В северной Атлантике день за днем не стихает ветер. Низко над мачтами «Одиссея» бегут рваные серые облака, длинные волны зыби мерно раскачивают судно, но погода вполне сносная для работы научно-поискового судна. И работа идет. Рейс наш не совсем обычен: в специальном ангаре «Одиссея» ждет своего часа глубоководный аппарат «Север-2». Все чаще и чаще поглядываем в нетерпении на серое небо, на поверхность океана, изучаем синоптические карты, пока, наконец, не слышим по судовой трансляции голос капитана:
— Экипажу занять свои места! Приготовить судно к спуску аппарата.
Все приходит в движение. Гидронавты Михаил Кравченко и Владимир Неретин делают последнюю проверку механизмов «Севера-2». С легким волнением идем на медицинский осмотр. Закончив положенные формальности, влезаем в люк «и занимаем свои места.
В аппарате нас пятеро: командир, бортинженер и три гидронавта-исследователя. Процедура подготовки к спуску давно отработана. Один за другим включаются механизмы, аппарат постепенно оживает. Спуско-подъемное устройство поднимает «Север-2» и плавно опускает за борт. Голубая атлантическая вода, посеребренная пузырьками воздуха, заливает иллюминаторы. Лязг металла — и отсоединяется подвеска. Это последний звук снаружи. «Север-2» и его носитель — «Одиссей» совершают маневр расхождения. Теперь мы свободны и действуем самостоятельно.
Тихо жужжат механизмы, за иллюминаторами темнеет: видны плывущие навстречу рыбки, медузы, маленькие рачки. Среди них — ярко-красные медузы с длинными усами. Идет погружение, а сотни метров водной толщи над нами никак внутри аппарата не ощущаются.
— До грунта 50 метров, — объявляет командир. — Наблюдатели, внимание!
Включаю все прожектора и сосредоточенно вглядываюсь в сероватую туманную бездну. Проходит несколько минут, и вдруг рассеянный свет становится желтоватым, появляются еле различимые контуры дна океана.
— Вижу грунт! — докладываю командиру и чувствую, как в голосе прорываются какие-то петушиные нотки.
Прослушивая магнитофонные записи погружений, легко заметить, что слова «Вижу грунт!» наблюдатель всегда говорит громче, чем нужно. И пусть ты произносил эти слова уже десятки раз, и все под водой тебе привычно, и ты абсолютно спокоен, а все-таки голос выдает скрытое волнение, потому что нельзя быть равнодушным при виде океанского дна — этой неведомой земли на нашей планете. Что знаем мы о нем? То же, что знали бы о суше, если бы изучали ее с дирижабля, летящего над плотными облаками. И поэтому доклад «Вижу грунт!» звучит, как крик «Земля!» колумбова матроса.
На первый взгляд, дно океана не очень привлекательно: ровная поверхность, покрытая песком и гравием, изредка попадаются камни, отдельные кустики кораллов, морские ежи с длинными иглами... «Север-2» зависает неподвижно в нескольких метрах над грунтом, затем начинает двигаться вперед. Лучи прожекторов выхватывают из тьмы мутную поверхность — впечатление такое, будто едешь ночью в густом тумане на машине с зажженными фарами. Неизвестно, что вынырнет из тумана в следующую секунду. Но пора начинать работу.
— Командир, время 12.35, начало режима наблюдений!
— Понял, начало режима. Курс 210, скорость ноль семь, как идем над грунтом?
— Высоко идем, плохо видно, спустись чуть пониже! Вот теперь нормально, так держать!
Теперь командиру предстоит довольно однообразная работа — удерживать постоянный курс, скорость и высоту над грунтом. В это время мы будем вести подсчет рыб, описывать характер грунта, короче — вести непрерывный «репортаж» обо всем, что появляется в поле видимости. Все это будет записано на магнитофон, а потом преобразовано в цифры, таблицы и графики. А сейчас надо говорить и говорить в микрофон, называть всех возникающих из тумана рыб и донных животных — бентос, успевать делать фотоснимки, да еще следить, чтобы не ткнуться носом во что-нибудь. Ровность морского дна часто оказывается обманчивой.
Внезапно пейзаж за иллюминатором меняется.
— Миша, впереди камни, уклон вверх крутой, градусов 45, стоп! Поднимайся на ВДК! Так, хорошо, идем по склону, малый вперед!
Гудят винты ВДК — вертикального движительного комплекса. «Север-2» поднимается по каменистому склону, заросшему кораллами. Между камнями затаились красные морские окуни. Их много. Как брусника на мурманских сопках — нам, северянам, сразу приходит на ум именно такое сравнение.
Подъем кончается, опять идем над сравнительно ровным местом, но недолго. Дно вдруг исчезает — мы над крутым обрывом. На краю обрыва огромный красный коралловый куст, дальше голубоватая бездна, освещаемая нашими прожекторами. Над бездной вертикальный призрачный силуэт рыбы: это застыла в толще воды рыба-сабля, будто ее подвесили на невидимой нитке.
Нащупываем эхолотом дно и спускаемся. И снова тянется холмистая песчаная равнина, продолжается подсчет встреченных рыб.
От долгого сидения у иллюминатора затекают ноги. Меняемся местами: я сажусь в стоящее сзади кресло, из которого ничего не видно, а на моем месте устраивается инженер Геннадий Попков. Через некоторое время мне предстоит сменить третьего наблюдателя, ихтиолога Валерия Кузнецова. А пока относительный отдых — переключение на другую работу. Теперь я должен снимать отсчеты с приборов, вести киносъемку через оптическую трубу, перезаряжать фотоаппараты. Мы, наблюдатели, не очень любим эти периоды «отдыха»: здесь отсутствует живое общение с морем, нет ощущения полета над дном, парения в тумане, как бывает, когда сидишь у иллюминатора...
Подводные исследования — сравнительно новый метод изучения океана и его обитателей, еще не вполне освоенный, но многообещающий. Личное присутствие исследователя вблизи изучаемых объектов во многом изменило наши представления о подводном мире. Оказалось, что тралы ловят далеко не всех рыб, обитающих в глубинах, а пробы, взятые опускаемыми с судна приборами, дают неполную картину донного ландшафта. Многие исследовательские работы вообще стали возможными только с применением подводной техники. По-видимому, подводные аппараты должны сыграть в океанологии и промысловой ихтиологии такую же роль, как ускорители частиц в физике, электронные микроскопы в биологии, радиоизотопные методы в археологии.
Но пока еще подводные исследования держатся в основном на энтузиазме их участников. Приходится преодолевать много трудностей. И дело тут не в технике — отечественная промышленность построила отличные подводные аппараты, хотя бы этот же «Север-2». Трудно наладить их нормальную эксплуатацию, и здесь главное препятствие — своеобразный «психологический барьер», вызванный необычностью метода. Как же, под водой — люди, и не профессиональные водолазы, а ученые. А вдруг случится что?
Конечно, подводные погружения — работа повышенной опасности. Но ведь наша техника на то и рассчитана, чтобы уберечь гидронавтов от опасности. Например, «Север-2» имеет пять независимых систем аварийного всплытия и очень эффективную противопожарную систему.
Я вспоминаю одно из первых на «Севере» погружений — на 580 метров. Сначала все шло нормально. Наблюдатели, как у нас говорится, «размазались по иллюминаторам». Слева я, на обычном своем месте; справа Марина Соболева, гидробиолог, имевшая опыт погружений в гидростате «Север-1». Ихтиолог Валерий Шлейник, первый раз под водой, нетерпеливо ждал очереди. На двухстах метрах перегорели предохранители. Командир Владимир Неретин и бортинженер Эдуард Луговцев отправились в машинный отсек, я пересел к пульту управления. Аппарат медленно погружался, но опасности пока не было: замена предохранителя — дело минутное. Но когда выяснилось, что основные системы аппарата запустить не удается, стало очевидным, что пора подниматься. Нет, страха не было. Мы были совершенно уверены в технике. Но действовать надо было быстро и точно: аппарат медленно падал в толще воды, как осенний лист. А наблюдатели, увлекшиеся обитателями океана, не обращали на нас внимания, и, как оказалось, даже не знали об аварии...
Лента эхолота показывала близость дна. Теперь нас волновал грунт. Если твердый, то можно лечь на него и попытаться отремонтироваться, если илистый — нельзя, засосет. Определить это надо мгновенно, с первого взгляда. «Вижу дно!» — крикнула Марина. Я быстро подошел к иллюминатору: в 20 метрах под нами расстилалась равнина, дно было илистым... «Отдаю гайдроп!» — спокойно сказал Неретин. Под аппаратом глухо лязгнуло, и тяжёлый якорь-гайдроп упал на дно, облегчая аппарат. Потом оказалось, что его веса не хватило на самую малость, мы уже почти касались грунта. «Отдаю твердый балласт!» — решительно произнес Неретин. Сильный хлопок раздался прямо под наблюдательным отсеком. «Ой!» — подпрыгнула Марина и тут же, увидев, что аппарат быстро пошел вверх, напустилась на Неретина: «Почему так мало были на дне? Ничего не успела рассмотреть!» Тут всем стало весело.
