За крайними домами поселка Аджимушкай открывается перепаханный воронками пустырь, теперь уже бурно заросший травой. Неподалеку высится Царский курган — знаменитый археологический памятник, а ближе к нам памятник совсем недавний — бетонные фигуры бойцов и жителей Аджимушкая, поднимающихся из каменоломен в последнюю атаку. Когда я в первый раз приезжал сюда, монумента еще не было, а музей под землей только создавался. Теперь на асфальтированном пятачке стоят автобусы, а перед крыльцом домика, где размещается экскурсбюро, пестреет толпа.
Мы выгружаем из автобуса тяжелые рюкзаки. В них буссоли, рулетки, теодолит, шахтерские фонари, батареи электропитания и теплые вещи — все необходимое для работы под землей. На нас смотрят с интересом и с некоторым недоумением. Мы взваливаем на плечи рюкзаки и идем через пустырь мимо входа в подземный музей. Тропинка проходит над Центральными каменоломнями, огибая черные провалы, и ведет в лощину, удобную вроде бы для размещения базового лагеря.
Оглядываю свою группу, которая растянулась цепочкой. Впереди Павел Лавренко, маркшейдер Одесского шахтоуправления. Ему отводится одна из главных ролей в экспедиции: он отвечает за съемку и картографирование неизученных частей каменоломен. Собственно, это основная задача, стоящая перед нами. Павлу и мне будут помогать в этом Виктор Василишин и Александр Саморуков, Игорь Грек, Татьяна Мазур, Владимир Васильев, Евгений Гущин, Татьяна Емельянова... Одесские студенты и рабочие, инженер-строитель и матрос — всех их связало с нами, геологами, общее увлечение исследованием старинных подземных выработок. Мы познакомились в военно-патриотическом клубе «Поиск» при Одесском горкоме комсомола Украины и областном совете по туризму и экскурсиям. Много лет вместе в отпускное время изучали и картографировали знаменитые одесские катакомбы. Результатом нашей общей работы стала книга, написанная мною совместно с Валерианом Юдиным «Одесские катакомбы». Этот опыт пригодится, конечно, и при изучении Аджимушкая. И все-таки уверенней других чувствует себя Владимир Васильев: он участвовал в аджимушкайской экспедиции «Вокруг света» весной 1972 года.
В лощине задувал сильный ветер, небо хмурилось.
— Надо устраивать базу в каменоломнях,— предлагает Васильев.— Я знаю подходящее место.
Подумав, я соглашаюсь. Опыт жизни в катакомбах у нас есть. Не выходя без особой необходимости на свет, легче приспособиться к абсолютной темноте, к прохладному, чуть сыроватому воздуху под сводами.
Малые Аджимушкайские каменоломни, где мы решили обосноваться, находятся недалеко от Центральных. В мае—октябре 1942 года здесь, как известно, велись оборонительные бои под командованием старшего лейтенанта М. Г. Поважного. Малые каменоломни под землей не сообщаются с Центральными. Фашисты, захватив Керчь, быстро изучили местность, изолировали каменоломни снаружи рядами колючей проволоки, устроив у входов пулеметные гнезда.
Следом за Владимиром спускаемся в Малые каменоломни. И видим следы войны: выщербины на стенах, ржавые гильзы между камней...
— Выработки здесь прорезают пласт в несколько этажей,— поясняет на ходу Васильев.— В Центральных каменоломнях — только один уровень. Но ориентироваться здесь легче: залы просторней и выше, опоры-целики тоньше и даже отдаленно напоминают колонны. В Центральных — больше завалов и тупиков.
Здешние разработки ракушечника всегда велись бессистемно. С незапамятных времен рубили камень как придется, врезались в пласт с разных сторон. Где камень не нравился или работа шла туго, штольни бросали. Так возникла цепь всевозможных лабиринтов. Ориентироваться здесь могли лишь каменотесы, а с тех пор, как прекратились разработки и отгремела война, в каменоломни рискуют спускаться, несмотря на запреты, только бедовые керченские мальчишки. До нас никто и не думал составлять подробных планов старых выработок, если не считать карты небольшой части Центральных каменоломен, отведенной под музейную экспозицию.
Васильев вел нас уверенно, хотя иной раз мне казалось, что мы крутимся на одном месте или идем в обратном направлении. Но Владимир довольно быстро отыскал базу какой-то давней экспедиции, о чем красноречиво свидетельствовал закопченный потолок. Еще раз убеждаюсь: Васильев один из лучших одесских поисковиков.
— Ничего местечко,— восклицает Игорь Грек, присаживаясь на каменный уступ.— Есть где прилечь.
Тут же он распаковывает рюкзак и достает видавший виды спальник.
Разводим примус, наскоро готовим обед. Всем не терпится сейчас же приступить к работе. Но первым делом надо изучить подходы к подземному лагерю.
— После согласования с музеем начнем работу в Центральных каменоломнях,— говорю я, распределив обязанности.— А пока работаем здесь.
К вечеру, наступление которого мы определяли теперь уже только по часам, на нашей рабочей карте появились первые контуры. Мы установили несколько опорных точек, с помощью которых можно было легко определять свое положение на плане.
— Ребята, взгляните сюда,— позвал во время работы из темноты Игорь Грек.— Здесь стенка!
Мы подошли ближе. Осмотрели укрытие, сложенное из камней на цементе. В стенке имелось небольшое отверстие — только проползти человеку. За ней оказалась другая стенка из камней, более толстая, с бойницами. Отсюда было удобно стрелять вдоль коридора. Двойная стенка, на которую мы наткнулись случайно, очевидно, спасала от газов и холода. Температура с внешней стороны оказалась на два градуса ниже, чем с внутренней. За этим сооружением шли огромные, высотой пять-шесть метров залы, совершенно, по нашему мнению, непригодные для жилья.
Уже на базе, выслушав наш рассказ, Васильев, который в этот день работал в другой части каменоломен, объяснил:
— Это сооружение уже известно. Установлено, что стенку соорудили керченские партизаны в 1941 году. Надо полагать, это укрепление использовали защитники каменоломен и в сорок втором году.
Поработав несколько дней в Малых каменоломнях, мы нанесли на карту значительную площадь выработок и перешли наконец в Центральные каменоломни.
Быть может, со стороны наша работа покажется скучной. Опорные точки, линии на бумаге... Мы не вели специально поиска реликвий. Правда, они нам попадались довольно часто. В восточной части каменоломен, где выработки имеют более ровные очертания — это место прежде называли Греческими каменоломнями,— поисковые отряды работали неоднократно. Участок этот весь в завалах, целики испещрены следами пуль. По воспоминаниям очевидцев, здесь проходил первый бой гарнизона с фашистами, предполагают, что где-то неподалеку, в одном из залов, находился штаб полковника Ягунова.
Павел Лавренко провел в Греческих каменоломнях не один день, фиксируя на чертеже места прежних поисков и раскопок. Место это, говорили поисковики, перспективное — здесь немало заваленных камнями ям до двух метров глубиной. В них можно было прятать документы, хоронить убитых. Такие ямы, конечно, специально в войну не копали — это следы добычи камня, так называемой дорезки. Именно в такой яме одна из прежних экспедиций обнаружила стопки неотправленных солдатских писем 42-го года. Перебрав несколько незначительных завалов, мы нашли гильзу от снаряда, рубашку «лимонки», ржавые патроны от винтовки, остатки боевого устава, куски газеты военного времени.
Картографирование в столь необычных условиях увлекает начисто, забываешь даже о еде, но жажда постоянно напоминает о себе.
Как-то раз мы вышли из каменоломен в лощину, где находился колодец. Об этом месте приходилось много слышать и читать. Колодец назывался Сладким. Фашисты, не смея сунуться под землю, прикрывали подступы к воде. Пока ценой страшных усилий не пробили глубокий подземный колодец, здесь ежедневно гибли десятки красноармейцев, отбивая у врага каждое ведро воды.
Пробыв не больше двух часов в каменоломнях, мы жадно припали к воде. Она действительно показалась сладкой.
— Здравствуйте, я сказал,— раздался за моей спиной не очень приветливый голос. Я обернулся: передо мной стоял немолодой мужчина, лицо которого было мне смутно знакомо.
— Есть ли у вас разрешение спускаться в каменоломни? — строго спросил он.
Пришлось вытащить из полевой сумки бумаги.
— Михаил Петрович! — вмешался Васильев.— Не узнаете? Мы же работали с вами в экспедиции!
Мужчина оглядел Васильева и заулыбался, от его суровости не осталось и следа. Неужели это он, Михаил Петрович Радченко, «сын полка» аджимушкайского гарнизона? Вспомнилась его фотография в историко-археологическом музее. Только на той давней фотографии ему не было и пятнадцати. Но тот же высокий лоб, зачесанные назад волосы, прямой нос над припухшими губами с насмешливой складкой... Радченко из тех, кто оставался под землей до последних дней героической обороны, пережил фашистский плен, а в конце войны еще повоевал с врагами. Получив незадолго до Победы тяжелое ранение, он вернулся в родной Аджимушкай и с тех пор никуда не уезжал.
