даже почудилось, что зрачки вошедшей к ней без разрешения женщины вдруг на мгновенье вытянулись в две вертикальные золотистые щели, и из них повеяло запредельным холодом чистой, перворожденной, совершенно нечеловеческой многовековой мудрости, которая прошептала странную фразу: «Все проходит. И это тоже пройдет…».
От этих бескрайне мудрых и в то же время бесконечно циничных слов, промелькнувших в причудливых глазах незнакомки, первая жена Императора, как бы пытаясь защитится от неизбежного, непроизвольно сделала шаг назад и теперь внимательно, даже с некоторой долей недоумения, оглядела вошедшую в ее покои женщину. Оглядела и ощутила ужас: ей вдруг показалось, что перед ней предстала НАСТОЯЩАЯ ИМПЕРАТРИЦА, которой она, пусть родовитая, но обычная мужняя жена, одна из многих на супружеском ложе Повелителя, абсолютно не чета. Предстала Властительница. Повелительница, по одному движению бровей которой ввергались и будут ввергаться в огонь, смерть и поругание громадные царства и бесчисленные народы. Напротив стоит та, ради снисходительного расположения которой мужчины ликующе идут на смерть, убивают и предают самых близких, даже собственных детей. Во славу которой строились грандиозные храмы, воспевающие запредельно-безумные телесные удовольствия, а скульпторы и художники считали свою жизнь полной и состоявшейся, удостоившись всего лишь милостивого разрешения изваять статую или написать портрет этой женщины — Владычицы. Стоит безгранично властная, безмерно древняя, вечно юная Вавилонская Блудница из другой реальности, которая через десятки тысяч лет вместе с Четырьмя Всадниками Апокалипсиса, пылая беспощадной яростью, поведет за собой армады отступников Архангела-Богоборца в ином мире на последнюю, решающую битву у горы Армагеддон против легионов аскетов Сына Плотника из Назарета. Низвергательница нравственных основ, даже не людских, Сокрушительница Божественных Заповедей и каменных Скрижалей, Сестра Лжи и Первородного Греха вседозволенности, существовавшего еще до осознания Бога семисвечника себя Богом, выглянула и тут же спряталась за личиной и серой, неприметной одеждой целительницы…
Первая жена Императора совершенно непроизвольно пискнула и посмотрела вниз. Ей почему-то померещилось, что она, по сравнению с промелькнувшим в ее сознании образом Истиной Повелительницы, выглядит как обычная сельская дуреха-недомерок, у которой ноги испачканы навозом после дойки на скотном дворе. Даже вот пальцы защипали от несмываемой, вечной грязи. Это ощущение было настолько унизительным, что Нафрит из последних сил, что впрочем плохо получилось при заплаканных, покрасневших глазах и растрепанной прическе, постаралась принять независимый вид и гордо поднять подбородок:
— Ты кто такая?!
Марта по-хозяйски огляделась, без приглашения прошлась по разгромленной комнате, потрогав зачем-то при этом криво висящие занавеси на окнах, а затем удобно уселась в одно из кресел, предварительно брезгливо сбросив с сидения мелкий мусор и керамические осколки, оставшиеся, по-видимому, от еще одной несчастной вазы:
— Я та, кто пришла помочь тебе, гм… дорогая. Или тебе не нужна помощь?
— О какой помощи ты говоришь, женщина?!
Спутница Яра удрученно вздохнула и покачала головой:
— Гордость — это хорошо, даже — славно, когда у тебя все есть и дела идут удачно. Во всех остальных случаях — она непозволительная роскошь и называется гордыней. — Марта еще раз вздохнула. — Ладно, не буду ходить вокруг да около. Лучше сразу в лоб, как только что ты с этим горшком для цветов, от которого я еле увернулась. Так вот, я могу помочь тебе сделать так, чтобы твой муж, Император Тукана, вернул свое расположение тебе. Ну как, заинтересовала?
Нафрит с недоверием оглядела скромное одеяние знахарки на странной посетительнице, рефлекторно, чисто по-женски отмечая, что даже это серое, невзрачное, закрытое платье та умудрялась носить так, что только подчеркивала, а не скрывала свои, что и говорить, идеально-соблазнительные формы:
— Приворот, что ли?
Марта досадливо поморщилась и раздраженно махнула рукой:
— Приворот — это средство для бедных или тупых клуш, вечно озабоченных мужскими прелестями. Он недолог и ненадежен. Травы с минералами не дают полной и постоянной власти над сознанием мужчины, и приходится неизменно увеличивать дозу, от которой женский избранник в дальнейшем может скончаться в самый неподходящий момент. Например, еще до возложения своей руки на детей для назначения их официальными наследниками…
Последние слова целительницы о наследниках безжалостной плетью стегнули сознание Нафрит. Этот коварный, подлый, точнейший удар переполнил и так уже полную чашу унижений, которую ей приходилось испивать до самого дна в последние месяцы. Больше выдержать она не смогла. Первая жена Повелителя схватилась за горло, застонав от невыносимой душевной боли, а потом тихо, как подкошенная опустилась прямо на пол там, где стояла, и горько, навзрыд, совершенно не по-императорски, а чисто по-бабьи, зарыдала. Гнев на постоянно отвергавшего ее мужа, ненависть к сопернице-разлучнице Тейе на время отступили, и на поверхность вырвалось острое чувство покинутости и одиночества. «Доброжелательные» гаремные кумушки уже успели донести до первой жены черную весть о том, что Санахт хочет отправить ее вместе с детьми на самый юг страны, в маленький провинциальный городок. Навечно. Это была дорога в один конец. В безвестность, забвение, пустоту и скорую смерть. Мерзкое и безнадежное слово «навечно», от которого веяло беспощадным холодом белых тюльпанов с полей мертвых Эхаби, нависло вполне реальным кинжалом убийцы не только над ее головой. В забвение вместе с ней уходили два ее сына от Владыки, которым никогда не стать принцами-наследниками Империи и от которых обязательно постараются избавиться сторонники Тейе, чтобы дети первой жены в будущем не смогли претендовать на трон, развязав гражданскую войну. И нестерпимо обидно от того, что Санахт, о чем также не преминули доложить пакостливые сплетницы, по-видимому, уже решил возложить свою длань на головы выводка второй жены, сделав их официальными преемниками.
От мысли, что соперница и ее дети так возвеличатся, а она со своими сыновьями обратится в прах неотмщенной, Нафрит опять пришла в ярость. Нет, этому не бывать!!! Она сделает все, чтобы этого не произошло! Она сама остро-остро наточит бронзовый нож. Ядовитой змеей, безжалостным скорпионом, свирепой львицей проникнет в покои разлучницы, сначала с упоением перережет горло ей, а затем вырежет недрогнувшей рукой сердца двух ее сыновей и умоется их кровью! Пусть потом смерть — неминуемая и лютая. Пусть! Уходить в безвременье на поля Эхаби ей будет легко, зная, что у ее мальчиков нет больше соперников в бескомпромиссной драке за Императорский трон, а медовый вкус мести сделает совершенно безболезненным удар топора палача!
Однако эту остро-сладкую, как множественный оргазм, мысль о мщении внезапно перебил холодным, отрезвляющим потоком родниковой воды равнодушный голос знахарки:
— Я, по-видимому, зря к тебе пришла, Нафрит. Даже неискушенный наблюдатель по этим судорожным движениям пальцев твоей правой руки, ищущих рукоять кинжала, и левой — тянущихся к чьему-то горлу, сейчас бы сказал, что ты
