Поначалу создается такое впечатление, что земля эта мало подходяща для ведения боевых действий: растительность убога, порой проедешь с десяток километров, прежде чем увидишь дерево на вершине холма. Склоны холмов усеяны камнями и покрыты мхом, поля почти все необработанные, скатываются вниз, не предоставляя, казалось бы, ни одного приличного укрытия. Но стоит вглядеться внимательно, как замечаешь, что укрытия все же есть, что вся эта зона, как соты, усеяна пещерами. Некоторые из них небольшие: на два-три человека. Другие значительно просторнее — на роту. Здесь сколько хочешь бросай бомбы, им никогда не разрушить созданных природой укреплений. Единственная опасность — остаться засыпанными лавиной камней, но партизаны справляются и с этим, специально укрепляя выходы из пещер и превращая их таким образом в настоящие бетонные бункера. Потому-то базы, что расположены на севере, считаются постоянными и оборудованы на любое по длительности пребывание.
Эти базы никому еще не показывали, и, хотя меня специально не предупреждали о том, чтобы я не рассказывала об их месте нахождения, я эту цензуру налагаю на себя добровольно. Скажу только, что дорога к этой базе буквально метр за метром контролируется фидаинами. Кто до сих пор не принимает фидаинов всерьез, кто продолжает думать о них, Как о романтических оборванцах-разбойниках, тот их, несомненно, недооценивает. Тому стоит взглянуть на такую базу, как та, что видела я, и он сразу изменит свое мнение.
База была расположена в одном из распадков, все подходы к ней, высоты, с которых проглядывалось ущелье, контролировались невидимыми автоматами и пулеметами, готовыми в любую секунду открыть огонь. На базе находилось не меньше пятидесяти молодых партизан — от четырнадцати до двадцати восьми лет, как я поняла, весьма неплохих знатоков оружия самых разнообразных систем. В основном это были студенты и учащиеся лицеев, на базе они оставались до полугода.
Жилые помещения располагались в углублениях пещеры; одно из таких углублений, уходящее влево, было расширено: прорублены аккуратные стены, потолок во избежание излишней влажности, покрыт битумом. На одной из стен висела самодельная газета, сообщавшая новости последнего дня, на полу аккуратно заправленные матрацы. В небольшом троте была устроена и комната отдыха — с библиотекой и проигрывателями. Каменная скамья, крытая матрацем, позволяла с удобством и относительной роскошью принять гостей. Здесь нас и встретил командир базы Абу Мохаммед. Я спросила его:
— Много ли фидаинов гибнет?
— Месяц назад погибло восемь человек, их окружили чуть ли не три сотни солдат... На прошлой неделе — еще шестеро. Я вам привожу случаи самые серьезные, чаще всего мы возвращаемся в том же составе, что уходим. Максимум двое-трое раненых. На ту сторону перейти не просто, но и не так уж трудно, как можно было бы подумать. Мы научились проходить сквозь фотоэлектронное заграждение, теперь это дело несложное. Что касается минных полей, то нам известны почти все их комбинации, редко, когда мы ошибаемся. Знакомы мы и с их трюком с пластинкой. Он вот в чем состоит: они заводят пластинку со словами: «Внимание, мы тебя заметили, бросай оружие!», а потом стреляют со стороны, противоположной той, откуда раздается голос. Самое опасное наступает после атаки, когда они поднимают в воздух самолеты и вертолеты. Поэтому необходимо, как это ни трудно, задержаться на вражеской территории, выждать.
— Как же вы все-таки переходите линию фронта, как возвращаетесь назад?
— О, это несложно. Все дело в том, что я не могу вам об этом рассказывать...
Потом мы прошли по базе, окруженные фидаинами, которые смотрели на меня во все глаза.
Кто это? Что ей здесь надо, этой женщине?
Я заметила двух молодых парней, которые никак не могли сдержать свое любопытство: они толкали друг друга локтями и даже поочередно показывали на меня дулами своих автоматов. Я отозвала их в сторону и спросила:
— Вы что, большие друзья?
Они поначалу замялись, затоптались на месте, а ответили чуть ли не хором:
— Мы — братья. Меня зовут Низар, а меня Рафат.
Я спросила, можно ли их сфотографировать. Они согласились, но поставили одно условие — чтобы я сфотографировалась вместе с ними: «Так ты лучше запомнишь, что когда-то познакомилась с нами. И если мы погибнем, то все равно не будем такими мертвыми — ведь ты будешь нас помнить».
Я сфотографировалась с ними, и для всех остальных это стало каким-то сигналом: они бросились ко мне, крича «и со мной, и со мной, я тоже тогда буду не таким мертвым».
— Стойте, стойте! — крикнула я им в ответ. — У меня к вам тоже просьба. Можно?
— Да, конечно, да!
— У меня такая просьба: останьтесь живыми, пожалуйста! Я хочу думать о вас как о живых.
Тут наступило сначала молчание, потом все зашумели, и, наконец, вперед вышел Рафат:
— Это они все меня просили. Просили от всех обнять тебя.
Ориана Фаллачи
Перевел с итальянского И. Горелов
В Японии бок о бок живут несколько театров: «Хайюдза» — обычный театр европейского типа, «Кабуки» — драматический театр средневековья, и самый древний из всех — классический театр «Но».
Театр «Но» возник в XIII веке из древних храмовых представлений, где разыгрывались пьесы на сюжеты религиозных легенд. По своим канонам театр «Но» очень похож на древнегреческую классическую трагедию. И тут и там на сцене действуют в основном два актера: главный герой и его партнер. В театре «Но» они называются ситэ и ваки. Ситэ необычайно пышно и ярко одет. Речь его сложна и предельно изысканна. Ваки же разъясняет зрителю все, что говорит и делает ситэ. На сцене сидят хор и оркестр. Хор предупреждает о предстоящем выходе актера, вступает в разговор с ситэ и излагает содержание пьесы, пока тот танцует. С трех сторон сцена театра «Но» открыта, в глубине же висит задник, причем всегда один и тот же: раскидистая сосна на золотом фоне. Пол сцены устроен весьма хитроумно, под ним размещены резонаторы, так что актер должен точно знать, куда и когда ступить, где и как топнуть. Точно рассчитанный удар ногой вызывает раскат грома. Хорошо знакомый с древними традициями театра зритель знает: гром возвещает о самом драматическом моменте пьесы.
В «Но» играют только мужчины, одетые согласно роли в мужские или женские маски. На них очень пышные и тяжелые одежды. Они настолько тяжелы, что женщина-актриса, пожалуй, просто не смогла бы двигаться, скажем, в том облачении, которое полагается по традиции для роли нежной феи. Да и мужчинам это не всегда легко, и не случайно в жаркие летние месяцы афиши нередко предупреждают зрителей, что представление будет идти не в полных костюмах, а только в легких халатах и юбках хакама.
Кем бы ни был герой пьесы — бедным рыбаком или нищим монахом, одет он непременно в древний придворный костюм из роскошных шелков и золототканой парчи. В руках у актера веер. По ходу пьесы веер становится и флейтой, и мечом, и букетом, и, если требует сюжет... веером.
Рядом с актерами снуют по сцене несколько человек в скромной темной одежде. Они поправляют туалеты актеров, приносят, понадобившуюся по ходу пьесы вещь, подкладывают подушечку, если актер должен стать на колени. Эти служители сцены называются курумба. Им положено считаться невидимками, и привыкший к ним японский зритель действительно их не замечает.
Чтобы угодить вкусам публики, среди которой были не только князья и самураи, но и их челядь и простонародье, в качестве интермедий вставлялись фарсы «кёгэн» на злободневные бытовые темы, насыщенные сочным простонародным юмором.
Театр «Но» до сих пор довольно популярен в Японии. Конечно, для его восприятия нужна определенная подготовка. Да это, впрочем, понятно, ведь «Но» — это живущее прошлое, и его архаический язык и полное намеков и условностей действие может понять лишь человек, воспитанный в традициях древней японской культуры.
С. Арутюнов
Не в своем флаге не ходи!
Грациозные обладательницы мини-юбок, макси-пальто и прочих швейных изделий из клетчатой «шотландки» вряд ли подозревают, что разгуливают во... флаге. Между тем это именно так. И человеку, сведущему в символике шотландских кланов, достаточно беглого взгляда, чтобы точно определить, в чьи цвета они облачились — Маклеодов, Макдональдов или Макфарланов, Макинтошей, Макмилланов или. Макферсонов. Так что, очутившись в Шотландии, самозванки рискуют постоянно ловить на себе косые взгляды. Не говоря уж о том, что по неведению они того и гляди наденут мужскую юбку! Тут уж насмешек не оберешься, ибо законы клана очень щепетильны в этом отношении. Они точно определяют не только цвета и количество продольных и поперечных полос, но и их ширину с точностью до четверти дюйма.
