уважают и чтут. А коли лично нужно будет солдат увлечь, так мы сами увлечём. Вы при знамени будьте.
— Именно. Лучше вам быть под штандартом. Так нам всем спокойнее будет, — закончил Рене.
Это было немного обидно, получается, что его офицеры считали его сумасбродом или даже искателем показной храбрости, но он обиды не показал и отвечал милостиво:
— Что ж, возможно и правы вы, господа, пусть по-вашему будет. Стану у штандарта своего.
А ещё он не показал своего волнения, хорошо, что перчатки латные надел, в них не видно как пальцы дрожат.
***
Фон Дениц по недоумению своему отправил в дозор шестерых самых молодых господ. Среди них старшим он поставил такого же молодого. И умных среди них не оказалось. Господа, что посланы были дозором вперёд, первыми добрались до лагеря врага и решили из глупой отваги своей захватить вход в лагерь. И, не дожидаясь всех остальных, эти храбрецы кинулись с копьями на стражу, что поначалу их не заметила.
Одного из стражников им сразу удалось убить, но один из господ сразу налетел на рогатку, сам упал наземь весьма крепко, а конь его тут же на рогатке и умер. Стражники сразу подняли тревогу и звали подмогу, а тому господину, что остался без коня, пришлось нелегко. Хорошо, что другие не ускакали и помогли ему отбиться от наседавших горцев. Когда арбалетчики Джентиле подоспели к ним на помощь, так трое из этих господ были ранены, и все они потеряли своих коней.
После такой глупости по-хорошему нужно было сделать выговор их командиру. Как он додумался ни одного взрослого с ними не послать? Но кто будет выговаривать барону? Волков, конечно, не стал ничего говорить барону, а вот Гренеру сказал:
— Вы, сосед, приглядывайте за ним, сдаётся мне, что это… — Он едва не сказал «турнирный воин». — Не самый опытный командир в графстве.
Гренер покосился, всё поняв, но ничего не ответил, только кивнул.
А в проходе, у частокола, уже началась давка. Волков думал, что Гренер ошибается, так и оказалось. Вовсе не пятьдесят горцев осталось в лагере, а сто как минимум. Другие побежали бы сразу к лодкам и уплыли отсюда, а эти нет. Решили упереться, видно, среди них офицер был. Крепко встали, сержанты у них всегда хороши были, построили солдат быстро. Сразу перестраиваясь из походной колонны, на них навалился Рене, у которого людей было вдвое больше. Но горцы и на шаг не отошли. Джентиле велел стрелять своим арбалетчикам с десяти шагов. А горцы падали, но всё равно стояли. Они бы так полчаса продержались, да Брюнхвальд со своими людьми уже обошёл частокол по воде и уже хозяйничал в лагере. А именно убивал всех, кто попадался ему под руку. А попадались ему хозяева лодок и барж, обозные и кашевары.
Видя, что делу конец, офицер горцев велел отступать к лодкам, ну, а как они из прохода отошли, так арбалетчики и люди Рене стали заходить к ним во фланги и бить их без всякой пощады. До лодок едва дошло человек шестьдесят, а у лодок ещё и офицер у них убит был, убил его сам Бертье. Пробился одним из первых к лодкам и разбил ему шлем и голову топором. Горцы прыгали в лодки и отплывали, да и то лишь те, кого не успевали схватить, а и уплывшие ещё своё получали от арбалетчиков. Так и уплывали, утыканные болтами. Пленных не было, пощады никто не просил, ну, кроме лодочников. Их не убивали, многие из них были вообще не из кантона, а из Фринланда. Шли по найму, зачем таких убивать. У таких только лодки отбирали, чтобы впредь неповадно было врагу служить. А вот из горцев милости никто не просил, на милость никто из них не рассчитывал. Плохая война.
На берегу и в воде осталось лежать пятьдесят три человека. И это из солдат, а сколько других было, так никто того не считал. Тут же на берегу было три баржи и ещё восемь лодок. А ещё мешки с овсом, просом, горохом, мукой, масло в бочках, пиво, вино, солонина и сухое мясо, сухофрукты с изюмом и сыры. А ещё палатки, котлы, телеги запасные. Даже дров, и тех собрали возов пять. Всего было в достатке. Нет, не в Эшбахт отправились горцы.
— Грузите всё, что сможете, в баржи, — приказал кавалер, — только быстро, вернуться они должны.
— И просо брать? — Спрашивал Бертье. Видимо, не хотел он терять время на такой невкусной еде.
— Всё грузите. Но сначала ценное. Просо в последнюю очередь.
Солдаты хватали палатки, котлы, бочки, кучей накидывали их в лодки, вязали к лодкам верёвки и тут же впрягались в них. И волокли их вверх по течению.
Волков спешился, уселся на бочку. Максимилиан со штандартом встал за ним, тут же при конях был и Увалень. Все они смотрели, как три сотни людей грузят лодки и баржи. Внешне он был спокоен, но он очень волновался. Так и подмывало его вскочить и закричать что-нибудь. Хоть сам руководи погрузкой. Ведь обязательно среди этих сотен людей были те, что делали что-то не так, как надо, или медленно. Но он сидел, молчал или вздыхал над человеческой глупостью.
Набили одну баржу кое-как, тоже поволокли вверх по реке. Лодки почти все ушли уже. Грузили ещё одну.
Пришёл Брюнхвальд и сказал:
— Вон в той барже вода, в неё ничего грузить нельзя, потонет, как отплывёт. Кажется, там дыра.
— Сжигайте, — сказал кавалер.
— И всё забрать не сможем. — Продолжи Брюнхвальд. — Даже если бы баржа была цела, всё равно всё не влезло бы.
— Всё лишнее жгите.
Прибежал мужичонка тут же. Стал просить не жечь баржу, он ведь сам из Фринланда, не горец, баржа — его единственный прокорм, а у него четверо детей.
Волков дальше слушать не стал, разозлился только, и Увалень мужика того гнал взашей с тумаками.
И двух часов не прошло, как всё, что можно было забрать, сложили в лодки и баржи и уволокли к себе.
Оставшееся просо, как и муку, высыпали на песок. Горох сыпали в реку, пусть рыбам корм будет. Пиво сразу солдаты выпили, а всё остальное подожгли.
И только когда стали выходить из дымящегося лагеря, как языки стали подниматься над телегами с дровами, так только тут он успокаиваться стал. Он видел довольные от пива лица солдат, видел улыбающихся офицеров и понимал, дело вышло.
Теперь не только противник ослаблен, оставлен без продовольствия, теперь ещё он и победил его в очередной
