доставил меня ближе к вечеру. Убедившись по смс-переписке, что Кочерыжкина уже готова меня встречать с фанфарами я впервые за ад последних дней действительно облегченно выдохнула. Будто вернулась домой. Дом это не место, это родные люди…
Наконец, пройдя всю тягомотину при проставления визы на таможне, контролю и получению своих пожиток, я направилась в сторону зала, уже понимая, что Кочерыжкина про фанфары не для красного словца сказала.
Улыбка растягивала губы, когда шла по коридору в сторону поворота в основной зал и слышала, что меня там действительно ждут. Прямо очень. На весь аэропорт. Ускорила шаг, потому что Кочерыжкину за такое ее громогласное ожидание вскоре могли как минимум попросить быть потише, а как максимум — вышвырнуть и обеспечить проблемы.
Почти перешла на бег и вынырнула из-за угла ровно на начавшимся припеве, разносящимся на весь аэропорт.
— Вечно молодой!.. — Заорала я в унисон словам.
— Вечно пьяный! — завопила в ответ Малицкая, вскинув при моем появлении руки вверх, в одной из которых была колонка джи би эль, а во второй флакон французской водяры.
Успела вовремя — надвигающиеся на госпожу Малицкую требовательные сотрудники аэропорта были польщены послушной Кочерыжкиной, убавившей громкость и извиняющейся обворожительно им улыбаясь.
Недолго музыка не играла. Трек на повтор в арендованном кабриолете, ночной серпантин с сумасводящем пейзажем, наш ор до срыва голоса. В лицо бриз свободы, на губах горький апельсин, а плакать впервые не хотелось совсем.
До поры до времени. До моего заселения в номер, до смешивающегося дыма сигарет в полумраке комнаты, до скулежа сквозь зубы, когда сидели на полу лицом к лицу и Улька с ужасом глядя на меня, зажав до побеления пальцев рот, слушала историю моего убийства.
А потом легче, потом проще. Потом смешная тетя Валя, Улькина мама, знатно разбавляющая наше трио своей искренностью, постоянной готовностью восхищаться непривычными для нее вещами (ибо пляжный отдых — это всегда успеется, а на Барбадосе есть особенные места), и материнским теплом, которого мне так не хватало. Неделя пролетела незаметно. Их неделя, завтра утром был назначен вылет. Тетя Валя, замучавшая Ульку сборами к вылету еще с раннего утра текущего дня, то есть начав собираться фактически за сутки, недолго просидела с нами в открытом баре на берегу рядом с отелем и отправилась в номер. Чтобы в тысячный раз все перепроверить, завести сорок будильников и лечь спать пораньше, чтобы точно не проспать.
Пара коктейлей на нашем столике, неторопливо смакуемых под ненавязчивую барбадосский фолк с легкой примесью регги и теплый бриз морского ветра, с вплетениям запаха сочных цветов, нежно целующий кожу, слегка посмуглевшую под ласковым солнцем жемчужины Карибов.
И милые сердцу беседы ни о чем плавно скатились в то, что еще бередило раны. Не зарубцевавшиеся. И, если быть совсем уж откровенной, я не была до конца уверена, что струп вообще возможен…
— Я не знаю, Уль… — длительно помолчав после ее очевидного вопроса, тихо признала я, вглядываясь в неровную лунную дорожку, пролегшую на темных водах невдалеке. — У меня бешеное желание к нему вернуться. Разговаривать, уговаривать, умолять этого осла упрямого… и при этом я понимаю, что девяносто девять и девять, что он не откажется от своего наеба, а с ним вместе и я себя начну обманывать. Люблю, хули… — Усмехнулась, не показывая, что снова там… в оковах. Боли. Перевела взгляд в родные изумрудные глаза и произнесла, — потусуюсь тут еще пару недель, если в себя не приду, пожалуйста, прошу, будь готова к тому чтобы вовремя мне переебать, потому что… — закрыла глаза ладонью, сдавила. Подавила. Продолжила, — я не хочу опять как с Рэмом, я хочу выбрать себя, но чувствую, что у меня сейчас крыша потихоньку едет, потому что я действительно могу к нему вернуться и тогда беспросветный пиздец начнется… поэтому, пожалуйста, будь готова.
Улька глубоко вздохнула и, оглянувшись на бар, попросила повторить коктейли. Щелчок зажигалок и я прыснула, глядя на госпожу Малицкую, воровато оглянувшуюся в сторону отеля через дорогу — вдруг мама увидит, расстроится же, что дочка паровоз.
Улька, стряхнув пепел в пепельницу, кивнула официанту, ставящему коктейли перед нами, и глядя за распадом пепла на стекле, спросила:
— Почему ты так уверена, что он не откажется от этой своей хуйни?
Я растерялась. Вперила в нее, присосавшуюся к трубочке, донельзя изумленный взгляд, прокашлявшись от запутавшегося в гортани дыма:
— Ты серьезно? Ты где вообще была, когда я рассказывала?
— Да не визжи, — поморщилась Улька, мрачно глядя на меня. — Это не бабские надежды и розовые мечты, мне просто интересно, я ж его не знаю.
Хохотнула, покачав головой и утомленно глядя в свой бокал, подавляя всклыхнувшиеся было эмоции, сухо перечислила:
— Семьсот человек, приносящие ему миллионы ежемесячно. Договоренности со стримерами и, Уль, их там десятки и не только русские, ты понимаешь масштаб?.. эти еще… в хакерской хате которые были, тоже звериной натурой отдают. И все, как и он, заинтересованы только в одном — бабло. У него при таком раскладе вообще фантастичен вариант, что он внезапно прозреет, да и повязан с фейсерами, видимо, настолько, что… Уля, не мне тебе говорить, что такое система. Что за люди в ней и почему они не могут из нее выйти. Не потому что выбора нет, вот совсем не поэтому. Это как с дешманскими шалавами — ой, у меня такое сложное детство, ой, больные родственники, ой, меня жизнь вынудила, и подобные оправдашки. Правда-то в другом — нет желания выйти из круга порока, а почему?
— Потому что нравится, — вздохнула Кочерыжкина, откидывая за плечо выбившуюся из высокого хвоста черную прядь, подхваченную озорным теплым ветром.
— Вот и ответ. — Фыркнула я, вытащив трубочку и отпив из бокала, с насмешкой глядя на нее. — Поэтому смело стучи мне по ебалу, если у меня фляга засвистит.
Усмехнувшаяся Улька хотела что-то ответить, но ее мобильный разразился трелью входящего вызова. Она приняла звонок:
— Да. Подожди у ресепшена, сейчас подойду, — затушивая сигарету завершила звонок и, поднимаясь из-за стола с поджатым уголком губ, пояснила в ответ на мой вопросительный взгляд, — мама в хостельскую столовку гоняла, затариться решила, а то вдруг я проголодаюсь, мы же до завтрака вылетаем!.. — Улька убито закатила глаза, а я рассмеялась. Улькина мама такая мама! — Снова сует карту в карман чехла мобильника, ничему жизнь не учит и теперь в номер попасть не
