Путь в Гармат-Али, расположенную километрах в пятнадцати от шоссе Басра — Багдад, лежал через пустынную песчаную местность. После дождливой зимы в неровной бугристой пустыне прорезались пучки чахлой травы, подросли кустики верблюжьей колючки, и накатанные летом колеи стали почти незаметны.
Я неторопливо ехал в направлении, которое должно было привести к протоке, и с любопытством рассматривал весеннюю пустыню. Ее поверхность, летом превращающаяся в безжизненный, растресканный, сцементированный гипсом и солью песок, кипела жизнью, которая как бы спешила до наступления зноя, за короткие март—апрель, успеть завершить все свои дела.
Заметней всего на желтом песчаном фоне были деловитые черные жуки-скарабеи. Приглядевшись, можно было увидеть, как чуть ли не из-под колес выскакивают бурые скорпионы. Несколько раз попадались змеи, безучастно лежащие на теплых невысоких дюнах. Но больше всего в пустыне было варанов. Проснувшись после зимней спячки, желто-зеленые ящеры отогревали свои длинные крокодильи тела на мартовском солнышке. Заметив приближающуюся машину, варан начинал водить головой, как бы не зная, на что решиться: не искушать судьбу и спрятаться или рискнуть и остаться на уже нагретом месте. Однако благоразумие обычно побеждало, и варан, с неожиданным проворством подпрыгнув, бежал к поросшему колючками холмику и скрывался в норе.
Неожиданно машину тряхнуло, и из-под колес, проломивших обманчиво сухую корку грунта, полетела грязь: я и не заметил, как заехал в подсохший, но еще полный густой вязкой глины вади.
Чем дольше я пытался, буксуя, выбраться, тем глубже садилась машина, пока наконец мне не стало ясно, что сел капитально.
Идти пешком до шоссе, чтобы вызвать помощь из Басры? Или сидеть, пока меня не хватятся и не приедут? Тогда, пожалуй, придется здесь заночевать.
Тут же на ум приходит недавно услышанная история о трех французах. У них тоже в пустыне сломалась машина, и они решили переночевать около нее. Наутро в живых остался тот, кто ночью озяб и ушел спать в автомобиль. Двух других на его глазах растерзала стая бездомных псов. Таких одичавших собак на юге Ирака множество, и, доведенные голодом до крайности, они могут быть опаснее любого хищника.
Невольно вспоминается свора из пяти-шести собак, которую я заметил по дороге сюда. Нет, лучше попробовать выбраться. Кроме того, я знал: моих данных очень ждут специалисты.
Несколько часов я пытался вытащить машину, подкладывая под нее кусты, ветки, брезент, пока наконец не выбился из сил. Вдруг на горизонте показалось облачко пыли и, быстро приближаясь, превратилось в грузовик, который должен был пройти метрах в трехстах от меня. Размахивая руками и крича, я побежал ему наперерез. Грузовик остановился. Это был допотопный «мерседес-бенц», который вез со стройки рабочих, живущих на выселках, километрах в четырех от того места, где я застрял.
Ломаным арабским языком я объяснил положение дел водителю грузовика и с любопытством обступившим меня рабочим, надеясь, что сейчас мы все пойдем и общими усилиями вытащим «газик». К моему разочарованию, самый старший и, видимо, самый главный из рабочих произнес речь, суть которой сводилась к следующему: грузовик-де подойти к моей машине не может, потому что место там глинистое, и он сам может увязнуть, а рабочих, мол, дома ждут дела и всех их задерживать не имеет смысла. Кончалась речь обещанием помочь и советом уповать на аллаха.
Проводив удрученным взглядом снова запыливший по пустыне «мерседес», я побрел обратно к машине...
Старший пришел через час и привел с собой двух сыновей. Все трое несли по связке толстых тростниковых палок и узкой клиновидной крестьянской лопате.
Без лишних слов они подоткнули повыше длинные рубахи — дишдаши, скинули сандалии и принялись за машину, сразу по колено утонув в грязи.
До сумерек безмолвную обычно пустыню оглашали надсадный визг двигателя, хруст тростника из-под колес и голоса, то по-арабски, то по-русски натуженно выкрикивающие: «Уахед, тнен — йелла! Раз-два — взяли!» А когда машина наконец поддалась и выползла из разочарованно чавкающей глины, старик с сыновьями бросились поздравлять меня и друг друга, радуясь радостью рабочего человека, доведшего до конца трудное и важное дело.
А потом, смыв с себя глину в протоке Гармат-Али (старик с сыновьями поехали со мной, чтобы я не заблудился, да и интересно им было посмотреть на приборы), мы приехали в деревушку, где жил 65-летний Абу-Фейсал со своим семейством: женой, тремя дочерьми и пятью сыновьями, младший из которых едва научился ходить.
Пригласив меня зайти в гости, Абу-Фейсал кивнул сыновьям и, не дожидаясь ответа, вошел в дом. К моему удивлению, парни не последовали за ним, а, обогнув небольшую глиняную мазанку и несколько сарайчиков, подвели меня к прилегающей к задней стенке дома просторной хижине из тростниковых циновок. Как потом выяснилось, она служила гостиной.
У дверей мы разулись, и, пока тридцатилетний Резах зажигал керосиновые лампы, старший из братьев, Фейсал, помогал мне устроиться на ковре и подушках — единственном убранстве комнаты, не считая нескольких дешевых картинок и аппликаций на тростниковых стенах.
Пришел Абу-Фейсал, и маленькая женщина в черной абайе, с закрытым лицом подала мне ужин. Простой крестьянский ужин: «тим-ман-у-марак» — рис с острой овощной подливой, который иракцы едят с большой и плоской, как блин, лепешкой «хобыз», а после риса, видимо, специально для гостя, хозяйка внесла блюдо с омлетом, замешенным на всевозможных приправах и специях, из которых сильнее всего чувствовался запах шафрана.
Потом мы пили крепчайший приторный чай, и Абу-Фейсал долго расспрашивал меня о Советском Союзе, Москве, о том, как живут советские люди. Его интересовало, есть ли у нас пальмы, какая рыба водится в наших реках и правда ли, что зимой в России все покрывается льдом. Я старался поподробнее отвечать на вопросы этого человека, который поберег время других жителей деревни, пожертвовав своим, и после тяжелого рабочего дня, ни минуты не отдохнув, пошел помогать незнакомцу. Мысль о том, чем отблагодарить старика, не давала мне покоя.
Прощаясь с Абу-Фейсалом, я спросил: «Как мне отблагодарить вас за добро, отец?» Абу-Фейсал посмотрел на меня и, улыбнувшись, ответил:
— Сделавший доброе дело уже сам себя наградил своим поступком. Нет большей радости, чем помочь другу.
Г. Тёмкин
Васра — Москва
Старика с обветренным морщинистым лицом морского волка зовут Али Измаил Рабба. Он негромко отдает приказания, которые миганием фонарика тут же передаются на четыре других парусника — дхоу. Затем Али подносит к глазам бинокль и осматривает низкий песчаный берег. Довольная улыбка появляется на его лице. На Маруфе, маленьком островке в Персидском заливе, царят тишина и спокойствие.
29 июня 197... года. 7 часов утра. Али с дюжиной спутников сходит с парусника на берег. Они гуськом направляются к ближайшему селению. Ти Чон, массивный китаец с Тайваня, несет на плече мачту. Остальные нагружены брезентом, веревками, крюками, топорами, досками.
Чуть позже дети и взрослые собираются со всего островка и, оживленно переговариваясь, наблюдают, как приехавшие сооружают на базарной площади небольшой цирк-шапито. Как только был забит последний гвоздь, спутники Али начали представление. Для детей бесплатно. Незамысловатые фокусы, вроде глотания огня, акробатика, фехтование на мечах — почти все представление рассчитано на детей. В заключение выступил сам Али Измаил Рабба, рассказал сказку о добрых и злых джиннах, опустив в ней конец, и предложил ребятишкам догадаться, кто же победил.
— Подумайте! — объявил он. — Кто правильно ответит, заслужит награду: прогулку на нашем дхоу вокруг острова. И кроме того, наш повар уже варит шурпу...
Двенадцать мальчиков и девочек правильно угадали исход поединка добра и зла. Раздались аплодисменты. Али с детьми и несколькими женщинами направился к берегу. Его спутники тотчас разобрали балаган и поспешили вслед. Флотилия из пяти дхоу уже была готова к отплытию. Смеющиеся дети стали карабкаться на палубы. Али Рабба с удовлетворением наблюдал за посадкой. Непредвиденное затруднение возникло из-за одной женщины, сопровождавшей свою двенадцатилетнюю дочь. Она сердцем почуяла опасность.
— Нет! — пронзительно крикнула мать, когда сильные руки китайца Ти Чона потянулись к девочке, чтобы поднять ее на парусник.
— Не пущу! Откуда я знаю, куда вы повезете наших детей?!
Ти Чон среагировал мгновенно. Страшным ударом в грудь он отбросил женщину, схватил девочку и швырнул ее на палубу. Многоголосый вопль матерей и детей потряс берег.
