Штраус дирижировал в полусознательном состоянии. Единственное, что он потом помнил, что не совершил все-таки грубейших ошибок. Бюлов не захотел слушать, как дебютировал за дирижерским пультом его молодой протеже. Куря одну сигарету за другой, он яростно вышагивал по Зеленой комнате. Когда Штраус вернулся, его отец, глубоко растроганный, вошел в комнату через противоположную дверь, намереваясь поблагодарить Бюлова. При виде Франца Бюлов взорвался. «Он набросился на моего отца как разъяренный лев. «Не за что меня благодарить, — кричал он, — я не забыл, что вы со мной сделали в этом проклятом городе. А то, что сделал сегодня я, это не ради вас, а ради таланта вашего сына». Отец, не сказав ни слова, вышел из музыкальной комнаты, которую давно покинули все остальные, видя, как разбушевался Бюлов».[46]
Хотя Бюлов был самым знаменитым сторонником Штрауса, другие тоже признавали его расцветающий талант. Серенада для духовых инструментов, которая способствовала знакомству Штрауса и Бюлова, была исполнена приблизительно за год до берлинского концерта дирижером Францем Вюльнером, далеко не безызвестным дирижером. То здесь, то там, при раздробленности музыкальной жизни Германии, творчество Штрауса начинало привлекать внимание музыкантов. Он не мог остаться незамеченным, поскольку его сочинения появлялись одно за другим — Увертюра до-минор, Соната для фортепиано си-минор, Соната для виолончели фа, Концерт для скрипки ре-минор, Концерт для валторны ми-бемоль. Все они были в традиционном стиле, написаны профессионально, но, в сущности, не оригинальны и не убедительны. Для того чтобы создать нечто самобытное, Штраусу надо было преодолеть влияние своего классического образования, хотя и давшего ему профессиональные навыки. Удивительно, какое огромное количество нотной бумаги Штраус исписал для своих ранних творений. Шпицвег издавал их одно за другим. Правда, издателя одолевали сомнения, и он жаловался Бюлову, что терпит убытки. «Не отказывайтесь от него, — советовал Бюлов. — Через пять лет вы будете на нем зарабатывать». Это было точное предсказание: через пять лет состоялась премьера «Дон Жуана».
Но как обстояло дело с симфонией? (Раннюю попытку Штрауса вряд ли можно принимать во внимание.) Чтобы называться композитором, немецкий автор музыкальных произведений был обязан иметь на своем счету симфонию. Штраус взялся за дело всерьез, и через три месяца у него была готова Симфония фа-минор, которую он сам ставил намного выше своего первого, теперь отвергнутого детища. Хотя в полном смысле ее нельзя было даже назвать симфонией. В ней было довольно привлекательное скерцо, но очень слабый финал. В целом получилась взболтанная смесь из Мендельсона и Шумана, в которую было добавлено несколько капель горечи в виде современных гармоник.
Это было первое сочинение Штрауса, которое принесло ему известность за границей. Оно было исполнено 13 декабря 1884 года Нью-Йоркским филармоническим оркестром под управлением Теодора Томаса. Это был человек широких взглядов, экспериментатор, живо интересовавшийся новыми веяниями в музыке, один из тех, кто познакомил американскую публику с хорошей музыкой. Он создал собственный оркестр и разъезжал с ним по дорогам Америки, которые называл «дорогами Томаса». Летом на открытом воздухе устраивал концерты серьезного содержания. («Наконец-то, — говорил он, — мы избавились от корнета».) Он был душой Майского фестиваля в Цинциннати, а также отвечал за организацию концертов, посвященных столетию Филадельфии в 1876 году. (К торжеству он заказал Вагнеру специальное сочинение. Вагнер согласился, но запросил высокую цену, которую ему и заплатили. Однако композитор прислал лишь «Большой торжественный марш». Томас совершенно справедливо расценил «Марш» как халтуру и так и не простил это Вагнеру.) Во время поездки в Европу Томас навестил своего старого друга Франца Штрауса. Там ему и показали рукопись симфонии, которую он сразу согласился исполнить.
Первое исполнение в Германии состоялось через месяц после премьеры в Америке, 13 января 1885 года, под управлением Франца Вюльнера. Штраус уехал в Кельн на репетиции и писал оттуда родителям: «Папа удивится, когда услышит, как современно звучит симфония. Возможно, в ней многовато полифонии. Но все так гармонично сменяет одно другое, что слушать приятно».[47]
И тут Штраусу необыкновенно повезло. Заместитель Бюлова Манштед был отозван в Берлин и возглавил филармонический оркестр, «чтобы концерты на открытом воздухе проводить в помещении», как недовольно выразился Бюлов. У Бюлова освободилась вакансия, и его осаждали претенденты, среди них — Вейнгартнер и Малер. Но у Бюлова были другие планы. Он спросил Шпицвега, не хотел бы Рихард Третий занять этот пост. (Так он называл Штрауса. Рихардом Первым был Вагнер. Ну а после Вагнера он никого не мог назвать вторым. Так появился Рихард Третий.)
Удивительно, что Бюлов пошел на такой шаг. Штраус не был дирижером, по крайней мере пока, и Бюлов ничего не знал о нем как об исполнителе, не говоря уже о роли наставника оркестра. Может быть, Бюлов действовал по наитию? Или чувствовал, что может научить этому композитора? Или ему просто нравился Штраус как личность и он хотел, чтобы молодой человек был рядом? Возможно, сыграли роль все три причины. Как бы то ни было, но он сделал Штраусу это предложение. Штраус ответил, что это «невероятная и радостная неожиданность» и что для него это была бы «очень желанная и полезная должность». Он выразил скромную надежду, что хотя бы «иногда сможет проводить предварительные репетиции». Больше всего его привлекала возможность «присутствовать на всех ваших репетициях и тщательно изучать вашу интерпретацию шедевров симфонической музыки».[48]
Бюлов рекомендовал кандидатуру Штрауса герцогу Мейнингена, назвав его «необычайно одаренным молодым человеком» (а также упомянув, что он внук известного пивовара Пшора), «единственным недостатком которого является молодость». Зная, что дочь герцога, принцесса Мария, в вопросах музыкальной жизни города имеет на отца влияние, Бюлов посоветовал Штраусу нанести визит принцессе и «покорить ее музыкой». Мария была искусной пианисткой и с увлечением пела в хоровом ансамбле. Штраус посетил Марию, и герцог дал согласие.
В возрасте двадцати одного года (хотя Бюлов сказал, что ему двадцать два) Штраус получил свою первую постоянную работу. В сентябре 1885 года он переехал в Мейнинген.
Глава 4
Поворот к Брамсу и Вагнеру
Штраус приобрел в Мейнингене богатейший опыт работы, какого и не ожидал, хотя и пробыл там меньше, чем рассчитывал. Теперь он был под опекой Бюлова и общался с ним ежедневно. Бюловы взяли Штрауса к себе в дом, кормили жареными кроликами, свининой, тушеным мясом и другими тяжелыми блюдами, считавшимися в Германии хорошей кухней. Наставляли, как вести себя с герцогом, как подружиться с оркестрантами. Фрау Бюлов учила его, как снискать расположение женской половины хора. Бюлов находился в стадии уравновешенности, вдохновлял и наставлял своего помощника, сыпал остротами, копался в партитурах с азартом охотника. Он, способный внезапно превращаться в отшельника, был теперь гостеприимным хозяином и всех приглашал к себе в дом.
За чаем и после концертов Штраус слушал рассуждения Бюлова о музыке и философии. Разговоры затягивались далеко за полночь. Штраус познакомился с разными музыкантами и актерами — а также с некоторыми «веселыми актрисами», — ведь Мейнинген, несмотря на небольшие размеры, был центром музыкальной и театральной жизни. Вскоре после своего приезда Штраус встретился и с Брамсом.
Штраус не только наблюдал за Бюловом во время работы, но и почти сразу сам приступил к практической работе по управлению оркестром и подготовке произведений к исполнению. Бюлов репетировал каждый день с десяти до часу, дирижируя по памяти. Штраус сидел в зале с партитурой в руках и следил за каждым нюансом. Впечатления от концертов были незабываемы, и позднее Штраус вспоминал: «Он умел полностью раскрыть перед слушателями поэтический замысел Вагнера и Бетховена. При этом не чувствовалось и следа своеволия. Все развивалось по законам внутренней логики, идущей от формы и содержания самого произведения. Свой прославленный темперамент Бюлов подчинял строжайшей артистической дисциплине, сохраняя верность духу и букве произведения (которые в большей степени, чем это принято считать, являются идентичными). После скрупулезнейших репетиций он представлял произведение в таком совершенном виде, что я до сих пор считаю эти концерты верхом оркестрового мастерства».[49]
(Не отдает ли этот отзыв юношеским идолопоклонством? В целом оценки Штрауса певцов и музыкантов бывали трезвыми и взвешенными. Он никогда с таким жаром не высказывался ни об одном из десятков дирижеров, с работой которых был знаком, пока много лет спустя не услышал Тосканини, который дирижировал «Саломеей».)
