Я испытывал целую гамму чувств, которые сложно сейчас описать. Все это я выплескивал в дневник смутными фразами и оборванными строчками стихов. Я постоянно спорил — с ней, с собой, с собственной любовью... Часто мне казалось, что я схожу с ума.
Разбирай все бумаги.
Действуй. Сделай, как надо.
Не забудь про подарки —
и сожги это на хер.
Сколько же фотографий
с содержанием разным.
Не хочу быть заразным,
карантином здесь пахнет.
Буду биться, как серый,
не буди во мне зверя.
Убирайся из сердца,
я нашел уже церковь
С близкой теплой стеною.
Не могу не остаться.
Это новое счастье.
Не могу не остаться —
не хочу быть с тобою.
Как же больно мне было,
как же было мне тесно.
Ты не сможешь обидеть,
мне с тобой уже пресно.
Вкуса я не имею,
я тобой не болею.
Ты уйдешь — вот дорога.
Но еще два-три слога.
Обретенный условно
и еще не вживленный
Твой портрет понемногу
разбросает по волнам.
Не утонет, конечно,
как бы мне ни хотелось.
И, найдя в себе силы,
не признаюсь я в этом.
Волны солью полны,
как все слезы мои.
Море слез — это важно.
И портрет тот бумажный,
На поверхности памяти и сожалений.
Все, хватает.
Не буду. Не хочу на коленях.
А Ляля в это же время чувствовала себя настолько истерзанной, что приняла решение за нас обоих. Это было ее очередной попыткой поставить точку в отношениях, которые, увы, вновь зашли в тупик. Я не мог понять, как такое возможно — причинить и самой себе, и любимому человеку дикие страдания. Ляля полагала, вероятно, что «с глаз долой — из сердца вон». Проблема только в том, что от себя не убежишь. Вот и она... не убежала.
Однажды ночью раздался звонок. Я взял трубку и услышал родной и знакомый Лялин голос.
— Привет, — сказала она и разрыдалась.
Она плакала, что-то говорила, я слушал и молчал. По том позвал:
— Приезжай.
И она приехала.
Все завертелось с новой силой, с новым накалом. Встречи, признания, ссоры, примирения. И ощущение дикой усталости, опустошенности внутри. Какое-то новое чувство, которого раньше не было. Оно нависало надо мной, как грозовая туча, давило на грудь и предвещало скорый финал.
В какой-то момент я сломался. Боль от долгой марокканской разлуки с Лялей была настолько острой, что в ее отсутствие все переплавилось и перегорело. В душе осталось только унылое пегое пепелище, где не было места прежним надеждам.
Я чувствовал какое-то странное спокойствие, опустошение, почти равнодушие. Это новое ощущение пугало. Мне хотелось снова испытать то волшебное очарование, которое меня охватывало в присутствии Ляли... И это чувство все еще можно было вызвать искусственно, но теперь оно тянуло силы, выматывало.
Тогда, когда вдруг кажется,
что все — пришли и нет пути назад,
Формальность вслед за сложностью
смещает прежний факт
Ведь все же чувства неискоренимы,
Проблемы, страхи
и страданья все же мнимы.
Уверен, есть возможность
отыскать тот берег и войти
Второй раз в устье быстрой той реки.
Ляля видела эту перемену. Если раньше она могла исчезать и появляться, то теперь в ее поведении открылось что-то новое — в чем я видел искренний страх потери. Она стала ездить за мной на концерты. Например, я мог поехать в Питер на гастроли и уже на месте обнаружить ее среди публики. Да! Она неслась вслед за мной, покупала билет на мой концерт и ожидала конца моего выступления перед сценой, стоя с огромным букетом белых роз. Она хотела сделать мне сюрприз. Она все чаще меня удивляла.
КОМУ ЖЕ, КАК НЕ НАМ, ЛЮДЯМ С ГЛУБИНОЙ ДУШИ, ЗНАТЬ, ЧТО ТАКОЕ БЕССОННИЦА.
МЫ С ЛЯЛЕЙ СТРОИМ СВОЙ ЗАМОК МЕЧТЫ НА БЕРЕГУ ОКЕАНА
Все случилось, когда мы поехали отдыхать на Гоа, в Индию. Во время поездки Ляля замкнулась, ушла в себя. Я пытался ее тормошить, но отступал перед ее грустным взглядом.
Наше последнее объяснение произошло на океанском пляже. Оно было кратким и уж точно не таким страстным, как все предыдущие. Страсть ушла.
— Витя... — тихо сказала Лайла. — Как думаешь, что будет дальше?
Она всегда задавала честные вопросы и ждала соответствующих ответов.
— Не знаю, — сказал я чужим голосом.
— Мне кажется, что дальше... что так продолжаться не может.
— А как должно быть?
— Я просто больше не могу, — прошептала Ляля и сжалась всем телом в песок, словно озябнув под прохладным океанским бризом и желая согреться. — Я очень устала.
Мы сидели на берегу океана и молчали. Я чувствовал себя так, будто наблюдаю за происходящим из параллельной реальности. Вроде бы все как всегда — вот Ляля, такая родная и знакомая, близкая. Рядом я — обнимаю свою возлюбленную, пытаюсь что-то сказать ей и одновременно ловлю себя на мысли, что это теперь выглядит до безобразия фальшиво. На самом деле я уже не внутри этих отношений, а как бы вовне.
— Давай просто расстанемся, — предложила Ляля.
— Да, наверное, так будет лучше, — глухо ответил я.
Так мы приняли решение по возвращении в Москву больше не встречаться.
За всю обратную дорогу Ляля не проронила почти ни звука. Она не плакала, и это было хуже всего. Лучше бы она рыдала, кричала, обвиняла меня в чем-нибудь. Я мог бы что-нибудь ответить. Но нет, она просто отпускала меня и уходила сама.
Некоторое время мы вели себя так, будто сумели забыть о существовании друг друга. Мы не были в ссоре, мы не держали обид. Просто эмоциональный накал еще не спал, и все было настолько больно, что мы бы не смогли смотреть друг на друга и представлять, что мы теперь чужие. И уж точно нам не удалось бы находиться среди общих друзей, смеяться, заводить новые знакомства на глазах у бывшей любви...Нет, это было бы лишним.
Наверное, правда? Уверен, бывает.
Судьба про идущих на свет забывает.
Быть избранными сердцу бешено биться.
С тобой понимать все и вдруг оступиться.
Упасть в пустоту и желать в ней остаться.
Теряя, заставить зрачки сокращаться.
Упасть и не ждать ничего и не верить.
Отказываться от того, кто в замене.
Быть преданным, даже если прежняя скажет: «Возьми».
Но фатальные чувства сильнее.
Ты хочешь отдать сердце мысли,
Увидев глаза мои полные боли.
Терять невозможно, не нужно, не вдруг,
Хочу в эту сказку, как маленький Мук,
Не понятый, но понимающий все.
Через несколько месяцев я узнал, что Ляля снова собирается в Индию. Буквально накануне я примчался, чтобы попрощаться и передать ей мою песню «Вода, песок», которую я сочинил, когда мы были в Индии. Не мог не прийти, ведь я совершенно не представлял, когда мы увидимся вновь. И будем ли мы при новой встрече теми же Лялей и Витей...
Вскоре Лайла вернулась в Москву — у нее оставались незавершенные дела в городе. А еще через некоторое время не стало Лени Нерушенко. Он погиб, врезавшись на мотоцикле в грузовик и перелетев через ограждение. На дороге, по которой он несся на своем байке, шли ремонтные работы. Леня к тому времени стал единственной ниточкой связывающей нас с Лялей. Он принимал участие во всех перипетиях наших сложных отношений — мирил нас, когда мы ссорились, давал советы, подставлял дружеское плечо то мне, то Ляле. Сопереживал. Был другом. И вот эта нить оборвалась...
