МАЙК КВИДЖЛИ: Поэтому, наверное, вы сами будете выступать с балетом?
РОДЖЕР УОТЕРС: Да, это займет примерно дней десять. Нуриев будет танцевать главную мужскую партию. Для программы, над которой мы работаем, мы сочиняем музыку к одному балету, а Ксенакис — к другому.
МАЙК КВИДЖЛИ: Многие люди, говоря о «Pink Floyd», используют термин «космическая музыка»…
РОДЖЕР УОТЕРС: Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. Космической называют нашу музыку очень многие люди, но я думаю, новый альбом будет для них сюрпризом, потому что он не космический. На самом деле они имеют в виду, что создаваемые нами звуки вызывают у них образы далекого космоса.
ДЭВИД ГИЛМОР: У нас есть много других композиций, которые тоже вызывают довольно сильные образы, но не связанные с космосом.
МАЙК КВИДЖЛИ: Интересно, есть ли у группы какая-то музыкальная философия, или это просто интерпретация ожиданий публики?
РОДЖЕР УОТЕРС: На самом деле философии нет. Полагаю, в группе существует общее мнение, что действенна та музыка, которая затрагивает твои чувства и вызывает некую реакцию. То есть очень трудно описать свою реакцию на музыку, которая задевает тебя, которая вызывает у тебя особое чувство, которое превосходит обычные эмоциональные взлеты и падения, подъемы и спады.
МАЙК КВИДЖЛИ: Сколько стоит ваша аппаратура? Я слышал, она оценивается приблизительно в сто тысяч долларов.
ДЭВИД ГИЛМОР: Это некоторое преувеличение. Она оценивается примерно в тридцать тысяч долларов.
МАЙК КВИДЖЛИ: А сколько колонок у вас в зале?
ДЭВИД ГИЛМОР: У нас квадрофоническая акустическая система и довольно мощная усилительная аппаратура, у каждого из нас на сцене имеется свой усилитель.
МАЙК КВИДЖЛИ: Что четыре колонки, находящиеся в зале, добавляют к музыке, исполняемой на сцене?
ДЭВИД ГИЛМОР: Ну, можно добавить к ней заранее записанные пленки или усилить звучание органа. Можно усилить звучание гитары или вокал, но мы не делаем этого, поскольку это не так просто сделать.
МАЙК КВИДЖЛИ: Кто управляет этими эффектами?
ДЭВИД ГИЛМОР: У Ричарда имеется квадрофонический микшерский пульт, и он может играть на органе и управлять звуком в зале. Магнитофоном управляет Пит, наш роуди.
МАЙК КВИДЖЛИ: Откуда у вас все эти экспериментальные эффекты и технические новинки? Вам кто-то рассказал о них?
РОДЖЕР УОТЕРС: Нет, они появились сами собой. Мы просто подумали: «Нам нужно это сделать» — и затем мы пошли к тому, кто разбирался в электронике, и спросили его: «Это возможно?» Например, квадрофонический звук: мы просто пошли к одному из инженеров-ремонтников студии «Abbey Road» в Лондоне, где записываемся, и спросили: «Послушай, мы хотим квадрофоническую акустическую систему. Ты можешь ее сделать?» Он ответил: «Да» — и он ее сделал.
МАЙК КВИДЖЛИ: В EMI думают что-нибудь насчет того, чтобы выпустить ваши записи на четырехдорожечных пленках?
ДЭВИД ГИЛМОР: Они выпустят их, когда это сделают другие студии.
РОДЖЕР УОТЕРС: Они выпустят их только после того, как это сделают другие. Технически они очень отстают от других студий.
МАЙК КВИДЖЛИ: Сколько альбомов вы должны выпустить по контракту с ними?
РОДЖЕР УОТЕРС: Дело не в количестве альбомов — просто у нас контракт с ними еще на восемнадцать месяцев.
МАЙК КВИДЖЛИ: А что потом — вы организуете независимый лейбл?
РОДЖЕР УОТЕРС: Мы не знаем. Как получится. Сперва мы должны построить свою собственную студию.
МАЙК КВИДЖЛИ: Вы выступали на каких-нибудь поп-фестивалях — например, в Париже?
ДЭВИД ГИЛМОР: Нынешним летом мы только и делали, что выступали на фестивалях в промежутке между двумя нашими последними американскими гастролями. Мы выступали на Батском фестивале, на Роттердамском фестивале, на двух во Франции…
РОДЖЕР УОТЕРС: На одном в Германии. Мы ни разу не выступали на фестивалях в Штатах. Вообще, мне не нравятся фестивали.
МАЙК КВИДЖЛИ: Почему?
РОДЖЕР УОТЕРС: Звук, как правило, очень плохой, и там слишком многолюдно.
ДЭВИД ГИЛМОР: Там всегда очень тяжелая атмосфера, поскольку публика думает: «А вот и следующая группа», и сразу же сталкивается с нашей музыкой, для которой необходимо соответствующее душевное состояние. Нам нравится выступать сольно.
РОДЖЕР УОТЕРС: На самом деле мне не нравятся фестивали, потому что я знаю, что никто не ходит туда, чтобы послушать музыку. Фестивали в действительности не имеют никакого отношения к музыке. Фестивали — это кемпинги и всякое такое, а музыка там существует просто как фон. Там плохие условия, чтобы что-то слушать. Ну, не плохие, но не самые лучшие для того, чтобы слушать музыку.
МАЙК КВИДЖЛИ: Насколько насущна в Европе проблема трудной публики, пришедшей на рок-фестиваль?
ДЭВИД ГИЛМОР: Много трудной публики во Франции.
РОДЖЕР УОТЕРС: Во Франции самая тяжелая ситуация. В Германии тоже тяжелая. Во Франции проходили несколько фестивалей, которые больше не проводятся, так как публика вела себя там очень плохо.
ДЭВИД ГИЛМОР: Один, на котором мы собирались выступать, был сорван зрителями.
РОДЖЕР УОТЕРС: В первый же день. Мы собирались выступать на второй день.
ДЭВИД ГИЛМОР: Они разломали сцену, скинули с нее рояль, перевернули фургоны мобильных студий звукозаписи, стали их поджигать…
РОДЖЕР УОТЕРС: Они их подожгли. Фестиваль спонсировало «Radio Luxemburg», и у них было два фургона мобильных студий звукозаписи. Публика их сожгла. Промоутеры предоставили для фестиваля рояль «Yamaha», и толпа разбила его на кусочки…
ДЭВИД ГИЛМОР: Они сбросили его со сцены.
МАЙК КВИДЖЛИ: Что вы, как музыканты, думаете об этом?
РОДЖЕР УОТЕРС: Это о синдроме под названием «Музыка должна быть бесплатной»?
МАЙК КВИДЖЛИ: Да.
РОДЖЕР УОТЕРС: Несколько огорчает, что эти люди начали с рок-музыки, решив покончить с обществом наживы. Было бы умнее, если бы они выбрали какую-то другую сферу бизнеса, поскольку пока они добиваются только того, что лишают себя и других удовольствия, срывая фестивали. Они приходят на фестиваль, нарушают порядок и орут: «Музыка должна быть бесплатной!»
ДЭВИД ГИЛМОР: Они не смогут чем-либо подобным сделать музыку бесплатной, потому что это абсолютно невозможно.
РОДЖЕР УОТЕРС: Нужно быть полным идиотом, чтобы устраивать бесплатные фестивали. Музыка не может быть бесплатной — целое состояние уходит на организацию фестивалей.
ДЭВИД ГИЛМОР: Поехать и сыграть на фестивале на юге Франции, например, стоит нам — лишь одной группе — две-три тысячи долларов; только поехать и сыграть. А они кричат, что они хотят слушать музыку бесплатно и что они пустят шляпу по кругу. Фактически они попытались сделать это на одном фестивале.
РОДЖЕР УОТЕРС: С двадцати тысяч человек…
ДЭВИД ГИЛМОР: С тридцати тысяч…
РОДЖЕР УОТЕРС:…Они собрали примерно две сотни фунтов…
ДЭВИД ГИЛМОР: Это приблизительно пятьсот долларов. С тридцати тысяч человек.
РОДЖЕР УОТЕРС: Вот почему этот фестиваль провалился. У промоутеров не было денег заплатить следующей группе — «The Soft Machine», и «The Soft Machine» просто отказалась выступать. И тогда они пустили шляпу по кругу и собрали две сотни фунтов, a «The Soft Machine» опять отказалась выступать, и тогда публика разнесла все на кусочки. Они хотят, чтобы музыка была бесплатной, — но она не может быть бесплатной. Нет такой вещи, как бесплатная музыка. Вероятно, они имеют в виду, что фестивали должны оплачиваться из правительственных фондов. Полагаю, именно этого они хотят.
«The Georgia Straight», 14 октября 1970 г.
Нью-Норт-роуд — это длинная оживленная автомагистраль, идущая из лондонского района Ислингтон в Шоредич, одна из тех однообразных, лишенных деревьев дорог, где тяжелые грузовики и коммерческие фуры катятся мимо безликих прачечных и засаленных дорожных кафе.
Это несколько унылый район, и невольно возникает вопрос, почему такая поп-звезда, как Роджер Уотерс, захотел здесь жить. Может быть, его привлекает анонимность его жилища, тот нарочитый контраст, который оно представляет с показушным и тенденциозным миром шоу-бизнеса. Во всяком случае, помимо того, что дом снаружи выкрашен свежей белой краской, он мало чем отличается от других викторианских строений, которые утомляют глаза своей монотонностью, когда едешь из Шоредича.
Внутри, однако, все в современном, модном спартанском стиле, с незастланными полированными полами и скандинавской мебелью, которая сразу же бросается в глаза из-за своих ровных, свободных линий. У мистера Уотерса, изучавшего архитектуру, есть вкус.
Он сам открывает нам входную дверь и сразу начинает монолог о том, как он только что купил неисправную деталь для какой-то составной части своей аппаратуры, собираемой им в студии. Между прочим, хотим ли мы взглянуть на студию, прерывает он самого себя. Конечно, хотим, и он ведет меня в конец сада, где имеется сарай для инструментов, переоборудованный в студию. Фактически сарай еще не полностью переделан, и одна его половина заполнена самой удивительной смесью предметов — велосипедными камерами, банками с краской, сухими стручками, гончарной печью и многочисленными сосудами из неглазурованной глины, находящимися там потому, что его жена, учительница, занимается гончарным делом.
