли бесследно. Живший в Лещенко страх снова оказаться в тюремной камере мог стать серьезным побудительным мотивом к сотрудничеству с немецкой разведкой. А окончательно преодолеть его Лещенко должны были помочь щедрый денежный посул и обещание после выполнения задания вывезти в тихую Швейцарию.
Так представлялась Королеву будущая разведывательная связка Бутырин — Лещенко. Вместе с тем он отдавал себе отчет в том, что в руках Гофмайера она могла и не сработать. На тайную полевую полицию возлагались совершенно иные, чем разведывательные, функции — карательные: борьба с партизанами, подпольем и террор против сочувствующего им мирного населения на оккупированных советских территориях. Классическая, а тем более стратегическая разведка — это был удел не ее и не Гофмайера. Этим занимался абвер. Но, прежде чем возложить на Бутырина такую сложную миссию, Королеву вместе со Скворцовым перво-наперво надлежало убедиться в его надежности и готовности к выполнению столь важного и ответственного задания.
В заключение совещания со Скворцовым Королев распорядился перевести Бутырина из камеры для временно задержанных в домашние условия и организовать его дополнительную проверку. В тот же день он поручил руководителям 2-го отдела и отделов по подчиненным армиям и дивизиям собрать и обобщить все оперативные материалы о подразделениях абвера, действующих против частей Северо-Западного фронта. О том, что они будут использоваться при подготовке Бутырина к выполнению задания, в особом отделе фронта были поставлены в известность только четыре человека.
Покинув кабинет Королева, Скворцов немедленно взялся за выполнение его указаний: от коменданта особого отдела фронта потребовал освободить Бутырина из-под стражи и поселить в свою комнату. Таким образом Сергей рассчитывал глубже изучить будущего зафронтового разведчика, обеспечить максимальную конспирацию в работе с ним и одновременно форсировать подготовку к выполнению задания. По пути в общежитие Скворцов зашел в роту охраны отдела фронта, разыскал старшину и распорядился принести ему в комнату пару постельного и нательного белья, новую форму и продукты из НЗ.
Готовясь к встрече с Бутыриным, Сергей спешно наводил прядок в комнате и мысленно выстраивал беседу с ним. Дробный топот сапог за дверью заставил его отложить тряпку в сторону. Расторопный боец-посыльный притащил продукты, новую форму и пару чистого постельного и нательного белья. Сергей не мешкая принялся накрывать на стол. За этим занятием его застали Бутырин и часовой. Оба с удивлением смотрели на такое невиданное для военного времени изобилие. Оно походило на подготовку к допросу. Секундная растерянность на лице Виктора сменилась болезненной гримасой. В памяти в бешеном круговороте завертелись Гофмайер, Штейнблюм, стол, ломящийся от деликатесов, Зверев, а в его руках клещи с пылающей головешкой и истерзанное тело Семенова.
Смешанная реакция Бутырина не укрылась от внимания Скворцова. Он шагнул навстречу Виктору и подал руку. Тот не шелохнулся. А через мгновение судорожная гримаса исказила его лицо и на глаза навернулись слезы. Стесняясь их, Виктор отвернулся к стене. У самого Скворцова запершило в горле. В последнее время ему приходилось иметь дело с изменниками, дезертирами и членовредителями, и от этой повседневной мерзости войны его временами начинало мутить. Сегодня выпал тот редкий случай, когда ему предстояло вернуть еще одному человеку веру в людей и в высшую справедливость.
Поддавшись искреннему порыву, они крепко пожали друг другу руки. Часовой, застывший на пороге, с изумлением наблюдал за происходящим. Скворцов кивнул, чтобы тот вышел, и они остались одни. Затянувшееся молчание нарушил Сергей. Пододвинув Виктору табуретку, предложил сесть. Тот, приткнувшись бочком, от смущения не знал, куда девать руки и затеребил край скатерки. Скворцов, заговорщицки подмигнув, отвинтил крышку на фляжке, разлил спирт по кружкам и предложил тост за возвращение.
Виктор выпил, горло опалило огнем, а затем теплая, расслабляющая волна растеклась по телу. В голове зашумело, и перед глазами все завертелось: Скворцов, стены и потолок. Виктор блаженно улыбался, говорил невпопад, а потом уже не помнил, как оказался в постели.
Разбудила его странная возня, прерывавшаяся глухими ударами. Он открыл глаза — перед ним мелькала чья-то спина с рельефными мышцами и кулаки со свистом рвали воздух и болтали из стороны в сторону подвешенный к потолочной балке мешок с песком и опилками. Сергей делал утреннюю разминку. Виктор последовал его примеру. Затем, умывшись, он переоделся в чистое белье, слегка отдающее хлоркой, и новенькую, с иголочки, форму. Ставшая шелковистой кожа на щеках, освободившихся от многодневной щетины, рождали в нем забытое ощущение свежести и радости жизни. Он с аппетитом уплел за обе щеки банку тушенку и выпил три кружки чая.
После завтрака они вышли на улицу. На заднем дворе еще лежали глубокие сугробы, а весна уже напоминала о себе веселой капелью и бескрайним нежно-голубым шатром неба, раскинувшимся над Валдаем. Тихий провинциальный городок, ставший местом расположения штаба Северо-Западного фронта, с раннего утра жил насыщенной армейской жизнью. Юркие «козлики», подобно челнокам, сновали по улицам, у центральных складов выстроились вереницы грузовых «газонов» и подвод, а железнодорожная станция напоминала настоящий муравейник. Эту обманчиво мирную жизнь прифронтового города бдительно оберегали десятки зенитных батарей, оседлавших ближайшие холмы.
Во дворе особого отдела фронта царила деловая суета. Вслед за Сергеем Виктор поднялся на второй этаж и вошел в кабинет. Почти все свободное пространство занимал громадный стол. Он выглядел настоящим франтом в сравнении с остальной, пережившей десятки переездов, мебелью. Скворцов довольно похлопал по нему рукой, потом открыл сейф, достал документ и предложил Виктору ознакомиться.
Гриф «Сов. секретно» в правом верхнем углу и название «Справка на 501-е отделение тайной полевой полиции» говорили Бутырину о том, что контрразведчики не только поверили ему, но и рассчитывали на гораздо большее. И вскоре он получил подтверждение своей догадке. Война не оставляла места для сантиментов, и Скворцов заговорил с ним на ее суровом языке.
При мысли о возвращении к гитлеровцам и встрече с Гофмайером Виктору стало не по себе. Его худенькая фигурка будто стала еще меньше и вызвала в душе Скворцова минутную жалость. Но только минутную, ибо война диктовала свои жестокие правила: формально Бутырин совершил тягчайшее преступление — изменил Родине и искупить вину мог только своей кровью в штрафном батальоне либо совершить подвиг — тихий, но от этого не менее важный — подвиг разведчика. Первые шаги на пути к нему он уже сделал — в 501-м отделении тайной полевой полиции Виктора числили своим. Скворцову не пришлось его долго убеждать пройти оставшуюся часть. Несмотря на молодость, он и Бутырин за год войны познали цену жизни и смерти. На этих безжалостных весах имели значение только дела и поступки. И Виктор дал согласие снова вернуться в тот ад, из которого вырвался всего неделю назад.
После того как был решен этот принципиальный вопрос, а у Королева не осталось сомнений в надежности Бутырина, его подготовка перешла в практическую плоскость. Вопрос обеспечения Виктора убедительной дезинформацией у контрразведчиков не вызвал затруднений. В этом им оказали помощь офицеры оперативного отдела штаба фронта. А вот дальше Сергею и Виктору пришлось поломать голову над тем, как выполнить главную задачу — выйти на абвер. На пути к этой цели стоял Гофмайер. Как полагал Королев, и не без оснований, тот вряд ли по своей воле согласится отказаться от перспективного агента Попова, пользующегося доверием в разведотделе Северо-Западного фронта и у партизан. Выход из ситуации он и Скворцов искали не один день и наконец нашли. С их предложением — рискованным и дерзким — Виктор согласился. Оно позволяло ему отделаться от Гофмайера и поискать удачи в абвере.
В тот вечер Виктор и Сергей засиделись допоздна, шлифуя последние детали задания, когда в кабинет вошел моложавый, коренастый, с шеей и лицом борца комиссар госбезопасности 3-го ранга. Они вскочили с табуреток. Королев махнул рукой и, пробежавшись внимательным взглядом по их лицам, присел рядом. Скованность, овладевшая Виктором в начале беседы, быстро прошла. Ее доброжелательный тон и манера поведения Королева располагали к себе. Обсуждение задания скорее походило на деловую игру. Судя по довольным лицам контрразведчиков, ответы Виктора на вопросы убедили их в успехе предстоящей миссии. На прощание Королев крепко обнял его и, пожелав удачи, покинул кабинет.
