«Дело в том, что при всей либеральной гуманности своей английское правление по необходимости наследовало деспотизм прежних обладателей Индии и, стараясь, по человеческому чувству, освободиться от него, не хотело отказаться от соединенных с ним выгод. Мы уже видели, что индиец и по своим религиозным понятиям, и по давнишней привычке считал совершенно естественным делом все насилия и притеснения своих индусских и мусульманских владык. Не далее как в начале XVIII века, по свидетельству мусульманского историка Голаум-Гуссейн-Шаха, в Индии “все туземцы по малейшему подозрению подвергались пытке; кол и цепи были самые обыкновенные виды наказания; в некоторых областях для потехи травили чернь собаками; у кого было какое-нибудь состояние, тот ежеминутно опасался видеть свое имущество конфискованным” … Сочувствие к индийцам английских приобретателей было весьма умеренно: они смотрели на покоряемый народ просто, как на предмет, который может быть облагаем податью. При таком положении дел англичанам естественно было не хлопотать о нововведениях, кроме тех случаев, когда они нужны были для увеличения доходов. Так, действительно, англичане и поступали долгое время, и этому консервативному образу действий они обязаны первыми своими успехами в Индии. Они застали народ, обложенный податью, которая при Аурунгзебе достигла половины жатвы: и они стали требовать столько же в своей территории. Им представлялось полное, слепое повиновение народа властям: они и трактовали с властями, не стараясь о популярности в народе. Они даже до сих пор оставили многих туземных государей и управляют Индиею как бы под их покровительством. Туземцы высших классов уже в начале нынешнего столетия, по свидетельству Гебера, “украшали дома свои коринфскими колоннами и убирали английскими мебелями, имели лучших лошадей, лучшие калькуттские кареты, свободно говорили по-английски и были сведущи в литературе”. Видно, что они имели средства воспользоваться дорогою внешностью европейской цивилизации. Между тем народ страдает от чрезмерного налога, поглощающего все его достояние. Он живет в глиняной хижине, вместо одежды имеет несколько лоскутков на теле, питается просто зернами или мукою, разведенною в холодной воде, часто даже не приправленной солью».
При этом была и часть аристократии, которая тоже пострадала от англичан. В результате проведения земельно-налоговой реформы, например в Бенгалии, многие местные старинные аристократические роды разорились. Их вытеснили новые собственники земли — помещики, вышедшие из среды городского купечества, ростовщиков, спекулянтов, чиновников. Были ликвидированы сразу несколько индийских княжеств, многие туземные принцы лишись всего — тронов, титулов, субсидий, представители вековых феодальных династий стали в один момент никем. Понятное дело, что обиженные индийские феодалы думали, как бы англичанам отомстить. Причем когда Николай Добролюбов в своей работе внимательно проанализировал деятельность Ост-Индской компании за 20 лет, с 1834 по 1854 год, он пришел к неожиданному выводу. Компания несла постоянные убытки.
«…В двадцать лет Компания понесла чистого убытка — 12 067 368 фунтов стерлингов и, кроме того, нажила 15 миллионов фунтов стерлингов долгу.
Просмотревши эту таблицу дефицитов Компании, невольно задаешь себе вопрос: в чем же заключаются те огромные выгоды, которые, по общему мнению, извлекаются Англией из ее ост-индских владений и которые заставляют ее решаться на такие страшные издержки, хлопоты, несправедливости, даже жестокости? Зачем это дорогое войско, зачем эти полтора миллиона фунтов стерлингов пенсиона индийским владельцам, зачем это громадное жалованье тамошним чиновникам? Ответ на все это находим мы в следующих соображениях. Несмотря на временный дефицит, дела Компании нисколько не падают; акционеры постоянно получают в исправности свои десять с половиною процентов дивиденда (что составляет 615 000 фунтов стерлингов), частные лица получают выгоду от торговых сделок с Компанией, простирающуюся… до 3 миллионов фунтов стерлингов, чиновники компанейские в Лондоне получают свое жалованье, до 100 000 фунтов стерлингов, отставные чины, военные и гражданские, получают свой пенсион, более 200 000 фунтов стерлингов. Вообще в Англии ежегодно получается индийских сумм более чем на 6 миллионов фунтов стерлингов (37 500 000 руб. сер.). В этот счет входит, впрочем, и оборот торговли с Китаем, который чаем платится за индийский опиум; а ежегодный вывоз опиума простирается до суммы 4 миллионов фунтов стерлингов.
Независимо от денежных выгод, для Англии весьма важны ост-индские владения, как удобное место, куда можно сбывать с рук младших сыновей знатных фамилий. По силе майората им некуда деваться в Англии. Без состояния и без значения, прежде они вступали обыкновенно в духовное звание, чтобы составить себе карьеру; теперь карьера их составляется в Ост-Индии.
Самая торговая и промышленная деятельность, без отношения к барышам при покупке и продаже, много выигрывает от господства Англии в индийских ее колониях. При их существовании для Англии всегда есть возможность поддерживать торговлю и находить сбыт своим произведениям; всегда есть надобность в торговом флоте, и сношения с Индиею имеют значительную долю участия в огромном количестве матросов на торговом английском флоте (около миллиона человек).
Все эти государственные и народные выгоды совершенно объясняют то упорство, с которым Англия в течение столетия старается удержаться на Индийском полуострове».
Была и еще одна проблема. Английские власти стремились укрепить в Индии влияние с помощью идеологии. Они попытались оторвать народ от корней, переписать религиозную матрицу, которая была основой жизни индийцев. Были запрещены некоторые религиозные обычаи и ритуалы индуизма. Но это еще можно было объяснить, скажем, крайне жестокий обряд сжигания вдов заживо вместе с умершим мужем не одобряли и индийцы-мусульмане. Но английские миссионеры при поддержке правительства стали вести очень жесткую проповедь христианства среди индусов и мусульман. Создавались отдельные европейские школы и колледжи, где обучение индийских детей велось только на английском языке.
«Английское правительство, стараясь вести свое дело постепенно, благоразумно обратилось к положительным наукам, и их преподавание в индийских школах идет весьма успешно.
…Вообще действия английского правительства в Индии, особенно в последнее время, запечатлены характером просвещенной гуманности. Вместе с религиозной и национальной терпимостью правительство высказало и свое уважение к свободе мнений, дозволив в Индии свободу книгопечатания. Запретительные действия его направлены были постоянно только на явления, оскорбительные для человечества, например на человеческие жертвы, на сожигание вдов и т. п. Отношения высших каст к низшим оно смягчило, установив равенство всех пред законом. Чтобы предупредить злоупотребления судов, оно учредило суд присяжных; чтобы лучше соразмерить взимание податей, приступило к кадастру, и пр.
И, несмотря на все это, индиец восстал, восстал с остервенением ненависти, и даже равнодушную Англию заставил содрогнуться от своих неистовств — в то самое время как эта Англия принималась деятельно заботиться о благосостоянии его страны. Эта странная реакция, произведенная совершенно не вовремя, вызвала уже много разнообразных объяснений. Иные сваливали все дело на религиозный фанатизм, другие — на злоупотребления английских чиновников, третьи — даже на то, что в индийских газетах позволяли печатать статьи о недостатках английского управления. Но, конечно, все подобные вещи если и могут служить поводами, то никак не могут делаться причинами возмущений»[179].
И правда, причин, как уже говорилось, было много, и в такой ситуации повод мог найтись любой. На этот раз поводом к восстанию стали патроны. Еще раз вспомним, что представляла собой армия Ост-Индской компании. Ее численность в 1806 году составляла 158 000 человек, из них 24 500 британцев — сержантов, солдат и офицеров и 134 тысячи индийцев. Перед восстанием сипаев в 1857 году только Бенгальская армия Компании состояла из 139 тысяч человек, еще 26 тысяч европейцев командовали ими. Всего в Индии, в трех сипайских туземных армиях — Бенгальской, Мадрасской и Бомбейской, служили 311 тысяч человек. Именно местных. Еще было 40 160 европейских солдат и 5362 офицера. Сипаи, то есть индийцы-наемники, занимали приниженное положение по сравнению с англичанами. Они и получали меньше, всего 8 рупий в месяц, и доступ к офицерским должностям был для них закрыт. Венец карьеры — сержант. То есть по-местному хавильдар. Ну или позже субедар. Придумали такое вот специальное звание выше унтера, но младше английского офицера. При этом субедар командовать англичанами не мог. Только туземными военными. Но приезжий англичанин, мальчишка лет 18 в звании младшего лейтенанта, мог запросто отчитать, побить или вовсе приказать подвергнуть телесным наказаниям закаленного в боях с афганцами и пенджабцами вояку лет сорока. А ведь они постоянно воевали. Работой наемника-сипая была война. Буквально так. Именно сипаи Бенгальской армии стали ударной силой первой Англо-афганской войны 1839–1842 годов, они воевали в Синдской кампании 1843 года, потом в Пенджабских войнах, потом в Бирманской войне 1852 года. Сипаи воевали с Китаем в обеих опиумных войнах. Да и в русском Крыму на Мамаевом кургане и под Керчью десятки сипаев сложили головы. За Британию. За английское геополитическое господство. Так что не странно, что восстала именно армия. Хотя за военными стояли, безусловно, другие, более серьезные фигуры. Во всяком случае, Николай Игнатьев пришел именно к таким выводам. Он писал в Петербург:
