Кукуруза, кроме всего прочего, имеет «священное предназначение» — из нее готовят чичу, брагу в 20 градусов, вроде густого пива, без которой не обходится ни один праздничный стол. Но, как и в случае с запеченными морскими свинками, кечуа, кажется, не склонны ждать праздника, чтобы промочить глотку. Сужу по тому, сколько ее продается на рынке. И не только на рынке: выезжаешь из Куско в окрестные деревни и буквально каждые сто метров видишь жилой дом, на крыше которого на шесте треплется либо цветная тряпка, либо просто яркий полиэтиленовый пакет. Это условный знак: тут гонят чичу на продажу.
Вот так: два шага — почти что в буквальном смысле слова, — и из музея под открытым небом ты попадаешь в реальную жизнь. Довольно бедную, с множеством проблем, но при этом, повторяю, такую же миролюбивую, как та, что царит в «музее». Такое я вижу впервые, немало километров в своей жизни отшагав по блистательным центрам латиноамериканских городов и по их нищим, злым окраинам, где бал правят «генералы песчаных карьеров».
Альпака (vicugna pacos) из рода лам семейства верблюдовых одомашнена в Перу задолго до появления там инков. Его диким предком была, скорее всего, горная викунья. Используется в хозяйстве это копытное почти так же, как до Писарро: шерсть, молоко, мясо…
Альпака, сэр!
Куско — очень «театральный» город. По центру постоянно идут какие-то шествия, процессии, почти непременно заправленные каким-нибудь политическим «майонезом». Мы приехали за два месяца до региональных выборов, так вот от этих выборов невозможно было никуда деться. Растяжки с лоснящимися физиономиями деятелей, с трудом умещающимися на полотне, встречали нас в далеких селах, на горных пастбищах, и только что остатки инкских крепостей не были обклеены предвыборной рекламой. На всех праздничных митингах кандидаты шли во главе духового оркестра с таким видом, словно они — инки, древние божества или Сеньор де лос Темблорес, которым эти торжества посвящены. Оркестрик причем был всегда один и тот же. Такое впечатление, что он доходил с очередной партией с Пласа-де-Армас до ближайшего угла Авенида-эль-Соль, заворачивал за него, а там его уже ждала массовка из другой партии. И через минуту он шествовал обратно на площадь, аккомпанируя на своих окаринах и литаврах агитации, противоположной той, которой он «подыгрывал» пять минут назад.
Да что там Сеньор Покровитель Землетрясений: члены какой-то, видимо, самой активной партии умудрились затесаться даже в карнавальное детское шествие по поводу Дня Всех Святых, именуемого в протестантских странах Хэллоуином, который тоже пришелся на дни нашего пребывания в Куско. Агитлистовки выдавались вместе с традиционными хэллоуиновскими карамельками, невзирая на то, что получатели явно не дотягивали по возрасту до избирательского ценза.
...Но, конечно, кто бы ни были многочисленные боги языческого инкского пантеона и святые из пантеона католического, самым главным из них в реальной жизни Куско приходится признать бога торговли. Торговый дух настолько вездесущ, что проник и туда, откуда Иисус, как известно, изгнал купцов. В двух шагах от нашего отеля «Пикоага» находился храм Св. Тересы. Тоже из старых, еще XVI века. Здесь и церковь, и одноименный женский монастырь. На тяжелой кованой двери надпись: «Орден кармелиток-босоножек». С замиранием сердца, чувствуя себя Д’Артаньяном, навещающим Констанцию Бонасье, я зашел как-то внутрь. Монастырская аскеза, полутьма, ни души. Напротив двери окошечко — вроде тех, что бывают в регистратуре поликлиник или на детских молочных кухнях. Над окошечком табличка: «В продаже яблочный уксус и церковное вино». К сожалению, в тот день лавочка была закрыта. А то я бы непременно, вдобавок к уже купленному в «светском» магазине писко — перуанской виноградной водке, — прихватил бы в Москву и церковного вина, изготовленного предприимчивыми монахинями прихода Св. Тересы.
Ну а уж за пределами освященных пространств торговля в Куско не просто кипит, а бушует. Главный бренд — альпака. Не сами, конечно, очаровательные ламы, а ее замечательная, исключительно нежная, тонкая и теплая шерсть. Этих парнокопытных в Куско и его окрестностях видимо-невидимо. Дети-кечуа целыми днями таскают ягнят в заплечных красно-белых котомках, откуда торчат только аккуратные головки. Животное отличается такой удивительной кротостью, что сидит в той котомке, как кукла, совершенно неподвижно. Когда я первый раз увидел такого ягненка в «сумке», то подошел проверить: настоящий ли. Погладил — он продолжал сидеть, не моргая и не шевелясь. Если бы его не выдавало биение сердечка под тонкой кожей, то я бы остался в полной уверенности, что приласкал искусно сделанную игрушку.
Детей из окрестных деревень по выходным привозят на центральные площади Куско в немыслимых одеяниях, выдаваемых за традиционные. Туристы, желающие сфотографировать кого-нибудь их них, платят за снимок один доллар
Дети, конечно, таскают ягнят не просто так: предлагают их сфотографировать и просят «пропину» — чаевые. Взрослые женщины, в основном старухи в национальных одеждах, бродят по Куско, естественно, с взрослыми альпака. С той же целью, что и дети.
Но главный промысел — это готовые изделия из шерсти альпака. Их столько, что лишь диву даешься, как много шерсти дает зверь. Наверное, есть в Куско и фабрики: однако мне показалось, что весь производственный цикл осуществляется прямо на улице. Выгуливая альпака, одни старухи их и вычесывают по десять раз на дню. Другие, сидя на улицах Куско, на обочинах дорог, уже прядут нить из этой шерсти. А где-то, видимо, неподалеку, в каком-нибудь сарае, вяжут из этой бесконечной нити пончо, чоло (пуловеры с капюшоном), чулио (кечуанские островерхие шапочки с длинными ушами), мужские куртки-накидки, мантильи, шарфы, перчатки, носки…
Куско завален этим добром, конкуренция среди уличных торговцев страшнейшая, каждый потенциальный покупатель — на вес золота. Едва выходишь из гостиницы, тебе наперерез бросается сразу несколько торговцев, размахивая изделиями из альпака, как парламентарии флагами. Бормочешь, что, мол, потом, не до покупок сейчас. «Запомни, амиго, — умоляюще сказала мне женщина, которой я малодушно пробормотал насчет «потом», — меня зовут Нанси, покупай альпака только у меня, у меня настоящая альпака-бэби…» (Из шерсти детенышей получаются лучшие изделия.)
Через несколько дней я шел по какой-то другой части города, далекой от моей гостиницы. И ко мне кинулась женщина с грудой свитеров: «Меня зовут Нанси! Меня зовут Нанси! Помнишь, амиго, ты обещал купить альпака именно у меня, когда выходил позавчера из отеля «Пикоага»!
Прямо сцена из «Мастера и Маргариты»: «Меня зовут Фрида! Меня зовут Фрида!»… Я, конечно, не мог спасти Нанси ни от какой серьезной напасти, как булгаковская героиня спасла Фриду, но свитер у нее купил.
Другой культовый местный товар — это, конечно, кока. Как сказал какой-то здешний мудрец еще на заре Конкисты: кока — это Перу, а Перу — это кока. Нет, не подумайте ничего плохого, я говорю о листьях, которые от наркотика так же далеки, как, скажем, таблетки нитроглицерина от динамита. Листья коки в этих высокогорных краях, где голова в первые сутки пребывания норовит расколоться на тысячу мелких кусков, а в оставшееся время просто болит, почти не переставая, — не роскошь и не лакомство, а необходимость и единственное спасение от этой чертовой сароче — горной болезни. Представить себе утро в Куско без зеленого чая из коки, по-моему, так же невозможно, как представить себе это утро с чашкой кофе. Сама мысль выпить здесь кофе, на мой взгляд, может прийти в голову только человеку, давно вынашивающему идею самоубийства.
А чай я в большом количестве привез в Москву. Лучшего успокоительного, как я теперь считаю, на свете нет.
Живая вода
В общем, Куско — это необычайно живое, колоритные и яркое современное место. Но, налюбовавшись им, все-таки так хочется еще и еще раз вернуться в тот, давний мир камней и теней — теней тех, кто обитал здесь более пятисот лет назад. Несмотря на то что следы существования этих людей стирались грубой рукой конкистадоров, все-таки эти следы остались. Конечно, в самом городе они носят характер если и не формальный, то все-таки лишь символический: тут камень, там камень, здесь целый фундамент от инков остался, а там их влияние ощущается в колониальной архитектуре… За пределами же Куско, в окрестностях далеких и близких, можно увидеть свидетельства, так сказать, полновесные. Тоже, конечно, осколки и остатки, но все-таки…
Едва выехав за городские пределы, попадаешь в заповедный парк Саксауаман, где сохранились существенные остатки инкской крепости. Ее стены сложены в форме зигзагов. В переводе с кечуа название форта означает «гордый сокол». Камни, из которых он сложен, по 40—50 тонн весом, а одна из глыб, высотой девять метров и шириной четыре, весит 125 тонн. Кажется, это самый большой камень во всей Южной Америке. Напомню, инки не знали ни колеса, ни рычага и возводили сооружения из этих глыб, используя исключительно наклонную плоскость. Ее же использовали позднее и испанцы, когда разоряли Саксауаман: попросту сбрасывали громадные камни вниз, в долину Куско, где их вновь обрабатывали и строили из них колониальные здания. Материал этот пошел на многие католические храмы, в частности на кафедральный собор. (Инки, к слову, не знали и раствора, так что все эти грандиозные крепостные стены держались исключительно за счет плотной пригонки одного «великана» к другому. Идя мимо крепостных стен, ощущаешь себя совершеннейшей букашкой.)
