За короткий срок песни Виктора Чавеза обрели заметную популярность и в Соединенных Штатах, и за рубежом. У него есть одиннадцать записей и пластинок. Двенадцатый диск — надеется он — будет записан после советско-американского похода за мир.
Мы слышали песни Виктора Чавеза на протяжении всего марша — они звучали на пеших переходах, озорные, веселые мелодии «кантри» помогали одолеть усталость. В совместных концертах на биваках мягкий и мощный голос его завораживал пять сотен участников похода, сливаясь с шорохом елей под белыми новгородскими ночами. На антивоенных митингах в Твери и Клину его песням аплодировали тысячи.
На телестудии в Останкине Вик, изменив своему правилу меньше говорить и больше петь, сказал миллионам советских телезрителей: «Мое сердце растворилось в теплоте и открытости советских людей. Ваша искренность, ваша жажда мира и дружбы многое изменили во мне. Я ехал сюда с надеждой, уезжаю с уверенностью...»
Ленинград — Новгород — Калинин — Клин — Москва Григорий Темкин, наш спец. корр. Фото автора
Человек, о котором мне хочется рассказать, был из беспокойного племени исследователей. Ямал-Харютти — Ямальский житель — такое прозвище получил он от кочевников Ямала. О нем и сейчас помнят на Севере.
Председатель самого северного на полуострове сельского Совета Николай Окатэтта на мои вопросы о Ямал-Харютти и его спутниках ответил коротко: «Эти люди жили на нашем Ямальском полуострове, но трудно о них рассказать». Что же, может быть, это удастся мне. Ведь я давно иду по следу ямальских экспедиций двадцатых годов.
Работал в тундре, расспрашивал людей в поселках, вел поиски в архивах Салехарда, Тобольска, Москвы. Но самая большая удача ждала меня в Свердловске. В семье П. В. Евладова, сына Ямал-Харютти, сохранились письма, карты, старые фотопластинки и, главное,— полевые дневники Владимира Петровича Евладова.
Аргиш уходит от весны
17 марта 1928 года из Обдорска (ныне Салехард), «столицы» западносибирских тундр, выступил на север необычный санный поезд — аргиш — несколько десятков тяжело груженных нарт, запряженных четверками оленей. Невдалеке двигалось сменное стадо в полторы сотни голов.
По праву проводника экспедиции «нарьяна луце» («красных русских») на передовой упряжке сидел ненец Хэму Хороля. Дорога за Обь была трудной. Олени, исхудавшие от малокормицы на вытоптанных ягельниках окрестностей Обдорска, тянули груз, выбиваясь из сил. Полусгнившая упряжь часто рвалась, ломались нарты.
То и дело приходилось останавливаться, перепрягать оленей, ремонтировать нарты, подвязывать и крепить поклажу.
Пять дней спустя, в ночь, близ фактории на реке Щучьей экспедиционный обоз догнали две легкие упряжки.
Одной из них правил человек в малице, но из-под ее капюшона поблескивали стекла очков. Для любого жителя тундры этого было достаточно, чтобы понять: перед ним — нездешний, приехал издалека по важному делу. Одним словом — «начальник». Такому сразу нельзя отказывать в просьбе, но и соглашаться со всем сразу тоже не следует, лучше посмотреть, что за человек...
А человек был вот какой. Начальнику Ямальской экспедиции Владимиру Петровичу Евладову шел тогда 35-й год. Уроженец Урала, инженер путей сообщения, мичман флота военного времени, он свою молодость прожил непросто, как непроста была в те годы жизнь всей нашей страны.
...В сентябре 1917-го Евладов вступил в партию большевиков и через полгода был делегирован на IV
Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов, где голосовал за ратификацию Брестского мирного договора.
Потом дороги гражданской войны привели его на Урал, в Сибирь и в Монголию — там он принимал участие в разгроме банд барона Унгерна.
Вернувшись на родной Урал, Евладов сразу активно включился в работу партийных и хозяйственных организаций Уфы, Челябинска, Свердловска. Но, видно, его призванием была не кабинетная работа...
В свою первую экспедицию на Ямал он ушел в 1926 году в составе лечебно-обследовательского отряда.
Экспедиция должна была выработать предложения по организации постоянной медицинской помощи ненцам и хантам.
Вскоре Евладов был включен в состав Комитета содействия народностям северных окраин при Уральском облисполкоме; Уралком Севера являлся местным отделением Комитета Севера при Президиуме ВЦИК, который возглавлял видный деятель партии П. Г. Смидович.
В 1927 году Уральский облисполком принял решение: «Для всестороннего изучения политико-экономического состояния, жизни, быта, обычного права ямальских кочевников, флоры, фауны, оленеводства, пушного и рыбного промыслов, товарно-меновых отношений, производства и потребления, работы торгово-заготовительных организаций направить комплексную экспедицию на Ямальский полуостров сроком на полтора года в составе начальника экспедиции Евладова В. П., охотоведа Спицина Н. Н., товароведа Каргопольцева И. В.». В экспедицию вошли также переводчик Ядопчев М. Ф., практикант Терентьев В. И., пастухи Филиппов, Хатанзеев, Тибичи с семьями. В составе Ямальской экспедиции должен был проводить летние полевые работы и отряд Обдорского ветеринарно-бактериологического института.
Маршрут и план работ был обсужден и одобрен в Свердловске и Москве при участии крупных специалистов по проблемам Севера. И к концу апреля следующего года экспедиция уже затерялась в снегах южного Ямала...
От фактории Щучья санный поезд повернул прямо на север и стал на обычный весенний путь кочевых ненецких хозяйств, которые уже ушли вперед на 100—150 километров. Нужно было убегать и от наступающей весны, от внезапного потепления, вскрытия и разлива рек, которые могли остановить движение экспедиции.
Как ни спешили, но праздник 1 Мая решено было отметить торжественно, конечно, насколько позволяла походная обстановка. Метельный ветер развевал над чумом, где собрались пастухи, красный флаг. За праздничным обедом Евладов и Спицин вспоминали прежние маевки, рассказывали, как празднуют 1 Мая рабочие в больших городах. И, конечно, шла речь о самой экспедиции. Евладов примерно так говорил пастухам:
— В прошлом году вас переписывали, бумагу делали. Большой выборный начальник посмотрел и сказал — плохо живут самоеды ( Самоеды — устаревшее название ненцев. (Здесь и далее — прим. авт.) ), мал приплод оленей, много пропадает, надо искать новые промыслы, надо лекаря послать, пусть смотрит, какие болезни на оленях и как их лечить. Он послал нас еще смотреть, как вы живете, что у вас есть, чего нету... Много ли бедных, нельзя ли моржа и тюленя промышлять и сказать Сеньке и Архипу (заведующим факториями.— А. П.), чтобы принимали зверя...
Пастухи внимательно слушали и говорили: «А-а, трам». Так. Важно было рассеять недоверие к экспедиции, чтобы добрые вести о ней бежали впереди аргиша...
5 мая перешли реку Танлова — приток Щучьей. Вскоре опять остановка: наступил Егорьев день — праздник пастухов. К тому же начался отел. До реки Юрибей экспедицию вел новый проводник Хот Езынги. Призрак нежеланной весны все время маячил за спиной, снег заметно таял, идти становилось все труднее. «Теперь стало ясно,— пишет Евладов в дневнике,— что попасть на Белый остров так быстро, как я рассчитывал, не удастся».
Эта строка говорит о том, что Владимир Петрович с самого начала экспедиции думал об этом острове, лежащем за проливом Малыгина, совсем близко от материка, и тем не менее практически неисследованном. В 1828 году там побывал штурман Иванов, а в 1908 году — Б. М. Житков, начальник экспедиции Русского Географического общества. Но ни тот, ни другой не смогли подробно изучить и описать Белый: ненцы считали его «святым островом» и делали все, чтобы воспрепятствовать появлению на нем русских. Неудивительно, что остров Белый притягивал Евладова словно магнит...
Стали двигаться ночами — снег был тверже. Но опасность застрять надолго на южном Ямале из-за весенней распутицы оставалась, и это угнетало людей. В эти дни в лагерь экспедиции приехали ненцы Яунгад Хадампи и Олю Окатэтта. Они сказали, что за плату продуктами готовы доставить часть груза экспедиции в район Тиутейяхи, то есть реки Тиутей (Моржовая), где предполагалось разбить летнюю стоянку. Ранее они отказывались от этого выгодного предложения, откровенно говоря, что у них могут быть неприятности. Ведь они бедняки, а богатые оленеводы могут спросить у них: «Зачем привели сюда русских?» Теперь же согласились. Можно было предполагать, что в отношениях экспедиции с местными жителями наступило потепление.
Освободившись от более чем полутонны груза, отряд стал двигаться быстрее, перешли реку Иоркуту, потом Юрибей. Догнали оленеводов. За Юрибеем ушел на свою «вотчину» Хот Езынги. Нужен был новый проводник, но никто из ненцев не хотел оставлять свое стадо даже ради хорошей платы — ведь в это время отел уже был в разгаре. Однако в гости, прослышав о запасах чая, сахара, масла и о гостеприимстве начальника экспедиции, ехали все.
