раздался насмешливый голос со стороны. – Что так? Мальчики столкнулись со страшилками и теперь думают, как бы свалить по-тихому?
Молодые люди медленно повернули головы и молча посмотрели на усмехающуюся Эллочку Подгорную.
– Эллочка, вы диспетчер, кажется? Пойдите и займитесь общественно полезным делом. А если нет вызовов, то рот свой прополощите, может тогда яду в вас уменьшится. Или у вас ещё есть к нам вопросы? – спокойно спросил Шанин и вопросительно поднял брови.
С лица Подгорной медленно сползла улыбка, она скривила губы и неожиданно выплюнула:
– Весь в свою мамашу!
Богдан встал, не сводя взгляда с женского лица, и прошептал:
– А ну повтори, что ты о маме сказала, креветка. Запомни: не дай бог ты мою семью тронешь – я тебя уничтожу и не посмотрю, что ты женщина, поняла?
Матвей поднялся вслед за другом и положил ладонь на плечо:
– Не тронь дерьмо, Богдан, вонять не будет.
– Что вы себе позволяете, сосунки? Без году неделя работают, а уже угрожают! – неожиданно закричала Подгорная.
– Вообще приматы повышают голос, когда хотят закрепить свой статус в иерархии стаи. Поэтому если кто-то слишком громко орёт или таким образом пытается доказать свою правоту, просто дайте этой макаке проораться, – уверенно заметил стоящий позади Подгорной Глеб Назаров. – А вы, коллеги, запомните: каждый раз, когда видите перед собой наглого, высокомерного, грубого человека, знайте – у него масса комплексов. Он своим хамством самоутверждается за ваш счёт.
Подгорная покраснела до самых ушей и прошипела в адрес врача:
– Ты забываешься, Назаров. Смотри, как бы не пожалеть! Сам-то скольких похоронил? Друга своего не забыл?
Лицо Глеба на секунду окаменело, а затем он странно усмехнулся и подошёл к стоящим рядом друзьям:
– Неужели вы, Эллочка, разглядели в моём глазу соринку? Вот что я вам скажу – не забудьте сколотить плот из ваших глазных брёвен и убраться на нём нахер вместе со своими моралями и гнусными вопросами. А в следующий раз я тебя, людоедка, в туалете на ночь закрою! И поверь, вся смена вздохнёт с облегчением. Пошли, парни, там Алиса стол накрыла, оладьи у неё высший класс.
Они прошли по длинному коридору и попали в тёплую комнату отдыха, где уже собрались несколько свободных экипажей. Все молча пили чай, изредка бросали взгляды на Богдана и Матвея.
– Если я съем ещё парочку твоих оладий, Алиса Дмитриевна, то мои силы усохнут и я буду этой ночью делать то, что совершенно нельзя делать на сутках, – закатив глаза, заметил один из дежурных врачей Саша Андреев.
– Делить на ноль, что ли? – удивлённо уточнила Почаева.
– Ага, прям разбежался! Усну я, коллега, просто усну. От обжорства.
Глеб Назаров усмехнулся и сделал глоток чая:
– Я, Саня, вообще не представляю, когда ты жить успеваешь. Ночные дежурства у нас, днём работа в реанимации в клинике. Ты спишь хоть когда-нибудь?
– Отсутствие свободного времени – это залог счастья, ребята, потому что у тебя просто нет времени думать о херне.
– Ну да, тому, кто хернёй страдает, некогда дурью маяться! А как же жизнь? Семья? Любовь?
– Любовь? Ну так это... Если у вас нет пары, то, может, вы не такая уж и тварь, как говорил всем известный Ной, – под общий смех закончил разговор врач и с хрустом расправил плечи, а затем устало спросил: – Алис, я немного покемарю? Потому как чем я больше сплю, тем от меня вреда меньше. От меня ведь окромя вреда только польза.
– Конечно, Саша, ложись, сегодня на редкость тихо, отдохни.
Все согласно кивнули, но тут раздался ехидный голос Подгорной:
– Я заведующей расскажу, что наши полставочники на работу спать приходят.
Сотрудники резко повернулись к диспетчеру и все как один презрительно осмотрели её. Собравшийся немного отдохнуть Андреев повернулся и тихо прошептал:
– Рискни здоровьем, Муравина, я тогда твоего папашу по совету Алисы Дмитриевны поделю на ноль.
Подгорная распахнула глаза и выпалила:
– При чём тут мой отец? Что за бред ты несёшь?
– Когда я несу бред, то выношу его горячим, Эллочка, с ягодами и тюленями, которые танцуют самбу с совой, которая пытается заварить полный чайник гречки, но у неё ничего не получается, потому что с таким характером трудно подобрать обои для спальни. Понятно? – Он устало посмотрел на женщину, что стояла с открытым ртом, и добавил: – Вы что-нибудь снимите уже – либо корону, либо нимб. А то дохрена украшений на одну вашу извилину. Всё, дискуссия закрыта. Алисочка, я на минут двадцать, просто спину выпрямить.
Врач не спеша вышел из комнаты, Почаева начала собирать чашки и блюдца, Назаров молча помогал ей. Богдан замер, стараясь вспомнить, где он мог слышать эту фамилию – Муравина, и что с ней связано, но так ничего и не вспомнив, прикрыл глаза и уткнулся лбом в подлокотник дивана.
– Шанин, шею сломаешь, – услышал он сквозь обрушившийся сон голос Почаевой. – Забрасывай ноги на стул, я тебя одеялом прикрою. Пока тихо – всем отбой!
И как-то сразу свет стал не таким ярким, за окном в полной тишине падал снег, все расслабились и затихли. У них было время, чтобы просто отдохнуть. Постараться забыть о боли, смерти и борьбе. Забыть о том, что, может, через несколько минут всё вздрогнет от очередного звонка, за которым стоит чьё-то горе, болезнь, страх, и им опять придётся мчаться по городу и думать о том, что же ждёт их там, за снежной пеленой. А пока...
– Семнадцатая, на выезд!
Матвей застегнул куртку и обернулся:
– Готов, бро? Сейчас заедем за Соней, потом домой. Мама звонила? Все уже должны быть у нас.
Богдан коротко кивнул и прищурившись посмотрел вслед быстро уходящей Почаевой:
– Странно всё-таки жизнь складывается, скажи? Вот посмотри на свою Алису. И красавица, и умница каких поискать, сложена как богиня. И при всём при этом одна, а эта Эллочка-людоедка замужем. Не понимаю.
Матвей усмехнулся и открыл дверь автомобиля:
– Она не моя, Богдан. Алиса у нас как кошка – гуляет сама по себе. А если серьёзно, то о ней никто и ничего не говорит, кроме того, что родители в Швейцарии живут. Какие-то намёки, слухи, Подгорная эта постоянно о наказании шипит. Каком наказании? И если начинаешь спрашивать, все тут
