все.
– Паркуйся вот сюда, – командует Яр.
– Я не умею!
– Мы все вместе сделаем, не бойся.
И он действительно кладет свои удивительно горячие руки на мои, а сам спокойным и уверенным голосом говорит мне, что делать.
– Проезжай. Стой. Задняя передача. Руль влево до упора. Медленно едем. Стой. Руль в исходное. Молодец. Надо немного выровняться, переключай передачу. Осторожно вперед, совсем немного, вот так. Еще. Стой!
И тут что-то случается. Я четко слышу команду «Стой», понимаю, что надо нажать на тормоз, но, кажется, делаю это слишком резко. И только через секунду понимаю, что я нажала не на тормоз. А на газ. До упора. И теперь я, словно в замедленной съемке, наблюдаю, как мы несемся прямо на багажник чьего-то мерса.
– Тормози! Тормози!!!
Каким-то чудом я успеваю затормозить буквально в сантиметре от чужой машины. Яр, бледный как мел, смотрит на меня, на ту тачку, а потом убирает мои руки с руля, сдвигает мои ноги в сторону, дотягивается своей ногой до педалей, и вот так, сидя наполовину на своем месте, наполовину на месте водителя, едет назад и паркует машину туда, куда мы изначально хотели.
Выключается мотор, в машине на секунду становится до безумия тихо. Слышно только наше дыхание. Меня колотит. У меня трясутся губы, руки, плечи, я словно падаю в какую-то пропасть, наполненную ужасом, и мне оттуда не выбраться.
– Нюта! – слышу я голос, который доносится до меня как сквозь толщу воду. – Нюта! Дыши!
Я со всхлипом втягиваю воздух в легкие, и оказывается, что я и правда до этого не дышала. Настолько сильно испугалась. Жду, что на меня сейчас будут кричать, говорить, что я тупая безрукая идиотка, но вместо этого щелкает мой ремень, и Яр резко притягивает меня к себе, обнимая.
– Тшшш, все хорошо, Нюта. Все хорошо. Ты испугалась, я испугался, но все хорошо, – хрипло шепчет Яр.
– М-м-машина, – задыхаясь, всхлипываю я. – Я м-м-могла ее разбить…
– Этот старый вонючий мерс? Да хозяин был бы только рад, серьезно. Бабла бы от страховки получил.
– Т-т-твоя… разбилась бы…т-т-тоже…
– Ну не разбилась же, – Яр успокаивающе гладит меня по спине, и это дежавю, потому что совсем недавно я так же рыдала у подъезда Георгия Исаевича, а Яр так же меня утешал.
Но в этот раз я не готова выбраться из его рук, в них слишком тепло и хорошо, а я слишком опустошена страхом. Мне надо. Мне надо сейчас побыть вот так. Хотя бы еще чуть-чуть.
От него пахнет разгоряченным мужским телом и ледяным парфюмом, у него твердые горячие мышцы под тонкой тканью рубашки, у него удивительно ласковые пальцы, которыми он гладит меня по спине. Я поднимаю взгляд и встречаюсь с его синими глазами, в которых нет привычного холода. Там бездна, наполненная адским пламенем.
У меня так шарашит пульс, что я едва могу дышать. Но теперь уже не от страха. Я сильно вздрагиваю, когда его ладонь мягко, но уверенно ложится на мой затылок. Секунда, и слышу свой короткий выдох. Не протестующий, скорее удивленный. По позвоночнику проходит озноб, а вслед за ним волна жара, от которой у меня загораются щеки, и низ живота обжигает сладко тянущим предчувствием. А потом Яр меня целует. Просто наклоняется и накрывает мои губы своими.
Яр
У нее нежные сладкие губы и неумелый ласковый язычок. У нее шелковые гладкие волосы, тонкое тело, горячее даже под одеждой, и она так дышит, так пахнет, так льнет ко мне, что это сносит крышу. Напрочь.
Я не думаю. Не думаю, не думаю, не думаю!
Потому что как только включится мозг, все будет очень и очень плохо.
Еще несколько секунд. Еще пять, еще четыре, еще три…
– Яр!
Нюта упирается ладошками мне в грудь, и глаза у нее огромные и перепуганные. Серо-зеленый мрамор радужки и черное дуло зрачка. Я молчу и только завороженно смотрю в них, а включившийся мозг в панике ищет себе оправдания.
Но как можно оправдать то, что я жадно целовал сестру своей невесты и что от этого у меня встало буквально за несколько секунд, как в чертовом пубертате?
Никак. Гореть мне в аду.
– Яр! – в голосе Нюты звучит отчаяние. – Что?! Зачем…
– Стресс, – хрипло говорю я первое, что пришло мне в голову. – Это просто стресс. Реакция организма на смертельную опасность.
– Да, – выдыхает она облегченно. Кажется, ей тоже проще принять это объяснение. – Точно. Я… слышала что-то такое.
– А еще это хороший способ прекратить начинающуюся истерику, – добавляю я.
Тоже хорошее оправдание, спасибо, мозг!
– Я думала, в этом случае дают пощечину.
– Я не смог бы тебя ударить. Никогда. А так… шоковая терапия.
– Конечно, – кивает она. – Да, я понимаю. Да.
И ни один из нас не говорит о том, что для шоковой терапии наш поцелуй длился слишком долго. И ни один из нас не говорит о том, что для шоковой терапии она слишком охотно мне отвечала.
Зачем об этом говорить?
Нет смысла.
Я скоро женюсь на ее сестре. И она это знает, и я это знаю.
Так какого хрена, спрашивается, я стал ее целовать? Я что, озабоченный подросток?
– Пусти меня обратно на место водителя, – говорю я нарочито бодрым голосом. – Пора домой тебя везти.
– Да конечно!
Мы меняемся местами, я стискиваю в ладонях руль, Нюта неловко ерзает, смотрит то вперед, то в окно. Куда угодно, но только не на меня. Впрочем, я ее понимаю.
И когда уже выезжаю с парковки, она вдруг тихонько, еле слышно спрашивает:
– Такого ведь больше не повторится, да?
– Ты про наши уроки вождения? – перевожу я все в шутку, как будто не понял, о чем она на самом деле спрашивает. – Прости, но нет. Кажется, я себя переоценил, у меня не такие крепкие нервы, как я думал. Я все осознал и решил, что не готов умирать молодым.
– Эй, ты меня хвалил вообще-то!–
