А вот некоторые военные исхитрялись так выспаться в карауле, что не могли потом уснуть всю последующую за ним неделю. Эти военные охраняли Боевое знамя, стоя на высоком постаменте, оборудованном специальной сигнализацией. Сигнализация срабатывала при отсутствии давления на крышку постамента и издавала истошные вопли, сопровождаемые частыми миганиями большого количества красных лампочек на пульте у самого старшего из дежурных, приводя его в сильное беспокойство о своей дальнейшей судьбе. Подводя сигнализацию к постаменту, наивные военноначальствующие думали, наверное, таким вот простейшим способом исключить вольные расхаживания часовых по прилегающей к знамени территории в ночное время. Ведь днем часовому и так было не разгуляться — вокруг знамени непрерывно сновали деловитые военноначальствующие разных рангов и каждый при этом стремился строго заглянуть в глаза часовому, делая вид, что отдает он свою честь Боевому знамени в полном соответствии с военной «библией». А вот ночью, когда большинство деловитых военноначальствующих отдыхает, сомкнув веки над строгими даже во сне глазами, тут и наступает для почетного часового полное раздолье. Полная, так сказать, «разлимонация». Вот с ней-то, с «разлимонацией» этой, и решили побороться военноначальствующие. Дудки. Едва взгромоздившись на свой постамент, часовой сразу же втаскивает на него стоящий неподалеку тяжеленный огнетушитель (согласно военной «библии» — это обязательный атрибут любого поста) и, не делая резких движений, аккуратно покидает постамент. Сигнализация безмолвствует. Почетный часовой удобно размещается на стоящих неподалеку мягких стульчиках и безмятежно засыпает (так и хотелось написать «безмятежно засыпает, дожидаясь смены», но это было бы неправдой: никого этот часовой не дожидался, он просто спал как сурок и все тут. Можно даже утверждать обратное, часовой всегда мечтал о том, чтобы эта смена во главе с завидующим ему разводящим не приходила бы до самого утра и оставила бы его в покое на всю эту караульную ночь, но такого никогда не случалось. Смена почему-то всегда приходила спустя каких-то два часа. И это — правильно. А потому как — не все коту масленица. Хотя выспаться перед дневным, непрерывно по стойке «смирно» стоянием, хотелось каждому из самых почетных часовых. А те военные, которые охраняли специальные, напичканные боеприпасами боксы в автопарке, поступали еще проще. Они сразу же после заступления на свой ответственный пост отыскивали себе автомобильчик поудобнее и, уютно расположившись на мягких сидениях кабины, тут же погружались в свои сладкие, наполненные разнообразными картинками всевозможных женских прелестей, платонические дремы, крепко сжимая при этом в своих надежных руках доверенное им всей страной на сегодня оружие (опытные военные давно уже поняли, что главное в карауле — это не лишиться собственного оружия, а все остальное — полная фигня. От всего остального всегда можно просто-напросто отбрехаться: «Пломба на дверях сорвана?! Это, наверное, вороны! Любят они все, что блестит. Не могу же я из боевого оружия по воронам палить. А вы в следующий раз не забудьте себе какие-нибудь тусклые пломбочки заказать. И не надо больше выпендриваться. А то щас разозлюсь и стрельну куда-нибудь. Я когда злюсь, всегда так поступаю. Так что идите отсюдова, от греха, как говорится, подальше. Грех — это я»).
Но была в этой суровой автопарковой службе одна пикантная особенность: уснуть надо было в такой позе, чтобы в бдительном своем сне ненароком не зацепить кнопку автомобильного сигнала. Некоторые неопытные военные на этом иногда прокалывались. Упадет такой горе-часовой головой в глубоком забытьи на эту громкую кнопку и долго не меняет своей удобной позы, а боевой автомобиль орет тем временем нечеловеческим голосом в неясной контурами ленинградской ночи и привлекает к себе нездоровое внимание всех мучающихся бессонницей. А замученных учебой и службой часовых бессонница никогда не мучала, поэтому они и не думали никогда просыпаться. В итоге в дико ревущий автопарк сбегается вся окрестная дежурная служба и констатирует факт преступного сна, допущенного на боевом посту незадачливым военным. И все. Военного отлучают навсегда от караула и становится он опять же вечным сервировщиком или разнорабочим на кухне. Ну что же, такая, видимо, у него судьба. И это тоже справедливо: военным ведь надо с самого измальства прививать особую привычку. Привычку не нажимать ни при каких условиях на не соответствующие ситуации кнопки. А то ведь он, неподготовленный этот военный, такого ведь впоследствии может натворить, на такие ведь с перепугу может надавить он кнопки! Мало не покажется никому. Даже, казалось бы, такому внешне неуязвимому в своей удаленности чванливому дядюшке Сэму…
Но особенно почетной службой у военноначальствующих считался гарнизонный караул. Военные к такому почету никогда не стремились и всегда старались под любым предлогом этой службы избежать. А когда это не удавалось, военным приходилось целые сутки пребывать в роли тюремщиков, охраняющих заключенных на гарнизонной гаупвахте. Периодически военные сами попадали на гаупвахту в качестве заключенных и их тоже очень тщательно охраняли. Сердца военных в такие периоды переполнялись особой гордостью. В такие минуты они чувствовали себя настоящими военными, ибо сказано было кем-то из великих полководцев: «Плох тот военный, который ни разу не побывал на гаупвахте». Кроме того, в периоды «отсидки» военных тщательнейшим образом охраняли. И это было знаком уважения. Это сейчас существует множество ЧОПов, и все в стране друг от друга хотя бы что-нибудь да охраняют. Многочисленная армия бодигардов стережет тела вороватых алигархов, особо продвинутых в разбое бизнесменов и прочей различной сволочи, а в те далекие времена охраняли только особо уважаемых людей. Членов Политбюро ЦК КПСС, например. И содержащиеся под арестом военные эту охрану очень даже ценили.
Но самой любимой службой у военных считалась служба в патруле. Выдержав неприятную процедуру развода в комендатуре, заключающуюся в тщательном осмотре их образцового внешнего вида беспросветно тупыми военноначальствующими из комендатуры, они получали счастливую возможность целый день бесцельно шататься по городу за военноначальствующим-начальником патруля и периодически посещать питерские кабаки и кинотеатры. В кабаках военные изображали строгих ревнителей трезвого образа жизни в военной среде и не упускали случая порадовать свой организм цивильной пищей, отпущенной им по льготной цене. А в кинотеатрах военные изображали из себя гарантов правопорядка в среде военных кинолюбов, но на самом деле наглейшим образом просматривали все идущие в кинотеатрах фильмы исключительно, как говориться, «на халяву». Иногда военноначальствующим-начальникам патруля было абсолютно недосуг выгуливать военных по городу в течение всего дня. У них были какие-то свои особо важные дела, не связанные со службой. И тогда начальники суровых военных патрулей изымали у патрульных военных, что называется, от греха подальше, болтающиеся на их ремнях штык-ножи и отправляли их восвояси, предварительно взяв с них честное военное слово много не выпивать, сильно нигде не бузить и к одиннадцати часам вечера явиться в комендатуру. Военные всегда с готовностью отдавали военноначальствующим-начальникам патруля свое нехитрое вооружение и самые честные свои слова. Отдавали и тут же пускались наутек, пока решение не было изменено. На «утеке» каждый из военных занимался своим делом. Кто-то удовлетворял свои низменные инстинкты, а кое-кто тихо веселился в каком-нибудь давно облюбованном кабачке. Были и те, кто посещал музеи и театры. А некоторые особо талантливые военные, успевали сделать и первое, и второе, и третье. Сделать и к одиннадцати часам утомленно явиться в комендатуру. Но это всегда было очень сложно для почувствовавших свободу военных и требовало от них колоссального напряжения сил. Особенно от тех, кто не любил посещать музеи и театры.
Но веселая служба в патруле военным выпадала очень редко. Тяжелая и рутинная служба выпадала на их долю гораздо чаще. Тем не менее, несмотря на такие вот всесторонние и разнообразные формы осуждения и добровольно-принудительного в почетности своей назначения, молодость продолжала длиться, надеяться на удачу и удача, наконец, снисходила к ней. Приходу удачи, как правило, предшествовал этап неистового самосовершенствования в ходе очистки от специализированных воинских грехов (просьба не путать с общечеловеческими). Самосовершенствование происходило порой на грани самоуничтожения и включало: досрочную сдачу всяческих зачетов, ускоренного прохождения всевозможных коллоквиумов, судорожное спихивание отчетов по лабораторным работам, проявление особого рвения при несении службы (тяжесть содеянного определяла количество направлений, в которых надо было достичь существенных высот, и в очередной раз, воспользовавшись методами левитации, существенно подняться над истинной низменностью своей греховной сущности).
