Но старпом рассердился. Не вижу в сумерках, но чувствую, как веко у него задергалось.
— Выполнять приказ! Посмотрел я ему вслед, как он
пробирался через кучи сетей на нос судна, и отправился к кормовой рубке, в которую вели две двери.
Потянул я одну, посветил фонариком. Камбуз. Крохотная каморка с маленькой плитой. На плите кофейник, В углу шкафчика, у дверей, ящик с оторванной доской и консервные банки. Я нагнулся над ними и оторопел. Консервы были немецкие, И ящик с галетами тоже немецкий...
Снял я перчатку и ладонь к плите приложил. Плита горячая. Кофейник на ней теплый,
Как ошпаренный выскочил я на палубу, ничего не понимаю, в башке все Перепуталось — немецкие консервы, теплый кофе на горячей плите, а людей нет.
И в это время на самой корме фигура человека выросла. Ну, думаю, кто бы ты ни был, немец, не немец, а так просто я не дамся. Фонарь в руке зажал.
И вдруг слышу:
— Ты чего, Потапыч, козлом прыгаешь?
Это Федя из шлюпки вылез. Он почувствовал, что рядом довольно странные вещи происходят. А старпом приказал ему, боевому десантнику, в шлюпке сидеть.
— Кофе там, — говорю, — еще теплый... консервы немецкие...
Федя пошел со мной. Присел у порога камбуза, консервы в руках повертел, тщательно осмотрел плиту, выпрямился и, как собака, потянул носом воздух.
— Ну, Потапыч, вроде бы настоящим делом пахнет. Тебе, конечно, не учуять, поскольку вонючей тряпкой занавесился. Дуй за мной.
Он вытащил из борта тяжелый нагель, длинный металлический стержень, за который снасти крепятся, и подкрался к другой двери. Затем осторожно ощупал ее, ухом приник и поманил меня.
— Да сбрось ты свою дурацкую тряпку! — Он взял мои пальцы и провел по дверной филенке. — Щупай. Пулевые отверстия.
И точно — пальцы мои нащупали дырки с выщербленной щепой.
— Неужто стреляли? — удивился я.
— И совсем недавно, — тихо проговорил Федя. — А теперь свети фонарем. Я вперед пойду.
Направил я луч света в рубку и отпрянул. Перед нами, скорчившись, лежал в луже крови человек в матросской форме. В его лицо, заросшее жесткой черной бородой, упирались ноги другого моряка, но уже в форме офицера, голова была запрокинута. Тянуло пороховой гарью и терпким запахом крови.
— Вот они, твои немцы, — прошептал Федя и вытянул из моих пальцев фонарь.
Из рубки вниз вел крутой трап, на котором в разных позах громоздились трупы матросов и офицеров. Тут же валялось оружие — ножи, пистолеты.
— Подводники, — снова шепнул Федя. — Узнаю гадов по одежде.
Спустились мы вниз и остановились еще перед одной запертой дверью. Была она, как решето, продырявлена пулями. Федя проговорил сквозь зубы:
— Прижмись к переборке, мало ли что...
Затем он с силой ударил. Дверь с хрустом сорвалась с петель, и Веселков, пригнувшись, с неожиданной ловкостью прыгнул в каюту.
В свете фонаря под столом, заваленным объедками и вдребезги разбитой посудой, мы разглядели человека в офицерском мундире, распластавшегося ничком. Судя по нашивкам на рукавах, чина он был немалого. Рядом лежал автомат. Слева, в углу, спиной к нам, уткнувшись лбом в обшивку борта, сгорбившись, стоял на коленях эсэсовец в черной парадной форме, фуражка сдвинулась на лицо, открывая плоский затылок с редкими волосами.
— Перестреляли друг друга, — сказал Федя и отшвырнул в сторону нагель.
Не обращая внимания на мертвецов, Веселков стал обследовать каюту и на каждом шагу к чему-то прислушивался.
Внезапно сверху донеслись голоса. Старпом и матросы звали нас в шлюпку.
— Да подождите вы! — прикрикнул Веселков. — Тихо, горлопаны!
— Быстро наверх! В трюме мины! — послышался с палубы голос старпома.
Я встрепенулся и бросился было к выходу, но Федя удержал меня за рукав.
— Слушай!
В обрушившейся на нас тишине где-то мерно и тихо стучали часы. Нет, это были не наручные часики. Стук их был четким и ясным. Федя вдруг шагнул к эсэсовцу и рывком перевалил его на спину. Звякнул автомат, глухо стукнула о палубу голова фашиста.
— Вот она! — Федя нагнулся над черной, отливающей матовым блеском коробкой, которая была скрыта телом убитого.
— Мина с часовым механизмом. Теперь действительно надо удирать. Килограммов пять потянет машинка.
Он сказал это просто и спокойно, словно речь шла о магазинной покупке. Нагнувшись к мине, он что-то щупал, движения его стали быстрыми и уверенными. Он выволок из-под стола убитого офицера, молниеносно обшарил его карманы, затем открыл ящик стола, другой, вынул какую-то пухлую книжицу в кожаном переплете, полистал и сунул за пазуху. Казалось, не будет конца Фединым поискам. Стук часового механизма колоколом гремел в моих ушах.
— Веселков, наверх! — заорал я не своим голосом. — бежим!
Я карабкался по крутому трапу, цепляясь за поручни, задевая мертвецов. За мной не спеша поднимался Федя Веселков.
Не помню, как я добрался до шлюпки. Гребцы, плотно сжав губы, с бледными лицами навалились на весла. Веселков на корме что-то втолковывал старпому, а тот кивал головой как заведенный.
Как только шлюпка коснулась борта нашего парохода, Иван Антонович взметнулся по штормтрапу, понесся докладывать капитану.
Когда мы с Федей появились на мостике, у капитана был озадаченный вид. Слушая сбивчивый доклад старпома, он вопросительно посмотрел на нас.
— Давайте ход, товарищ капитан, — решительно сказал Веселков.
Брови у капитана сдвинулись.
— Может быть, вы мне все-таки объясните толком, что происходит?
— Дайте ход, уходим, — упрямо гнул свое Федя, — объяснения потом. Или мы все взлетим на воздух.
Через минуту пароход вздрогнул, винт вывернул из-под кормы массу вспененной воды, и судно, медленно разворачиваясь, стало удаляться от зловещего парусника.
— ...Так почему же вы не разрядили мину? — спрашивал Федю капитан.
— Конструкция незнакомая, — ответил тот уклончиво.
— Однако вы только что заявили, что механизм включен на два часа. Значит, вам приходилось иметь дело с таким устройством,
Веселков угрюмо молчал.
— В конце концов, вы могли бы просто выбросить ее за борт.
Тут Федя поднял голову.
— А зачем?
Капитан недоумевающе поглядел на матроса, затем перевел взгляд на пухлую книжицу в кожаном переплете и задумчиво сказал:
— Впрочем, действительно, зачем?..
Весь экипаж, кроме вахтенных в машине и рулевой рубке, толпился на корме и смотрел на исчезающий парусник.
Вдруг на том месте, где он только что качался на волне, вздыбился к небу столб огня, и секунд через пятнадцать донесся раскатистый гул. «Призрак» закончил свое странное существование.
Многое оставалось для нас загадочным, пока капитан не собрал экипаж в столовой команды и не объявил, что обязан довести до нашего сведения историю «Призраков».
— Да, да, я не оговорился, — сказал он, — речь пойдет о двух кораблях...
Первым был подводный корабль военно-морского флота фашистской Германии, и пухлая книжка, которую обнаружил на шхуне матрос Федя Веселков, принадлежала командиру субмарины. Это был дневник, написанный четким почерком, в котором перечислялись с немецкой педантичностью день за днем кровавые дела подводных пиратов, потопивших двадцать девять судов.
После того как последовал приказ адмирала Деница прекратить военные действия и сложить оружие в связи с подписанием фашистской Германией безоговорочной капитуляции, командир «Призрака» заявил, что он не подчиняется этому приказу и считает его прямой изменой рейху. Лодка, находившаяся в то время возле берегов Англии, должна была всплыть, под белым флагом подойти к одному из английских портов и сдаться в плен. Большинство экипажа потребовало сдачи, но командир, ярый нацист, механик, минный офицер, несколько членов команды и штурмбаннфюрер СС, сопровождавший лодку в походе, решили идти к берегам Южной Америки ставить мины и, сколько позволит запас торпед, топить встречные суда. Об этом стало известно остальным членам экипажа, и они без ведома командира постарались избавиться от торпед. Узнав об этом, командир пошел на хитрость. Он повернул к берегам Англии и поднял белый флаг. Не подходе к острову Уайт, за которым расположена английская военно-морская база Портсмут, он приказал экипажу построиться на палубе. Как только построение было произведено, а в строю, естественно, не оказалось сторонников командира, механик и эсэсовец задраили люк, ведущий внутрь лодки, и командир скомандовал срочное погружение. «Призрак» круто изменил курс и направился к Южной Америке. Но скоро механик доложил, что топлива на переход не хватит: кто-то выпустил часть топлива из танков. Командир жаждал встречи с танкером, но не решался выходить на трассы океанских путей, по которым суда совершали свои обычные переходы Европа — Америка. Кончалась провизия, пресная вода. Несколько человек, не выдержав адских условий жизни в стальной коробке при тропической жаре, покончили с собой. И вот однажды в пределах видимости показалось парусное судно. Это была бразильская шхуна «Надежда». Почуяв добычу, «Призрак» из последних сил догнал парусник и потребовал остановки. Перепуганная команда, состоящая из шести человек, под жерлом наведенной пушки спустила паруса. Их хладнокровно расстреляли. Но каковы же были ярость и гнев командира «Призрака», когда он не обнаружил на шхуне ни грамма пищи, ни литра воды. Оказалось, «Надежда» бедствовала третью неделю. Штормом ее вынесло в открытый океан, она потеряла винт.
