на лице воцарилась неприязненное выражение. Чего она опять на меня накинулась? Сейчас же очередь Зарецкого!
— Нет, к облигациям я еще не приступала, — отвечаю я, внутренне сжимаясь.
— Что ж так? — выдает с наигранным удивлением. — А я думала, ты засиживаешься в офисе именно для того, чтобы выполнить как можно больший объем работы за меньший срок? Или у тебя какие-то иные цели?
Мадлена Георгиевана смотрит на меня с такой неприкрытой ненавистью, что я вдруг начинаю догадываться о причинах ее странного поведения. Кажется, Вавилов зря похвалил меня публично. Очень даже зря!
— Да, я хотела успеть закончить все расчеты по ценным бумагам, депозитам и дебиторке. Я ведь только стажируюсь, поэтому моя производительность не так высока. Приходится тратить больше времени, — говорю я негромко и, не выдержав ее морального напора, отвожу взгляд. — К долговым обязательствам приступлю на следующей неделе.
— Понятно, — фыркает она. — Только пыль начальству в глаза и умеете пускать, — отворачивается к окну, однако тут же снова направляет взгляд ко мне. — Запомни, Морозова, в нашей компании по карьерной лестнице движутся только те люди, на чьем счету есть реальные профессиональные заслуги. Ночные посиделки в офисе в ожидании преференций тебе не помогут. Хоть каждый день перед руководством маячь.
Господи! Она что, намекает на Вавилова?! Думает, я специально торчу в офисе, чтобы подкараулить его? Стыд-то какой!
— Я ни о чем таком не думала! — выпаливаю с обидой. — Я даже не знала, что Александр Анатольевич в офисе.
— Ну, конечно, все вы, молодые да амбициозные, «не знаете», — Невзорова изображает в воздухе оскорбительные кавычки, — а потом откуда-то берутся юбки, едва прикрывающие зад, и распахнутые блузки.
— У вас какие-то претензии по поводу моего внешнего вида? — спрашиваю с вызовом. Уверенности мне придает то, что моя юбка ниже колена, а рубашка застегнута почти на все пуговицы.
Мне жутко страшно, но при этом я дико злюсь. Мадлена Георгиевна открытым текстом смешивает меня с грязью, утверждая, что я хочу соблазнить Александра Анатольевича и таким образом получить повышение. Какое она имеет право так говорить?! Это возмутительно и очень обидно! А еще это полный абсурд!
— Пока нет, — пробежавшись по мне оценивающим взором, отвечает она. — Но, возможно, очень скоро у меня появятся претензии по поводу твоей работы. Так что будь аккуратней.
Бросив эту предостерегающую фразу, Невзорова наконец отставляет меня в покое и переключается на Зарецкого.
Совещание продолжается, а я чувствую себя так, будто меня помоями облили. Гадко, мерзко, униженно. Зачем Мадлена Георгиевна отпускала все эти отвратительные намеки? Да еще и в присутствии коллектива. Что обо мне теперь коллеги будут думать?
Неужели начальница и впрямь так одержима Вавивловым, что готова стереть с лица Земли любую, кто создаст для нее хотя бы малейшую вероятность конкуренции? Если так, то мне надо держаться подальше от босса. По рабочим вопросом я с ним совсем не пересекаюсь, а вот Невзорова, как мой непосредственный руководитель, вполне способна превратить рабочие будни в ад.
Лучше искушать судьбу. Мне слишком дорога эта стажировка.
Глава 12
Ссора с Димой не идет у меня из головы и не дает покоя. Трудно сосредоточиться на работе, когда его разочарованное и злое лицо стоит у меня перед глазами.
Если честно, скандал в моей квартире был самым крупным из всех наших. Разумеется, раньше мы тоже ссорились, но не так бурно, не так неистово. Чуть остыв, кто-то из нас тут же делал шаг к примирению, и конфликт угасал, едва зародившись. Но теперь… Теперь я чувствую, что все по-другому.
С момента ссоры минуло два дня, а мы так ни разу и не созвонились. Да какие там звонки — даже сообщениями не обменялись! Полный игнор. Мы выпали из жизней друг друга, будто никогда там и не присутствовали. Совместно проведенные вечера, признания в любви и трогательные мелочи, образующие уникальный мир двух влюбленных людей, вдруг стали казаться какими-то нереальными. Словно все это случилось давно или в какой-то параллельной вселенной.
Прежде Дима и дня не мог прожить без моего голоса. Я не сама это выдумала — он так говорил. А что сейчас? Постоянно сидит онлайн, но обо мне, кажется, не вспоминает. Или вспоминает, но из упрямства не хочет первым идти навстречу? Лучше бы так. Все же скверный характер пережить проще, чем безразличие.
Ведь не зря говорят, что любовь умирает в тот самый момент, когда люди становятся равнодушны друг к другу. Если есть эмоции, то есть и будущее. Но если все остыло, ничем не поможешь.
Сожженное дотла уже не вспыхнет.
Признавать, что я твоя некогда пламенная любовь чахнет прямо на глазах, горько и больно. Это как наблюдать за увяданием растения, которое ты несколько лет поливал, холил и лелеял. А потом оно словило какую-то непонятную хворь и стало стремительно терять листья. Обидно так, что аж руки опускаются.
Может, это прозвучит чересчур самонадеянно, но ведь люди сами творцы своего счастья, верно? Так почему же мы позволяем тому, что по-настоящему ценно, уходить из нашей жизни? Почему не бьемся до конца?
Поймав волну непоколебимой решительности, я кидаю короткий взгляд на дисплей телефона и удовлетворенно улыбаюсь. На часах — четверть седьмого, а значит, официально мой рабочий день закончился пятнадцать минут назад. Конечно, дел у меня по-прежнему выше крыши, но к ним можно вернуться на следующей неделе. А сейчас я должна побороться за свое личное счастье.
Я так привыкла, что Дима всегда и во всем выступает инициатором, что напрочь забыла, каково это брать ответственность в свои руки. Проявить спонтанность, сделать сюрприз, заявиться без приглашения — уже сто лет ничего подобного не вытворяла. И, по-моему, сейчас как раз тот момент, когда пора воскресить давно забытую стихийность и выкинуть что-нибудь этакое.
Сгребаю личные вещи со стола в сумку и, подхватив пиджак, устремляюсь на выход. В дверях сталкиваюсь с Мадленой Георгиевной, которая тотчас окидывает меня оценивающим взором:
