Ведь и занятия техникой танца и хореографией, на которых ученицы выкладываются до изнеможения, имеют смысл, только если есть желание заниматься именно этим. А иначе все неимоверные усилия, бесконечная работа, через боль, через слезы бесполезны и бессмысленны. А без теории, ну что ж, танцевать его ученицы смогут ничуть не хуже, это уж точно. А там, глядишь, повзрослеют и придет интерес и желание узнавать что-то новое. Расширять горизонты познания.
— … но, как и раньше, французская школа продолжала занимать ведущее место… — приятный мягкий баритон совсем не старческого по звучанию голоса обволакивал, успокаивал и как будто согревал душевной теплотой. Даже те кто не вникал в суть, помимо воли, вслушивались в звучание, пропускали через себя.
Саша слушала учителя внимательно и с неподдельным интересом. Она была одной из тех немногих, кто любил не только преподавателя, но и сам предмет. Ей было интересно все, что хоть как-то было связано с обожаемым ею видом искусства. Илья Николаевич не скрывал, что спокойная, рассудительная, умненькая Саша его любимая ученица.
— Талант, — говорил он, с улыбкой, — всегда многогранен. Это очень неверно, когда говорят, что природа не бывает слишком щедра и не дает много талантов одновременно. Глупость! Дело не в щедрости природы. Если уж человек одарен, то у его одаренности непременно присутствуют разнообразные грани. Главное, стремиться развивать и постоянно совершенствовать как можно больше из них. Никогда нельзя останавливаться. Иначе это внутреннее сияние угаснет…
В десять лет философские рассуждения не слишком интересны и понятны. Девчушки согласно кивали. Улыбались старику, и как только он отворачивался, вновь включали телефоны, ненадолго, погружаясь в мир, в котором большинство их сверстников пребывало чуть ли не постоянно, а они были редкими гостьями и в этом краткосрочном пребывании была особая прелесть. Жаль, что теория согласно учебной программе бывает только один раз в неделю…
Гиеновна вновь была сильно не в духе, и на этот раз отыгралась на воспитанницах во время отработки танцевальных отрывков для предстоящего в скором времени промежуточного экзамена, загоняв всех до полного изнеможения. Температура на улице была выше двадцати градусов и в зале было невыносимо душно. Девочки вышли с занятия выжатые как лимоны. Всем хотелось только поскорей добраться до дома. Прелести теплого весеннего дня не манили собой юных созданий. Силы закончились. Юные балерины шли к остановке трамвая, вяло переговариваясь друг с другом.
— Хоть бы нам со следующего года другую хореографичку дали, — вяло перебирая ногами, сказала Алина.
— Ага, размечталась, — сказала Ира Сосницкая. — Гиеновна она вечная и незаменимая.
Саша рассеяно слушала подруг. Она потянула ногу и боль в щиколотке становилась с каждым шагом все ощутимее. Неподалеку от остановки припарковался большой темно зеленый внедорожник. Заметив машину, Саша поморщилась.
Дверь автомобиля распахнулась и Саша увидела улыбающееся лицо отца.
— Привет, Санька! — радостно шагнув к ней навстречу сказал отец.
— Привет, пап…
— Здравствуйте! — дружно поздоровались Сашины спутницы.
Отец одарил всех улыбкой и помахал.
Саша тоже помахала.
— Пока. До завтра…
— Ну, как твои дела? — усевшись за руль поинтересовался отец. — Что-то вы все какие-то не радостные? Разлюбили балет? — попытался пошутить отец.
— Все нормально. Устали…
Отец бросил изучающий взгляд на дочь.
— Может заедем в какую-нибудь кафешку. Поедим чего-нибудь вкусненького, это очень способствует восстановлению сил. Маму я предупрежу, — бодро предложил он. Саша покачала головой.
— Я правда очень устала. И ногу потянула, нужно компресс сделать. Отвези меня домой, — бесцветным голосом сказала она. На ее лице застыло выражение неприязненной скованности.
Отец пожал плечами и улыбнулся.
— Ладно… Просто я подумал, ты захочешь куда-нибудь зайти…
Он хотел добавить «Раньше ты любила когда мы куда-то ходили», но промолчал. Раньше все было по другому. И его дочь явно обижена на него из-за того что все изменилось. Он подавил начавшее охватывать его раздражение. Саша ни в чем не виновата. Она имеет право злиться… Настроение испортилось. Он уже жалел, что решил приехать вот так, неожиданно. Хотел устроить сюрприз. Сюрприз не удался. Теперь, наверное, так будет всегда…
— А с ногой что-то серьезное? Может нужно показаться врачу? — выезжая на дорогу спросил он обеспокоенно. Саша дернула плечиком.
— Нет. Нормально все. Такое часто случается. Компресс хорошо помогает…
— Ясно…
Он кивнул.
— А вообще как дела?… В школе, с подругами…
Худенькое плечико вновь поднялось вверх и опустилось.
— Все нормально… хорошо…
Чувствуя некоторую неловкость он улыбнулся.
— Я рад, что у тебя все хорошо…
Вот и пообщались. В душе поскреблось когтистой лапкой сожаление, ощущение утраты чего-то очень-очень значимого, что уже больше никогда не вернется…
— Ой, Суркова! Саша! Дай домашку списать! — ухватившись за лямку Сашиного рюкзака и «повиснув» на ней, умоляюще проныл Федька Щукин. — Саш, ну дай. Пожалуйста! Сейчас Пифагоровна снова пару поставит, сама знаешь у нее ко мне особая любовь… Ты же не хочешь чтобы меня на второй год оставили…
— Вообще-то хочу, — сердито сказала Саша. Федька от неожиданности приоткрыл рот и даже выпустил из рук лямку ее рюкзака.
— Ты че, Суркова?! Чего ты такое говоришь?
— Никто не будет каждый раз просить чтобы ему дали списать. Нужно самому, хоть иногда что-то делать…
Федька закивал лохматой головой.
— Да, да, да, точно, точно, я знаю, знаю… Саш, перемена заканчивается. Пожалуйста!..
Серые наивные глаза Федьки умоляюще уставились на Сашу. Вздохнув, она достала из рюкзака тетрадь.
— В последний раз!..
— Да, да, да, Саш… Спасибо!.. — выхватив спасительную тетрадку из Сашиных рук Федька побежал к окну, чтобы на подоконнике быстренько списать хоть что-то.
Саша скорчила презрительную гримасу. Как так можно?!
Прозвенел звонок. Галдящая, безостановочно и беспорядочно движущаяся масса, начала «растекаться» в направлении разных классов.
С самого первого урока Сашу не покидало непонятное, раздражающее ощущение. Что-то было не так. Что не так, Саша понять не могла. Это напрягало и раздражало еще сильнее. Но чувство дискомфорта возникало на каждом уроке. После «операции по спасению» нерадивого бездельника Щукина, Саша неожиданно сделала для себя вывод, что на переменах никакого дискомфорта она не чувствует.
На математике, снова почуствовав необъяснимое напряжение и раздражение, Саша решила, что пора выяснить причину. Пока Алевтина Егоровна, еще в начале своей долгой учительской карьеры окрещенная Пифогоровной, писала на доске красивым с затейливыми завитушками почерком условие задачи, Саша резко развернулась и ее взгляд сразу же уперся в застывший взгляд Гошки Кулешова. Дернувшись, как будто его ужалили, Гошка вспыхнул, и опустив глаза, принялся очень старательно листать учебник геометрии.
Саша ошалело поморгала. С чего вдруг Кулешов сверлит ее взглядом, да еще таким странным, что она весь день чувствует себя не
