Наряду с Троицким сидением центральным обнадёживающим событием Смуты стала 20-месячная оборона Смоленска, осаждённого войсками Сигизмунда III. Героический Смоленск пал лишь в июне 1611 года, когда рухнуло Первое ополчение – Рязанское.
Первое ополчение возникло в начале 1611 года по инициативе рязанцев, во главе которых стоял известный нам воевода Прокопий Ляпунов. Состав и рядовых ополченцев, а ещё более – их руководства, был разношерстным. В марте 1611 года ополчение осадило занятую поляками Москву, 30 июня было образовано временное правительство – «Совет всей земли», но после неудач осады ополчение распалось.
Этот итог был вполне ожидаем – Рязанским ополчением руководили князь Дмитрий Трубецкой, Прокопий Ляпунов и донской казацкий атаман Иван Заруцкий. Все три были из числа «сум перемётных», и достаточно сказать о Заруцком. Он был у Болотникова, затем – «тушинцем», получил от Лжедмитрия II боярское звание. После распада Первого ополчения пытался выдвинуть на царский престол то одного, то другого самозванца, бежал на Дон, потом – в Астрахань. В 1614 году был выдан правительству первого Романова и посажен в Москве на кол.
Первое ополчение стало для кого авантюрой, но для кого и пробой сил. Одним из отрядов руководил князь Дмитрий Пожарский – будущий военный глава и герой Второго – действительно народного ополчения… Оно стало образовываться после знаменитого собрания горожан в Нижнем Новгороде осенью 1611 года, где посадский человек Кузьма Минин призвал соотечественников к борьбе за освобождение страны от оккупантов. Нижегородцы решили отдать на это «пятую деньгу», то есть – пятую часть имущества. Кое-кто отдавал всё и становился в ряды войска. Минин же был избран земским старостой.
Нижний Новгород стал центром нового ополчения не случайно – он «не приставал к Вору», с нижегородцами сносился из заточения в Чудовом монастыре патриарх Гермоген – до того, как был уморен поляками голодом. В Нижнем появились уцелевшие «служилые люди» из Смоленска, Вязьмы, Дорогобужа, подходили ратники из поволжских городов, из Коломны, Рязани, Вологды…
Весной 1612 года Второе ополчение встало лагерем в Ярославле, куда в течение четырёх месяцев стекались всё новые силы под знамёна нового «Совета всей земли». В июле 1612 года войско Пожарского ушло к Москве, в августе разгромило польского гетмана Ходкевича, шедшего на помощь полякам, засевшим в Кремле, а в октябре 1612 года освободило Москву.
Относительно медленные темпы событий объясняются всё той же застарелой заразой – разногласиями в руководящей среде… К тому времени мало кто из русских бояр, князей и церковных иерархов не замарал себя теми или иными изменами, и единодушия и согласия достичь было теперь непросто. Несмотря на все смутные годы, далеко не все мыслили в русле государственных проблем – вопрос о будущем царе заранее волновал князей и бояр больше, чем задача скорейшего изгнания интервентов.
Пример Пожарского был в этом отношении не типичным, но князь и не относился к избранной родовой знати, хотя и принадлежал к потомкам удельных князей Стародубских. В 1608 году он разбил под Коломной поляков, окружающих Москву с целью блокады… В 1609 году руководил обороной Зарайска… В московских боях марта 1611 года у Пушечного двора на Лубянке Дмитрий Михайлович был тяжело ранен и вывезен в Троице-Сергиеву лавру. Общественное поведение князя Пожарского оказалось безупречным, потому он и был избран военным руководителем Народного ополчения.
Имена владимирца Дмитрия Пожарского, нижегородца Кузьмы Минина и костромича Ивана Сусанина, ценой своей жизни заведшего в зимнюю чащобу на гибель отряд поляков, стали личностным противоположением Смуте. Этот ряд имён сформировали не пропагандисты, а сама жизнь, которая тогда была равнозначна истории. И этот ряд оказался глубоко символичным: когда в решении одной задачи соединились представитель элиты, посадский человек и простой крестьянин-патриот, результат оказался успешным и выдающимся.
Теперь России предстояло определить свой будущий политический облик. Ясно было, что пост-смутная Россия будет самодержавной, однако кто примет на себя шапку Мономаха после всех испытаний, было пока неясно.
Неясно было и то, как будет дальше развиваться Россия и будет ли она развиваться так, как этого требуют вызовы времени – ведь Смута, хотя и длилась чуть более десятка лет, породила целый комплекс негативных и непросто решаемых проблем.
При всём при том, говорить о новой точке бифуркации русской истории было бы неверно. Такая точка пришлась на эпоху Ивана Грозного и была пройдена при его личном выдающемся участии благополучно, направив ход русской истории по восходящей. Временный спад во время Смуты был именно временным, он не мог не быть преодолён русским народом, и он был преодолён.
Смутное время от смерти Бориса Годунова до воцарения на русском троне первого Романова – Михаила, не могло не закончиться так, как оно закончилось, то есть – изживанием Смуты и восстановлением принципа централизации и служения России.
Однако произошло это не сразу.
При штурме Кремля осенью 1612 года Москва в очередной раз сгорела. Немецкий наёмник Конрад Буссов, служивший у обоих Лжедмитриев, в своей «Московской хронике» писал: «Великая столица Руси за два дня покрылась сплошь пеплом и грязью. Уцелели только каменные храмы и царский двор. Остальные постройки были из дерева и сгорели дотла, включая внешнее кольцо крепостных стен…». И русской столице приходилось вновь начинать на пожарище – на пожарище в прямом смысле слова.
Тем не менее, 27 октября 1612 года в Москве начал работать вновь созванный «из всех сословий» Земский собор, задачи которого были разнообразны, но главной был, конечно, выбор нового царя.
Считается, что избрание Михаила Фёдоровича Романова – сына насильно постриженного Годуновым Фёдора Романова, внука Никиты Романовича Юрьева-Захарьина и двоюродного племянника царя Фёдора Иоанновича, состоялось «единогласно». Однако это сомнительно уже потому, что окончательно кандидатура Михаила определилась лишь 21 февраля 1613 года, а 14 марта 1613 года в костромской Ипатьевский монастырь, где вместе с матерью Марфой жил 16-летний Михаил, явились московские послы – просить Михаила на царство.
Официозы позднее утверждали, что «Марфа с гневом говорила главным послам – Рязанскому архиепископу Феодориту и боярину Фёдору Шереметеву, что русские люди измалодушествовались в годы смуты, часто изменяли своим правителям, и что она не может отпустить сына на царство…». В данном случае официозная версия очень похожа на то, что было на самом деле, ибо основания у Марфы бояться за сына были. К тому же, отец Михаила – будущий патриарх Филарет, находился тогда в польском плену.
Скорее всего, избрание Михаила стало очередным компромиссом – в первые годы царь правил с помощью Земского собора, где сменяющиеся выборные представители обсуждали и одобряли царские указы. Однако контрпродуктивная роль боярства в закончившейся Смуте была с одной стороны, так велика, а с другой стороны, так очевидна, что большой воли боярской спеси тогда, похоже, не давали – ей пришлось надолго поджать хвост.
Положение же Руси оказывалось вновь сложным.
Москва была сожжена и разграблена, как и многие русские города… Земля обезлюдела, сгорели тысячи сёл, были вытоптаны поля, размножились разбойники и голодные…
Пуста была казна.
Внешнее положение сложилось тоже своеобразно… Об учащении татарских набегов можно даже не упоминать – они стали привычными так же, как степные пожары в засушливое время. Когда русские земли занимали поляки, татары были вынуждены несколько сдерживаться, теперь же ослабевшая Русь оказывалась, вроде бы, лёгкой добычей. Но татары давно не поднимались выше обычного грабежа, не претендуя на большее…
Опаснее была сохраняющаяся польская агрессивность, по-прежнему посягающая на саму русскую государственность. Поляки занимали край по Днепру и Десне с двумя десятками городов, а королевич Владислав стоял с польской ратью под Москвой и требовал, чтобы его признали царём. Выйти в поле русские не могли, и так же, как недавно сами поляки, отбивали польские приступы из-за стен каменного Кремля.
Впрочем, поляки смелы лишь со слабыми и разобщёнными, а главным уроком Смуты стало на Руси понимание силы объединения. 1 декабря 1618 года уставшей от войны Польше пришлось заключить с Москвой перемирие на 14 лет, подписанное в селе Деулино близ Троице-Сергиевого монастыря. Россия уступала Речи Посполитой Смоленскую, Черниговскую и Новгород-Северскую земли с 29 городами. При этом королевич Владислав не отказывался от претензий на русский престол и от титула «царь всея Руси».
В Новгороде сидели шведы и уходить оттуда не собирались. Водская пятина исстари принадлежала Великому Новгороду, а теперь шведские послы на начавшихся переговорах посмеивались: «Этих городов вам не видать, как своих ушей»… Тем не менее, 27 февраля 1617 года в деревне Столбове со шведами был заключён мир – при посредничестве Голландии и Англии, заинтересованных в восстановлении нормальной торговли с Россией прежде всего в интересах английского и голландского морских флотов. При заключении мира в Столбове присутствовал официальный представитель английского короля Якова I – Дж. Мерик.
