Журнал «Российский колокол» № 3–4 2015
О различии между молодым и более взрослым поколениями писали еще Платон, Аристотель и другие древнегреческие философы. Но даже те, кто не знаком с их трудами, точно знают по школьной программе «Отцы и дети» Ивана Тургенева. В литературе есть множество примеров описания этой нескончаемой борьбы.
А не бессмысленна ли эта борьба? «Все новое лучше старого, даже если старое – лучше нового» – гласит народная мудрость. Просто у более молодого поколения больше времени и сил отстаивать свои права, когда у более взрослого есть статус и мудрость.
Причина конфликта банальна – новое поколение всегда приносит с собой новые идеалы. Помните Владимира Маяковского – «Сбросим Пушкина с корабля современности», или не такой далекий пример с рок-музыкой. Рождаются и вырастают дети и несут в мир свою идеологию.
Молодым писателям также нелегко «вклиниться» в литературный мир, ведь его создало предыдущее поколение. Оно обязательно захочет видеть в неофитах свое «отражение». И вот уже новоявленный поэт или прозаик, как бы талантлив он ни был, идет грустный и подавленный с приема у мэтра.
Конечно, история знает исключения, и их немало. Вот только большинству приходится «выгрызать» себе дорогу в литературный мир, прорубать ее, подобно принцу из «Спящей красавицы» заросли диких растений на пути к замку принцессы.
И это хорошо. Потому что в этой борьбе закаляется характер, а произведения насыщаются зрелой истиной. Ведь и предыдущее, «взрослое» поколение в свое время действовало так же.
На страницах нашего журнала вы найдете представителей разных писательских поколений. Вы увидите, что талант всегда найдет дорогу.
Приятного чтения!
Юлия Поселеннова,
шеф-редактор журнала «Российский колокол».
Виктор Пеленягрэ – культовая фигура русского арьергарда. Основоположник и лидер литературного направления, получившего название куртуазный маньеризм. Автор скандальных поэтических мистификаций – от древнеримского поэта Лукана до непристойного Ивана Баркова. Самая знаменитая из них – «Эротические танки» (1991) средневекового японца Рубоко – разошлась баснословным для современной поэзии тиражом в 300 000 экземпляров, затем неоднократно переиздавалась в Старом и Новом свете. Песни Виктора Пеленягрэ исполняют практически все звезды российской эстрады, они стали музыкальной основой многочисленных фильмов и театральных постановок. На его счету – в алфавитном порядке – целый ряд всенародных суперхитов от «Акапулько» до «Я вышла на Пикадилли». Теперь без его имени не обходится ни одна солидная антология. Лауреат знаковых музыкальных и литературных премий. Произведения поэта переведены на многие языки мира.
Как упоительны в России вечера
Как упоительны в России вечера!
Любовь, шампанское, закаты, переулки…
Ах, лето красное! Забавы и прогулки,
Как упоительны в России вечера!
Балы. Красавицы. Гвардейцы. Юнкера.
И вальсы Шуберта, и хруст французской булки.
Любовь, шампанское, закаты, переулки.
Как упоительны в России вечера!
Как упоительны в России вечера!
В закатном блеске пламенеет снова лето.
И только небо в голубых глазах поэта.
Как упоительны в России вечера!
Пусть слава – дым, пускай любовь – игра.
Ну, что тебе мои порывы и объятья.
На том и этом свете буду вспоминать я,
Как упоительны в России вечера…
Ах, кружевница! ах, шалунья, ах,
В прозрачных ослепительных чулках.
Пускай меня рассудок не оставит,
Когда она на цыпочках впотьмах
У зеркала мгновенно их поправит.
……………………………………………
Так ты все видел? Ах, негодник… Ах!
С тобой ли танцевал,
Вальсировал так славно
И в губы целовал
Еще совсем недавно.
Всё стрелы я пускал.
Мелькнули и пропали.
Ах, если бы я знал,
Куда они попали!
В объятьях, как змея,
Без устали кружилась,
Где из-под ног земля
Взяла и отделилась.
А то, что я шептал,
Не спели б менестрели.
И так дотанцевал
Я до твоей постели…
Из подъездов тянуло прохладой,
Нерушимой несло стариной,
И вставал за чугунной оградой
Лунный шар теневой стороной.
Откажусь ли от здешней свободы,
Что врезалась на всех парусах,
Сотрясая небесные своды,
Я забудусь в ночных поездах.
Ветер странствий мотался, неистов,
И вдогон, все на свете круша,
Как смертельный удар каратиста,
Вдруг из тела рванулась душа.
С той поры я живу как попало,
Полыхая высоким огнем,
Будто разума мне недостало
Помышлять на земле о земном.
На задворках родной Салтыковки
По колено любые моря.
Я продрог под крылом остановки,
Пропадая ни свет ни заря
Кто окликнул во мне домочадца?
Я ладони над миром сведу.
Надоело по свету шататься
И пугаться себя на свету.
Рассекая декольте и фраки,
Я вдыхаю тонкий дым сигар.
Вновь пылают розы в полумраке
И встает за окнами кошмар.
Но под рокот жалобной гитары
Что случится на моем веку,
Серый пепел скрюченной сигары,
Брошенные розы на снегу…
Как весело и как легко
Несла ты молодое тело!
В бокалах пенилось клико,
И таял возглас: «Изабелла!»
Походка легкая твоя
Богам сулила наслажденье,
Когда с восторгом слушал я
В ней заключенное биенье.
Ты бросила случайный взгляд,
А я застыл остолбенело.
И сердце билось невпопад:
Я твой навеки, Изабелла!
Луна. Безветрие. Покой.
Но сколько грации и лени!
Под платьем трепетной рукой
Я гладил сжатые колени.
Вокруг меня цвели сады,
Где изнывали от желанья
И страсти пряные плоды
И женщин душные лобзанья.
Лежишь, как будто в забытьи,
Моим движеньям подчиняясь,
А я шепчу слова любви,
Губами губ твоих касаясь.
А мне бы умереть любя
В безумной неге упоенья,
Когда приходишь ты в себя
И снова жаждешь наслажденья!
Тебе все доказательства – как дым.
Я верен был. Так в чем же признаваться,
И что мне слухи, если разобраться,
Как будто мы себе принадлежим.
Все вижу я, все помню! Воздадим
Былому чувству, прежде чем расстаться.
Я больше не намерен унижаться.
Прошло сто лет. Я стал совсем другим.
Ах, Наденька! Ужели все напрасно?
В любви я споры вел с самой судьбой,
Когда свобода обернулась адом.
Ты ищешь доказательства? Прекрасно!
Всех женщин, что стонали подо мной,
Затмила ты своим холодным взглядом.
Клялась ты до гроба
Любить подлеца.
Как славно мы оба
Пошли до конца!
Раздевшись, зазноба
Смутилась на миг,
Я клялся – до гроба.
Приник и отник.
Добившись сближенья,
Я взял и сплясал.
Нас миг наслажденья
Навеки связал.
Смотреть надо в оба,
Не так ли, сестра?
Клялась ты – до гроба,
Всю ночь до утра
Как ты раздевалась поспешно
Как ласково руки встречались
Как сброшено платье небрежно
Как взоры твои преклонялись
Как пели небесные хоры
Как груди твои колыхались
Как плавно текли разговоры
Как сладко они обрывались
Как бредил я в ласках нескромных
Как поздно я главное понял
Как много их, пылких и томных
Как долго об этом я помнил…
Ты в пурпур нег ее облек,
Ее уста замкнул устами.
Ты бог, ты царь, ты человек,
Растлил ей разум словесами.
Не так ли птицы в майский день
Возносят пение и свисты
И, парами сбиваясь в тень,
Живят вертепы каменисты.
Ты прямо в сердце льешь лучи
И прохлаждаешь тем от зноя.
Ревет Флегей, погибла Троя,
Я вся горю… Молчи, молчи!
Когда негнущимися пальцами
сниму сюртук я, молью траченный,
Уж если не в гостиной шелковой,
так в экипаже городском.
Раздевшись, я моложе выгляжу
у ног любовницы из Гатчины.
Мне нравится ее преследовать
с надменно-каменным лицом.
Когда бы воспарить мне соколом
над гладким телом беломраморным
И, пламенея поцелуями,
исследовать изгиб колен.
Мы в ласках медленно сближаемся,
как будто бы в театре камерном,
А голова все так же кружится
от этих непристойных сцен.
В большом и неуютном номере
мы с ней воркуем, словно голуби,
В постель нам подаются устрицы,
форель, шампанское во льду.
Когда же чувства разгораются,
глаза темнее темной проруби.
А мне б уснуть – и не проснуться,
целуя эту красоту.
За окнами закат смеркается,
давно до донышка все выпито.
Над Гатчиной в саду запущенном
не умолкают соловьи.
С тех пор в глаза ее бесстыжие
так много жадных взоров кинуто!
Она все так же ослепительна
в бессонном зареве любви.
