— Как ты все угадываешь? Неужели кусок бумаги тебе об этом рассказывает? — отложив книгу, Александр подошел к матери, когда девушка, получив утвердительный ответ на свой вопрос, ушла, оставив банку смородинового варенья.
— Я и сама этого не знаю, — престарелая женщина пожала плечами. — Мне приходится настраиваться, тогда имена и события как бы сами вспыхивают в мозгу, подобно импульсу. Но и это выходит не всегда. Однажды, когда я сидела дома одна, решила разложить карты. Раз разложила, два… и каждый раз, когда я их собирала, тасовала и раскладывала по-новой, они вновь и вновь показывали мне дату: двадцать шестое апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестой.
— Карты-то твои хоть объяснили, что это значит?
— Ни один расклад не приоткроет завесу тайны. Но я все-таки попыталась. Случится что-то страшное. Валет бубей обычно обозначает маленького мальчика, но это не столь важно. Именно ребенок станет причиной большого несчастья. Как это объяснить, я не в курсе.
— Добрый день, Александр Александрович, — рано утром, незадолго до поездки в больницу, раздался оглушающий звук звонящего стационарного телефона. — Это вас Беляев беспокоит, директор вашего отделения. — Боровой уже давно работал в курчатовском институте, изучая ядерную физику и все, что с ней связывает. — Вы бы не могли мне помочь в расчетах для Чернобыля?
— Да, конечно, — смущенно ответил Александр. Тревога, появившаяся после последнего слова, начала медленно нарастать в нем, как снежный буран пару лет назад в материнском доме. — А что случилось?
— Авария, — коротко произнес директор и положил трубку.
— Что-то случилось? — почувствовав резкую смену настроения, Мила подошла к мужу и обняла его сзади, обхватив худыми руками плотную грудь. Вдохнула резкий запах тройного одеколона и продолжила: — Звонили из института?
— Да, зовут на расчеты. Не понимаю, у них полно блестящих теоретиков, а они позвали экспериментатора.
— Может, потому и позвали? — девушка пристально вгляделась через плечо в его хмурое лицо.
— Вас уже ждут, — когда машина подъехала к жилому дому и любезно сообщила о своем прибытии, просигналив на весь двор, Александр, перекинув через правую руку пальто — “не доверяю я погоде, она у нас дама легкомысленная”, — вышел на улицу. Сделал ладонь козырьком и вгляделся в абсолютно чистое небо.
Но не успел он сделать и шага, как солнце закрыла огромная грозовая туча, взявшаяся непонятно откуда. Птицы, что мирно щебетали, тут же взмыли вверх, превращаясь в мелкие темные точки. Ветер, поднимающий пыль у дороги, разогнал навязчивую духоту.
— В институт, — коротко бросил Боровой, напоследок хлопнув дверцей.
***
— Сынок, ты хочешь что-то сказать, — после долгого изнурительного разговора в институте Александр отправился в больницу. Матушка продолжительное время лежала, охваченная параличом. Вечером дежурный медперсонал уходил, и за престарелой женщиной ухаживать было некому.
Боровой переступил порог палаты, где мама лежала одна, изучая пустым взглядом потолок, и, присев на краешек кровати, он погладил морщинистую руку.
— Да-а все в порядке, мам. Для меня самое главное твое выздоровление, — Александр взял со стоящего рядом столика тарелку с дымящейся манной кашей и, зачерпнув белую субстанцию, поднес ложку к ее пересохшим от жажды губам.
Он понуро опустил взгляд, когда матушка, поведя головой, отказалась от еды. Обтянутое кожей лицо заставило его прерывисто выдохнуть, чувствуя, как рвущиеся наружу эмоции терзают сердце, становясь непосильным грузом. Где-то в глубинах разума шикнула мужская гордость, не давая чувствам волю и не позволяя разразиться бурными рыданиями.
Ему так и не удалось узнать мать до конца, все еще ощущая себя брошенным ребенком. “Я не такой как все!” — каждый день замечая жалость в глазах ровесников, живущих в полных семьях: матери, прошедшие войну и оставляющие детей на пьющих отцов, вернувшихся с фронта. Эти дети не чувствовали то, что чувствовал мальчишка, с завистью и съедаемой сердце болью поглядывающий на них.
“Откуда у тебя появились такие мысли?” — когда матушка, спустя несколько лет, появилась на пороге отчего дома, распахнув ранее невиданные теплые объятия, прижала его к своей груди, такой большой и женственной, он почувствовал себя маленьким мальчиком, ощущая, как руки заледенели и безжизненно повисли, будто лохмотья, а по телу прошлась дрожь, покрывая кожу мурашками.
— Мам…
Женщина распахнула глаза, прежде прикрытые от ослепляющих лучей солнца, проникающих в палату через окно. В теплую пору темнело поздно, и солнце еще долго возвышалось над еле заметной линией горизонта. Проплывали седые облака, грозя обернуться проливным дождем.
— Я буду заботиться о тебе, как и прежде. Я не имею на тебя обиды, — на этом слове Александр заботливо погладил маму по почти безжизненной руке. Ее прерывистое дыхание разрывало молчание, временами возникающее между слов, показывая, что жизнь в бренном теле еще есть, держась за тоненькую ниточку и балансируя на грани, — как бы отец не пытался разубедить меня в обратном.
— Пока тебя не было, — еле слышно начала матушка, с трудом моргнув налившиемися свинцом глазами, — я увидела чудное создание, девочку. Она такая маленькая и беззащитная. У нее роскошные длинные волосы, словно в прядях затаились глубины ночи, — ее бледное лицо озарила улыбка. — Дитя стояла возле моей кровати, пока я просила прощение у Господа за все свои грехи. Ее глаза блестели синевой, она была счастлива…
— Я не понимаю, о чем ты говоришь! — Александр от отчаяния всплеснул руками.
— По твоим глазам я вижу, что тебя что-то беспокоит, — матушка, словно очнувшись от бреда, снова продолжила беседу, как ни в чем не бывало, — давай на прощание поговорим с тобой, как самые близкие люди. Не спеши, — дрожащей рукой она оборвала возражения, рвущиеся с губ сына, — я все понимаю. Ты до сих пор переживаешь из-за моего отсутствия в своей жизни, хоть и хорошо это скрываешь. Не терзай свою душу, расскажи все как есть.
