— Вода в пещере была теплая,— скажет потом один из участников экспедиции.— Бесчисленные рыбешки резвились почти у самых глаз — они нас не боялись, вероятно, потому, что видели человека впервые.
Аквалангисты забирались все дальше и дальше в глубь пещеры... Копать решили в одной из галерей, примыкающей к подводному гроту. Здесь, в толстом слое глины, был обнаружен полный скелет дюгоня. Как определили позже в лаборатории, его возраст достигал... 40 миллионов лет. А дальше, на песчаном дне пещеры, исследователей ждала целая россыпь останков крупных доисторических аллигаторов.
Но пещера продолжается, и вот из песка торчит нечто напоминающее огромный зуб. Скорее всего это бивень мастодонта. Поверхность его разрушена водой, но зато на срезе ясно виден цвет слоновой кости. Подводные исследователи приступают к раскопкам, и в полуметре от поверхности дна — челюсти древнего слона и внушительные зубы кархародона — гигантской акулы, обитавшей миллионы лет назад. А если покопаться еще? Но уже истекает время, отведенное на погружение.
Медленно, осторожно — обратно к свету, к маленькому голубоватому пятнышку, что брезжит далеко впереди. Два аллигатора — стражи подводного грота — поджидают исследователей у входа, но шум скутеров заставляет их убраться. Все находки подняты на поверхность. Френсис Ле Ген, руководитель экспедиции и автор опубликованного в итальянском журнале «Аввентура» фоторепортажа, доставил находки в лабораторию естественнонаучного музея в Гейне-вилле, где они будут изучены.
Знакомство с Вакулла-Спрингс состоялось. Скоро сюда прибудет большая специально экипированная экспедиция, и исследования будут продолжены.
Н. Николаев
За двадцать лет литературной работы мне доводилось лишь расспрашивать очевидцев подвигов. Этот произошел на моих глазах...
Луна светила ярче якорных огней. Над местом гибели парохода «Адмирал Нахимов» стояла армада спасателей: плавкран и водолазные боты, буксиры и носители подводных аппаратов, траулеры, катера, нефтесборщики... И хорошо было слышно, как динамики телефонных станций разносили дыхание работавших под водой людей. Их было много. Порой десятки водолазов уходили на грунт одновременно — с разных судов. И возвращались они со страшной ношей...
Впрочем, эпицентр горя переместился с места кораблекрушения в Новороссийск. Красные «Икарусы» с пассажирами в черных одеждах курсировали между гостиницами, горисполкомом и пятнадцатым причалом, где стоял самый скорбный в мире поезд — пять рефрижераторных вагонов с телами погибших. Сила материнского, отцовского, сыновнего горя была здесь такой, что казалось — она одна могла поднять затонувший пароход. Но море не спешило возвращать свои жертвы; день шел за днем, и те, кто неделями тщетно ждал своих близких, уже поглядывали, как на счастливцев, на своих невольных товарищей по несчастью, чье тягостное ожидание наконец окончилось и они увозили домой гроб с дорогим телом, чтобы предать его родной земле. Добрая сотня безутешных родственников с горькой надеждой вглядывалась туда, где кружились чайки и вертолеты, где в непроглядной морской дымке сгрудились спасательные суда, где днем и ночью шел поиск...
Все было, как обычно. Водолазов облачали в гидрокомбинезоны, зажгутовывали, навьючивали дыхательными аппаратами, вкладывали грузы-железяки, прозванные «шоколадками». Затем снаряженные глубоководники становились в клети беседок, их погружали в море метра на два-три, и в прозрачной воде, подсвеченной изнутри мощными светильниками, хорошо было видно, как люди в оранжевых комбинезонах и черных масках сноровисто перебирались на платформу водолазного колокола, усаживались на сиденья из сварных труб, а потом все это фантастическое сооружение уходило вниз, и световое пятно меркло в глубине.
Там, внизу, водолазов ждал настоящий лабиринт. Путаные ходы ветвились не только по обе руки, но и уходили вверх, проваливались вниз многоэтажно — на девять палуб. Лайнер лежал на боку, и потому все поперечные коридоры превратились в отвесные шахты, а продольные — в многоярусные штреки, по которым передвигаться можно было разве что на четвереньках, как в старинных забоях. Этот мрачный лабиринт, опасный сам по себе, таил множество ловушек: в любой момент за спиной водолаза могла рухнуть мебельная баррикада, захлопнуться нависшая дверь или отклеиться дубовая обшивка, потревоженная неосторожным движением, и перегородить коридор, отрезать путь к выходу... И командиры спусков, понимая, куда идут водолазы, едва ли не упрашивали:
— Ребята, если невмоготу, скажите честно. Тут ничего зазорного нет...
Но это было делом чести — и мужской и водолазной. Никто ни разу не отказался от спуска. И офицеры — инструктор и медик,— прислушиваясь к дыханию, усиленному динамиком связи, сами определяли: этого не посылать, тот годен лишь на страховку, а вот главстаршине Черкашину можно доверить самое опасное. И мичману Шардакову тоже...
Я сидел в командном посту водолазных спусков спасательного судна СС-21. Была полночь. На грунт, точнее, на левый борт затонувшего парохода, только что опустилась очередная пара — мичман Сергей Шардаков и старшина 2-й статьи Сергей Кобзев.
В рубке, заставленной аппаратурой подводной связи, нас было четверо: командир спуска капитан 3-го ранга Владимир Стукалов, дежурный врач лейтенант медслужбы Александр Гац, вахтенный матрос у воздухораспределительного щита и автор этих строк. Все шло как всегда. Стукалов смотрел в чертежи жилых палуб парохода — преподробные, с расстановкой мебели в салонах и каютах,— и сообщал водолазу кратчайший путь к цели: к каюте № 41 по правому борту палубы А, где могли быть тела детей, закрытых в злосчастную ночь на ключ. Врач Гац вел протокол спуска, помечая на стукаловском чертеже места будущих выдержек водолаза.
— «Второй», где находишься? Что видишь?
— Стою на левом борту,— докладывал из-под воды «второй», то есть мичман Шардаков.— Вижу открытую дверь в палубу А.
— Спускайся в нее осторожно. Через четыре метра опустишься на переборку камбузной шахты, над головой у тебя будет винтовой трап в палубу В, а через два шага в нос — увидишь под ногами поперечный коридор...
— Есть поперечный коридор,— доложил через несколько минут Шардаков.— Уходит вниз, как колодец.
— Хорошо, Сережа... Провентилируйся и спускайся по нему еще на четыре метра. За спиной у тебя будут дверцы электрощитов, они открыты, смотри не зацепись.
Шардаков благополучно спустился в поперечный проход между камбузной и машинной шахтами и двинулся по малому вестибюлю в сторону носа. Ширина коридора теперь была его высотой, и потому пробираться приходилось на четвереньках. Когда-то люди проходили, пробегали здесь, не задумываясь, сколько шагов им приходилось делать. Теперь же в расчет брался каждый метр этого перекошенного враждебного пространства. Мичман прополз под приподнятой и подвязанной пожарной дверью и стал осматривать каюты правого борта — одну, другую. Обо всем этом Шардаков сообщал наверх, и Стукалов наносил путь продвижения водолаза на схему расположения помещений.
Водолаз походил на спелеолога, проникшего в разветвленный пещерный ход, чьи стены то, сужаясь, давят на тебя со всех сторон, то неожиданно расходятся, открывая пропасть, бездну. Но спелеологу легче — в пещере, пусть самой глубокой, воздух, а не вода, обжимающая тебя с пятидесятитонной силой.
И в мирное, и в военное время у водолазов первые враги — глубина, холод, «кессонка», удушье... Сегодня выпало опасное задание, но завтра, быть может, им выпадет дело опаснее втрое. Откажешься сейчас, не преодолеешь свой страх нынче — кто поручится, что завтра ты сможешь пойти на еще больший риск? Военный человек выбирает в бою лишь позицию, но не сам бой, и знать ему не дано, чем закончится поединок — со щитом или на щите, в колоколе или на платформе...
Осмотрев открытые каюты, Шардаков пробрался в самый конец малого вестибюля, перекрытого второй пожарной дверью. Отсюда уходил вглубь — к правому борту, к каюте № 41, двухметровый коридор-аппендикс. Мичман доложил, что раздвижной упор, который он притащил с собой вместе со светильником и ломиком, упереть не во что и что он попробует выбить дверь ногами. Однако дубовое дверное полотнище не поддавалось.
— Стоп! — остановил его Стукалов.— Отдышись. Провентилируйся. Попробуй поддеть петли ломиком.
Офицер пошутил насчет того, что водолазам не помешало бы пройти курсы взломщиков, и все прекрасно поняли, что незамысловатой этой шуткой он попытался скрасить глухое одиночество Шардакова в недрах затонувшего парохода.
Сергей работал рьяно, поддевая ломиком петли неприступной двери. Только те, которые сами ходили на такую глубину, могли понять, чего ему стоило каждое усилие. Он дышал отрывисто, как молотобоец, но орудовал изо всех сил и даже вошел в азарт: колотил ломиком в дверь и после того, как Стукалов велел положить инструмент (для другого водолаза) и выходить. Время пребывания под водой истекало. Шардаков неохотно подчинился и двинулся в обратный путь.
