Несколько раз шквалистый ветер сбивает меня с ног. Полушубок и валенки обледенели, и я, с трудом подтягивая страховочный линь, поднимаюсь на ноги. В конце концов вычерпал из ящика кислоту, перемешанную с водой, и плотно завинчиваю пробки банок. Крен достиг критических размеров, и кислота просачивалась через прокладки пробок. После этого толстым слоем технического вазелина покрываю все электроды аккумуляторов и выход кабеля. «Если аккумуляторы окажутся в воде, они не сразу разрядятся, и передатчик еще некоторое время будет действовать»,— решаю я. Работа продвигается медленно. От мороза и кислоты руки распухли.
Неожиданно страшный треск заглушает рев шторма, а с вант сыплются куски льда. С изумлением и ужасом вижу, как заливаемое волнами судно вначале медленно, а потом все быстрее разламывается надвое. Носовая часть «Байкала», еще державшаяся на плаву, отделяется от засевшей на скале кормы и разворачивается по ветру. С пронзительным скрежетом лопаются тросы такелажа. Их оборванные концы вместе с кусками льда летят за борт и падают на палубу. Оторвавшийся нос тащит за собой часть канатов, которые, в свою очередь, захлестывают метавшуюся спасательную шлюпку, и она, проскользнув в полуметре от аккумуляторного ящика, сваливается за борт.
Затаив дыхание, я смотрю на оледеневшую серую громаду носовой части, поднявшуюся на волне над затонувшей кормой. Кажется, еще мгновение, и она рухнет на корму. Но ветер и волны теснят ее, и, переваливаясь, она несется к черной стене. Вслед за ней среди бочек с нефтью мелькают спины свиней, которых к Новому году живыми везли шахтерам в Баренцбург. Взглянув на болтавшийся на входном изоляторе обрывок антенны, я про себя отмечаю: «Антенного канатика больше нет...»
Забираюсь в рубку и при свете керосиновой лампы перерываю ящики со старым имуществом в надежде найти антенный канатик или хотя бы подходящий кусок провода. Дверь перестала закрываться, и на полу рубки набралось воды и льда по самый порог. Стараюсь не упасть. Вспоминаю, что катушка индуктивности мощного длинноволнового передатчика обмотана медным многожильным проводом. С трудом вытаскиваю и разматываю ее, получается метров десять — маловато. Торопясь, начинаю расплетать провод на пряди, когда в рубку буквально вваливается матрос Хромов.
— Капитан приказал срочно давать SOS. Вот радиограмма. — Отдав радиограмму, Хромов продолжает: — Сейчас тащим из воды шлюпки. Они болтаются за бортом и превратились в глыбы льда. Тали тоже обмерзли, и шлюпки тащим вручную. Пока ничего не получается. Половина команды вымокла и сидит под брезентом. Капитан и команда говорят, что теперь от тебя зависит, найдут нас спасатели до того, как судно уйдет под воду, или нет.
— Найдут, — не очень уверенно отвечаю я. — Только помоги расплести провод.
Вдвоем мы расплетаем провод, соединяем пряди в один конец, а затем заделываем в изоляторы. После этого, привязавшись друг к другу, выбираемся на палубу и начинаем подвешивать антенну. Шквалистый ветер с мелкими льдинками от замерзших на лету брызг воды и колючий снег слепят глаза, отчего и без того темная ночь кажется непроглядной. Первая попытка оканчивается неудачей. Хромов добрался по обледеневшему металлическому трапу почти до половины дымовой трубы, но поскользнулся и, едва не свалившись, выпустил антенну. Два изолятора разбились, и нам пришлось возвращаться в рубку. Сняв с переборки настенные изоляторы главного передатчика, мы монтируем их в антенну. Теперь уже оба залезаем на трубу и, помогая друг другу, прикрепляем конец антенны к верхней части трубы.
Вернувшись в рубку, включаю передатчик и нажимаю на ключ. Стрелка антенного амперметра дергается и ползет вверх. Пальцы не действуют, стучу всей рукой. Три точки — три тире — три точки, а затем трижды: «Я — «Байкал». Судно переломилось, держимся на кормовых надстройках. Капитан «Байкала».
Спасатели отвечают не сразу. Искровой радиопередатчик «Байкала» прослушивается теперь как слабый шорох и к тому же в стороне от волны бедствия. Я несколько раз подстраиваю передатчик и повторяю сигналы SOS, прежде чем меня услышали. Готовый каждую минуту угаснуть, передатчик снова связывает «Байкал» со спасательными судами...
Сигнал бедствия даю первый раз в жизни, получается просто и буднично. Я понимаю, что капитан, решив дать SOS, теперь уже больше ни на что не рассчитывает. Спасательные суда сами с трудом удерживаются против ураганного ветра. Идти к «Байкалу» в темноте, через гряды скал — верный шанс погубить корабли и людей. Спустить шлюпки им тоже нельзя — ураган погонит их к берегу. И если их не зальет водой и не разобьет о скалы, то гибели у черной стены им не миновать. Даже если они чудом добрались бы до «Байкала», обратно против ураганного ветра и волны им все равно не выгрести, и к экипажу «Байкала» прибавились бы моряки спасательных шлюпок.
Казалось, вторая ночь урагана никогда не кончится. Спардек уже залило, и вода, проходя через полуоткрытую дверь, вместе с битым льдом плещется в рубке, все ближе подбираясь к столу. Мокрый и окоченевший, сижу на столе среди подвешенных проводов, продолжая давать радиопеленг, пока в море не появляются огни спасательных судов. К утру, когда шторм начал стихать, кормовая часть судна, достигнув пологого склона, под ударами волн начала быстро сползать со скалы и уходить в воду. Моряки прикрепили к вантам бочку с нефтью и подожгли ее.
Красные отблески пламени освещают ледяной хаос разрушенного судна. Рация еще работает, и я принимаю последнюю радиограмму: «Байкал», у вас видим огонь, спускаем шлюпки — приготовьтесь к эвакуации».
Шторм быстро угасает, и в просветах мчащихся облаков проглядывают звезды. Наступает утро. Тучи уходят за горизонт, открывая нежное бледно-голубое небо, которое можно увидеть только в высоких широтах Арктики. На его фоне черная стена теперь кажется скорее величественной, чем ужасающей. Оледеневшая от волн снизу, сверху она разукрашена зелеными пятнами мха. Даже на самой вершине, где начинается толща ледника, проглядывает живая зеленая полоска. Ни ураганный ветер, ни мороз не могли уничтожить эти, казалось, такие слабые признаки жизни.
Океан отдыхает, и на его пологой волне к «Байкалу» спешат шлюпки спасательных судов...
В. Сидоренко, капитан 2 ранга в отставке
Весть о происшествии разлетелась по цеху мгновенно. Всему виной был «козел» — так сталевары называют аварийное застывание металла на дне конвертера. «Козел» — термин русский, а дело происходило на Бокаринском металлургическом комбинате.
Фома Васильевич вбежал в цех. Прямо над головой, в двух шагах от распахнутого жерла остывающего конвертера, замерли в черном ковше сто тонн расплавленного чугуна. На крюках мостового крана повис громадный совок с металлоломом. Это можно было назвать немой сценой, если бы не могучий рев вырывавшихся откуда-то сверху газа и пара.
Фома Васильевич ринулся спасать чугун, пока он не остыл и не превратился в еще одного «козла». Повинуясь его командам, задвигались люди, с тройной нагрузкой заработало ожившее оборудование. Даже уставшие чернорабочие — «кхаласи» взялись за кувалды и ломы, видя, как сам инженер в каске, пиджаке и при галстуке — другой формы одежды Фома Васильевич здесь не признавал — руководит аварийными работами.
— Эх, да кто ж так делает! — кричал он мастеру, перекрывая рев пара. За эту способность коллеги-индийцы дружески прозвали его «большим голосом».— Нежней надо, вот так! — Он схватил пудовую длинную ложку для отбора проб и, ловко орудуя ею, выхватил из яркого пламени красную раскаленную массу.
Не надо замерять, я и так вижу температуру, — торопил он. — Теперь покачай «горшок» и сливай — готова, родимая!
Через минуту под восхищенный ропот собравшихся мастер объявил, что измеренная приборами температура металла лишь немного отличается от той, которую на глазок определил Фома Васильевич.
На разборе аварии говорили и шумели разом. Начальник цеха мистер Пандей разводил руками, всем своим видом свидетельствуя, что «козел» случился по его недосмотру.
Возвращались домой на машине. Шофер Вишвакарман после долгого молчания неожиданно заметил:
— Завтра праздник, а вы опять домой поздно возвращаетесь!
— Какой еще праздник? — не сразу понял Фома Васильевич.
— Мой праздник, ваш праздник. Торжество в честь бога Вишвакармана — покровителя труда и ремесла.
Сам Вишвакарман давно жил ожиданием этого дня. Во-первых, он — шофер и имеет непосредственное отношение к технике, а профессия эта в Индии уважаема. Во-вторых, они с богом как-никак тезки, и этот праздник он воспринимал как свой личный.
...Приехав в Индию недавно, великолепный специалист своего дела, убежденный «технарь», готовый часами терпеливо раскрывать индийским коллегам металлургические премудрости и секреты, инженер Николаенко скоро обнаружил, что знакомый и привычный заводской механизм здесь имеет некоторые особенности. Перед пуском нового агрегата все ждут, пока появится неторопливый жрец и, прочитав подобающие мантры, разобьет кокосовые орехи о панель управления. Или в один прекрасный день мальчики-машинистки в конторе прекращают работу и украшают свои «ремингтоны» жасминовыми гирляндами и сандаловыми палочками...
