Она сделала гримаску, без всякого смущения сказала:
— Понимаешь, начинаются женские дела. Нужны тампоны. — И чуть удрученно призналась: — У меня первый день всегда тяжело проходит, особенно когда работы выше крыши и переутомишься. Валяюсь, как разломанная кукла…
«Только этого мне не хватало», — подумал Мазур. А вдруг в ее импортном организме что-нибудь разладится после всего пережитого? Импортный организм нежный, к России не приспособлен, как не годятся для наших проселочных дорог «мерседесы» и «тойоты»…
— Может, оставить тебя на явке и все дела? — спросил он озабоченно. — Самое неподходящее время, чтобы валяться разломанной куклой…
— Если получу такие инструкции, останусь, — сказала она.
…Город был не такой уж и маленький, тысяч сто населения, а потому мог похвастать всеми атрибутами цивилизации — в том числе и такси. Побродив немного, присмотревшись к коловращению жизни, купив по дороге пачку пресловутых «Тампаксов» и темные очки, Мазур принялся отлавливать машину. Остановился седоватый толстяк на синей «шестерке», подрабатывавший, надо полагать, в дополнение к пенсии.
Джен, во исполнение строжайших инструкций, прилежно молчала, не без любопытства поглядывая вокруг. Хорошо, что она не поняла ни словечка из того, что Мазур сказал пенсионеру, — иначе непременно возникли бы сложности…
Шоферюга, как частенько случается, попался общительный — но заготовленную Мазуром легенду, не особенно и сложную, заглотал без малейшего сопротивления. Ну, были в гостях. Ну, хотят забросить вещички и съездить попрощаться еще с одним знакомым. Что до молчания «жены», смирнехонько сидевшей на заднем сиденье… Мазур, устроившийся рядом с водителем, изобразил глазами и мимикой недвусмысленный намек на некую ссору. Пенсионер понимающе похмыкал и больше этой темы не поднимал.
Джен узнала вокзал в самый последний момент. Мазур видел в зеркальце, как она непроизвольно встрепенулась, но промолчала, только положила руку на карман куртки, пытаясь нащупать револьвер. Сделав ей успокаивающий жест, Мазур надел темные очки, подхватил сумки и выпрыгнул из машины. Шагая к камере хранения, он на миг ощутил себя огромной подвижной мишенью в чистом поле — но не собирался менять решения. Слишком много населенных пунктов «соседям» пришлось взять под наблюдение, слишком много непосвященных оперативников втянуто в игру — а ведь есть еще и повседневная рутина, так что новое поручение останется очередной прихотью высокого и далекого начальства, которое обычно выполняют спустя рукава. Вряд ли они постоянно патрулируют сам вокзал — гораздо рациональнее пасти лишь перрон, следя за прибывающими и отъезжающими. Да и инструкции у них неминуемо туманны — то ли два человека, то ли полдюжины, то ли появятся здесь, то ли нет…
Все отняло минут пять. Он вприпрыжку вернулся к машине, плюхнулся на сиденье и сказал:
— А теперь на Ленина, батя, там мы тебя и отпустим…
Отпустили, конечно, домов за десять от нужного. Не спеша пошли по широкой улице.
— Ты с ума сошел? — тихо спросила Джен.
— Ничего подобного, — сказал Мазур. — Это называется— под свечой темнее всего. Не сталкивалась с подобной аксиомой?
— Вообще-то смысл есть, — признала она. — Но как подумаю, что все кассеты лежат в примитивнейшей камере хранения…
— То-то и оно. От нас ждут нечеловеческих хитростей, а мы им — примитив. Хорошо срабатывает.
— А если пожар?
— Напряги память и подумай хорошенько, — сказал Мазур. — Ты когда-нибудь слышала про пожар на железнодорожном вокзале?
Она добросовестно задумалась. Мазур остановил ее, отошел к бело-синему киоску и купил обоим мороженое. Вернувшись, сунул ей красивый пакет и поинтересовался:
— Ну как, вспомнила?
— Ты знаешь, как не бьюсь, припомнить не могу… — сказала она с удивленной улыбкой.
— То-то, — осклабился Мазур. — Горят дома, бензохранилища, леса и отели. А железнодорожный вокзал — нечто незыблемое и с пожаром никак не ассоциируется. Если и загорится, раз в сто лет. И потом, есть еще один нюанс… Мы сейчас совершенно слились с толпой — никуда не спешим, никакой поклажи не имеем. Если нас каким-то чудом и засекут, брать тут же ни в коем случае не будут. Станут следить, справедливо рассудив, что сокровища мы куда-то запрятали. Ты не видела слежки, когда отъезжали от вокзала?
— Не было никакой слежки. И за тобой, когда ты возвращался, никто не шел.
— Вот видишь, — сказал Мазур. — Честно говоря, у меня было желание отправить кассеты обыкновенной посылкой. На шантарский адрес кого-нибудь из знакомых. В советские времена я бы рискнул — но сейчас почта работает похуже, чем у вас лет сто назад на Дальнем Западе. Впрочем, в советское время мы бы с тобой в жизни не встретились и такую операцию не крутили бы… Постой здесь, долижи мороженое. Если пристанут знакомиться, гордо отворачивайся.
Он взбежал по ступенькам к двери в торце панельной пятиэтажки, над которой висела вывеска «12-е почтовое отделение». Минут через пять появился на улице. Джен с презрительным видом смотрела на поток машин, а возле нее вертелся сын кавказских гор в своей национальной одежде — замша, золото на пальцах и во рту, сизая трехдневная щетина — и уныло, без особой надежды, тянул:
— Дэвушка, правда нэ хочешь в рэсторан, да?
Мазур дружелюбно похлопал его по плечу:
— Дарагой, это не ты на лестнице стодолларовую бумажку потерял?
— Какой лестница, да? — встрепенулся сын гор.
— А вон, где почта, — сказал Мазур. — На лестнице лежит, и президент на ней такой солидный… Вроде тебя такой.
— Разыгрываешь, да?
— Канэчно, да, — сказал Мазур, взял Джен под руку и направился прочь. Оглянувшись, увидел, что бог весть какими ветрами занесенный сюда горец все же философски озирает лестницу — вдруг да и в самом деле залежался зеленый президент?
— Ну что? — спросила Джен.
— Как в старом анекдоте, — ответил Мазур. — Есть одна плохая новость и одна хорошая. Телеграмму я отправил. Отметился, теперь генерал будет знать, где мы. Эта новость, понятно, хорошая…
— А плохая?
— Не такая уж плохая, но все-таки… Междугородный телефон у них только в одном месте — на центральном телеграфе. Раньше была еще парочка отделений, но в последние годы, как водится, навели экономию. Идя навстречу пожеланиям населения.
— Как?
— Тебе этого не понять… Это только мы понимаем. В общем, все почтовые отделения они вряд ли возьмут под контроль — это им не прежние времена, да и невозможно просмотреть абсолютно все телеграммы, идущие в Шантарск, моя к тому же вовсе не зашифрована, просто условный сигнал… А вот поставить на телеграфе постоянный пост — вполне реально. Но идти туда придется — иначе как получить дальнейшие инструкции? Та же ситуация, что и у тебя… Не следовало бы, но приказ недвусмысленный. Ага, вот и твой семьдесят девятый… Пару кругов вокруг сделаем для надежности?
— Обязательно.
— Может, и номер квартиры наконец выдашь?
— Ну зачем тебе?
— Чтобы осмотреть все подходы. Вдруг тебе в окно прыгать придется?
— Третья, — неохотно сказала она.
— Так, — присмотрелся Мазур. — Первый этаж, значит. Постой, а я рекогносцировочку проведу…
Он не спеша подошел к подъезду, где сидели на лавочке три бабки, и возле них крутилась беспородная желто-рыжая собачонка. Присел на корточки. Собачонка — еще щенок, сразу видно, — тут же радостно кинулась к нему поласкаться. Почесав ее за ухом, Мазур спросил:
— Бабушки, а однокомнатные квартиры в подъезде есть?
Они воззрились на незваного собеседника довольно подозрительно. Мазур, изобразив самую простецкую улыбку, поторопился сообщить:
— Если бы я был вор — замками бы интересовался… Мне б однокомнатную снять.
— С женой разводитесь? — поинтересовалась одна.
— Нет, — сказал Мазур. — Офис хочу открыть. То бишь— контору.
— Во-о! — закивала самая старая с недоброжелательным видом. — И до нас добрались. Офис ему понадобился. А потом девки пойдут, пьянки, за тобой следом и рикитеры явятся… Размечтался! Вон, в семьдесят седьмом пустили одного такого, теперь по лестнице пройти жутко…
— Да я-то рэкетирам не нужен, — сказал Мазур. — Доходы больно уж маленькие. Я аптеку открыть хочу.
И угодил в точку — бабульки моментально оживились, преисполнившись самых добрых чувств.
— Аптеку? — переспросила самая худая. — Слышали, подруги? Вот это дело, а то пока дойдешь до Камышинской, сто раз помрешь… А не врешь? Тот армян из семьдесят седьмого тоже сначала наобещал…
— С места не сойти, — сказал Мазур. — Место бойкое, улица центральная — в самый раз для аптеки. Повесить вывеску побольше и покрасивее, чтобы издалека видели…
Отношение к нему переменилось кардинальнейшим образом.
