А потом мы попали в торосы. Разумнее, конечно, было бы вернуться. Но надежда вырваться из западни и продвинуться на север подталкивала вперед. Потом, когда надежда совершенно исчезла, возвращаться уже было слишком обидно.
Остановились, чтобы сделать разведку. С высокой гряды увидели три небольшие прогалины и пошли к ним. И вдруг канал. Метров шесть шириной, высота берега около метра. На воде плавала кашица из снега и тонких льдинок. Мы взяли вправо, но рельеф льда там, на востоке, не сулил ничего хорошего. К общей радости, когда мы собрались было накачать маленькую лодку, чтобы на ней переправиться, Рахманов углядел впереди, в тумане, словно специально заготовленную плавающую льдину. Володя прыгнул на нее, и она почти не шелохнулась. Он перескочил на противоположный берег, а на льдину перешли Давыдов и Хмелевский. Вместе с Рахмановым между островом и северным берегом канала они соорудили мостик из лыж. Мы передавали рюкзаки Давыдову и Хмелевскому, затем парни по лыжному настилу переправляли их Володе Рахманову.
Все молчали, сознавая, что из-за непогоды и нашего опоздания сброс может не состояться. Очень спешили. На место пришли в 17.40, и через полчаса Мельников вышел в эфир.
Погода окончательно испортилась: низкая облачность, сильный северный ветер, поземка, видимость не более километра. Сварили последнюю порцию каши с молоком, попили чаю.
Самолет вылетел с «СП-24», но найдет ли он нас и как сбросит груз? Рахманов запустил змей с канатиком антенны средневолнового привода.
Льдина почти круглая, диаметром не более трехсот метров. На южном крае ее, куда несутся струи поземки, хаотическое нагромождение торосов; собственно, торосы окружают нас со всех сторон. Посередине поля стоит палатка, над ней, как птица на привязи, бьется змей: «борт 4175» говорит с Мельниковым. Самолет идет по нашему приводу, вот уже и по ультракоротковолновой радиостанции мы слышим голоса пилотов — командира Охонского и флаг-штурмана летного отряда Кривошея. С юга из серой мглы неслышно выскальзывает Ил-14. Курс держит точно на нас — будто палатка магнит, который своим полем захватил и притягивает самолет.
— Приготовиться к приему парашютов,— командует из палатки Мельников. В высоте на маленьком вытяжном парашюте летит небольшой черный ящик.
— От Новикова,— комментирует Толя.— В нем психологические тесты.
Яшик упал в 10 метрах от палатки, и его тут же подтащили к дому. Снова заход. Теперь, словно бомба, летит к нам лыжа, с двух сторон прикрытая тяжелыми досками. Еще четыре круга, и повисли в небе очередные парашюты. Первый, второй и третий, приледнившись, бешено уносятся на юг, словно буера. И трое из нас бегут за ними, дабы хоть зрительно отметить, где их потом искать. Оставшиеся уже и не пытаются поймать четвертый парашют, а, выстроившись цепочкой южнее, ждут, когда тот помчится мимо них. Везет Васе. Схватив нижние стропы, он гасит купол, и все же полсотни метров парашют волочит его по снегу...
Наконец палатка утеплена пригодившимися для этого парашютами, горят примусы, заварен чай, и, поужинав, после очень короткой связи — самолет благополучно вернулся на «СП-24»,— в час ночи мы засыпаем.
За палаткой надсадно воет пурга. Ветер 20 метров в секунду, видимость нулевая. И все-таки... Пожалуй, впервые нам столь крупно везет. Встань мы лагерем на поле побольше — парашюты вовсе можно было не догнать. Урок на будущее...
1 мая. Митинг возле палатки. Говорим речи: и научный руководитель, и парторг, и комсорг, и я. Поздравляем друг друга. Вадим палит из карабина. Леденев и Рахманов фотографируют. Бояться пурги? Это несерьезно.
Сегодня у нас свежие газеты, поздравительные телеграммы, письма из дома, от друзей...
Над нашей палаткой празднично развевается красный флаг.
18 мая. Хмелевский — главный штурман, считает себя ответственным за точный выход на Северный полюс и следит, чтобы все были сыты и продуктов непременно хватило до очередного сброса. Он научный руководитель экспедиции и педантично контролирует выполнение всеми участниками полученных научно-практических заданий.
У Юры несколько тетрадей: штурманские и по питанию. Алгоритмы записей и вычислений составлены загодя, и поэтому, когда Юра заполняет свои журналы, создается впечатление, что никаких слов он не пишет, а только цифры и знаки математических действий.
Володя Рахманов — наш гляциолог, изучает льды. Мельников описывает ледовые препятствия и способы их преодоления. Шишкарев хронометрирует действия группы и ведет гидрометеорологические наблюдения. Давыдов следит за нашим здоровьем и выполняет научную медицинскую программу. Леденев отмечает особенности эксплуатации снаряжения и одежды. По программе «Выживание на дрейфующих льдах» передо мной тоже стоят некоторые задачи — фиксировать кризисные, аварийные ситуации и действия группы в них.
Самое изнуряющее препятствие, конечно, торосы. Падения ужасны главным образом тем, что после каждого приходится снимать, а потом надевать рюкзак. Взгромоздить себе на спину сорок килограммов трудно, сил на эту операцию уходит много; и часто на десятиминутных привалах парни ищут ледяные полочки, на которые можно было бы поставить рюкзак, не стаскивая его с плеч, а потом, после привала, сразу встать и пойти.
— Торосы — изощренная пытка,— говорит Вадим.— Выкручивают сразу и ноги и руки.
Как-то он буквально потряс всех, сказав, что планирует количество надеваний рюкзака.
— Подлезть под рюкзак для меня — чистая мука,— объясняет Давыдов.— Утром я узнаю у Димы, сколько будет переходов. Коли десять, значит, страдать минимум десять раз. Да еще в среднем четыре падения за день. После первого привала я говорю себе: если не упаду, то осталось восемь; после второго — если не упаду, то осталось семь...
Все смеются и убеждают Вадима, что четыре падения — цифра непонятная, сильно заниженная.
— Откуда ты ее взял, Вадик?
Но он относится к ней очень серьезно и, если на одном из этапов падает дважды, то не огорчается, будучи уверен, что впереди его ждет как бы награда — переходы, на которых он ни разу не упадет...
Каналы, покрытые льдом, препятствие уже иного рода. Тут проверяется не крепость лыж и ног, не координированность и физическая сила, а нервная система, если хотите, воля, смелость, хладнокровие.
Делаешь шаг по пленке ниласа, и она прогибается, будто идешь по натянутой материи...
Мы подошли к трещине шириной десять-пятнадцать метров. Нилас черный, удивительно красивый, покрытый белыми кристаллами соли — снежными цветами, как их называют в Арктике. Местами по нему бегут трещины, и он не внушает доверия. Однако перебраться быстро — это значит спасти вторую половину рабочего дня.
— Володя, как? Пробуй.
Мне хочется, чтобы он пошел, и в то же время я жду, чтобы он ответил: «Нет, нельзя — ненадежно», потому что боюсь за него.
Почему Леденев спускается на лед? Не думаю, чтобы он особенно доверял моей интуиции. Он хочет так же, как я, спасти ходки, вот в чем дело. Ему положено вносить свою, очень весомую, лепту в успех предприятия — личное бесстрашие...
Одна из задач экспедиции — наблюдения за фауной. На острове Генриетты вольготно живется медведям и песцам — следов видели много. Молодого грациозного зверя, по-кошачьи мягкого, мы наблюдали на льдах незадолго до старта — опасливо оглядываясь, он убегал в открытое море. Там же, возле ледниковых обрывов, на воде кормились люрики. 9 апреля на широте 80°22" возле полыньи увидели совсем свежие следы медведицы и двух медвежат. Появилась на свет малышня недавно, на суше, но была крепкой,— до ближайшей земли ведь 400 километров.
На 81-й параллели пересекли следы большого медведя. По следу ясно, что зверь тащил добычу, видимо нерпу. Помнится, Давыдов, наш хранитель оружия, сразу же насторожился. Перед сном, как и в первые дни пути, он несколько раз напоминал нам:
— Братцы, осторожно. Карабин возле меня. Заряжен...
В районе 84-го градуса мы обнаружили настоящую медвежью тропу. Узкие, затянутые льдом каналы, лежащие в широтном направлении, следовали один за другим. И по четырем из них с востока на запад незадолго до нас прошли звери: медведица с детенышем, медведь, два медведя, еще медведь. Расстояние между застывшими реками, облюбованными животными, 4—6 километров. Бросалось в глаза, что белые странники топали в одном направлении.
Вчера на широте 88° 10" увидели след песца. На свежем снегу отпечатались подушечки лапок, на наледях остались царапинки от коготков. Полярная лиса держала путь куда-то на северо-запад. Леденев снял след на кинопленку, я сфотографировал. За десять минут до этого в разводье Мельников увидел нерпу. Выходит, приполюсный район зверями обжит довольно основательно. Почти наверняка где-нибудь тут бродит и белый мишка. Ведь он — вершина цепочки, краешки которой нам повстречались: нерпа — пища медведя, а песец сопровождает хозяина Арктики, рассчитывая на остатки его обеда.
