— Заметили! — вырвалось у Кузнецова.— Теперь-то уж наверняка подберут.
Действительно, вскоре над водой появилась летающая лодка Бе-4. Корабельный разведчик делал «гребенку» над тем местом, координаты которого сообщили истребители. Обнаружив летчиков, гидросамолет сразу пошел на посадку и сел на воду буквально в тридцати метрах от резиновой лодочки.
Как только смолк мотор корабельного разведчика, послышался раскатистый бас:
— Давайте сюда, флотская братия! — Из пилотской кабины высунулся внушительного роста майор.— Мигом к своим доставлю! Там поди уж вас заждались...
Как ни странно, именно эти тридцать метров до летающей лодки оказались непреодолимыми. Кузнецов и Стрижак никак не могли приблизиться к самолету. Под действием дрейфа Бе-4 относило от них все дальше и дальше. Тогда Иван поплыл кролем к корабельному разведчику. Когда он приблизился к летающей лодке, штурман подал с нее бросательный конец. Обвязавшись, стрелок поплыл обратно, к своему командиру. Как только Иван мертвой хваткой вцепился в лодочку, с гидросамолета их стали подтаскивать.
Как его протащили через люк стрелка-радиста, Кузнецов не помнил. В тот момент, когда сильные руки Стрижака подхватили его и подняли вверх, перед глазами Кузнецова поплыли разноцветные круги, и вскоре все померкло...
Очнулся он только тогда, когда корабельный разведчик благополучно совершил посадку на озере возле какого-то поселка.
— Поднимайся, старлей.— Командир экипажа обратился к Кузнецову.— Тут тобой высшее начальство интересуется.
На берегу с группой офицеров стоял начальник штаба авиации Балтийского флота полковник Шугинин: он встретил спасенных летчиков ласково, добрым словом. А вскоре за ними прилетел и сам командир полка.
— Что с ордером? — первое, что спросил Кузнецов.
— Нет больше «заколдованного ордера»! И не будет. Сейчас тебе нужно отдохнуть — получишь десять суток отпуска, а там...
— Почему он оставался целым? Что за трюк применили гитлеровцы? — снова обратился Кузнецов к командиру.
— Назначена специальная комиссия, которая работает над выяснением всех обстоятельств, связанных с ордером...
Так получилось, что о разгадке «заколдованного ордера» Георгий Кузнецов узнал уже после войны, когда встретился со своим бывшим командиром полка дважды Героем Советского Союза Н. В. Челноковым. Долго в тот вечер прославленный морской летчик генерал-майор Челноков и его ученик, ставший слушателем Морской академии, вспоминали о пережитом. И конечно, оба вспомнили о «заколдованном ордере».
...Сразу после того, как наши войска заняли порт Кунда, туда от нашей авиации была послана комиссия для выяснения всех обстоятельств, связанных с разгромом вражеского ордера. Оказывается, гитлеровцы держали в портах Кунда и Таллин около двухсот боевых кораблей такого же типа, которые входили в ордер. Как только летчики уничтожали какой-либо корабль, его место занимал другой, точно такой же. Наши люди обнаружили в этих портах большое количество покалеченных кораблей, не подлежащих ремонту.
Трюком с заменой подбитых и потопленных кораблей гитлеровцы пытались вселить в наших летчиков неуверенность и страх. Но добились обратного результата — дело кончилось тем, что лишь во время последнего налета морской авиации было только потоплено тринадцать кораблей, после чего фашисты были не в состоянии восстановить ордер — по типам кораблей — в прежнем количестве. По самым скромным подсчетам, в составе «заколдованного ордера» наши летчики подбили и потопили восемьдесят семь боевых кораблей. Дороговато обошелся гитлеровцам их психологический эксперимент...
А. Григорьев, капитан III ранга
На крышах еще лежит снег, но здесь, в Вильнюсе, с сегодняшнего дня начинается весна. В руках людей, гуляющих по улицам,— яркие букеты. Даже не букеты, а изысканные композиции из высушенных цветов и трав. Если пойти навстречу этой цветочной реке в поисках ее истоков, то непременно попадешь на центральный городской базар.
Здесь все затоплено цветами. Пылающие факелы проплывают над головами продавцов и покупателей, грудами лежат на прилавках, стоят у стен лавок, торчат из корзин и ведер. Букеты самые разнообразные — от тонкого прутика, украшенного белыми, фиолетовыми, бордовыми бессмертниками в обрамлении овсяных колосьев, до гигантов на крепком древке с пушистой кисточкой наверху, в которые заплетены замысловатым узором сотни цветов. Как же рождаются эти букеты, или, как их называют здесь,— «вербы»?
Знакомлюсь с Йозефом Францевичем Станкевичем. Большую часть своей жизни он провел в деревне, рядом с цветами, составляя из них букеты, а «вербы» делает уже лет пятнадцать.
— Весной я высаживаю около дома две грядки бессмертников,— рассказывает он.— Когда цветы распустятся, сушу их в тени, на чердаке. На солнце нельзя — они долго не простоят — осыплются. Все остальное дают поле, летний луг и еще болото — там я беру озерную траву, из нее метелки делаю. Собираю клевер, колоски ржи, конопли, овса. Почти всем растениям оставляю их родной цвет, но травку или злаки крашу в анилиновом красителе — праздник все-таки, понаряднее хочется сделать...
Вкус у Йозефа Францевича отменный, у его цветов и люди-то останавливаются чаще. Из разных ведер подберут по цветку, оценивающим взглядом окинут букет и, довольные, отходят.
У Леокадии Куницкой, приехавшей на базар из деревни Краучунай из-под Вильнюса, наряду с «вербами» обычного размера припасены для любителей двухметровые Гулливеры с диаметром «свечи» сантиметров двадцать. «Верба» кажется свернутой в тугой рулон клумбой, на которой по серебристому фону мха выложены красно-желто-фиолетовые цветочные ромбы.
...Впервые эти необычные букеты я увидел в Москве, в квартире знакомого художника. Он-то мне и рассказал про ежегодный весенний праздник цветов — Казюкас. Так называют литовцы день Казимира, который приходится на четвертое марта.
Праздник Казимира возник не на пустом месте, он сменил, а точнее, слился с гораздо более древним празднеством литовцев, знаменовавшим приход весны, начало сельскохозяйственных работ, первый выгон скота. И сейчас этот праздник знаменует начало весны — события радостного и значительного для каждого человека.
Праздник Казюкас всегда сопровождался большой ярмаркой крестьянского инвентаря и деревянных бытовых изделий. Так же добротны и ладны, как и в прошлом, привезенные на сегодняшнюю ярмарку грабли, вилы, бочки, деревянные ложки. Даже на светлом фоне соломы, устилающей телегу, на которой столяр привез на ярмарку свой товар, рукояти и зубья грабель выделяются яркой белизной... Вокруг столяра собрались не только покупатели, но и просто любопытные, которым не терпится потрогать эту суковатую, свежеструганую, пахучую белизну, повертеть в руках отливающий золотом бочонок, гнутые бока которого кажутся выточенными из одного куска дерева, настолько точно и плотно пригнаны доски. Обычно сдержанные на эмоции литовцы не скрывают восторга при виде выточенной на токарном станке прялки с ножной педалью.
И все же главное на ярмарке — «вербы». Лишь в XIX веке обычай украшать священное дерево жизни — можжевельник, дуб, вербу — разноцветными бумажками, кусочками материи, сухими цветами привел к появлению красочных «верб». В Вильнюсском музее истории и этнографии висит картина художника К. Русецкаса «Литовка с вербами», на ней изображен прототип сегодняшних роскошных букетов, а в витрине музея выставлены «вербы» прошлого века, которые, несмотря на свой почтенный возраст, выглядят так, будто их только что принесли с городского базара. Умело высушенные цветы могут стоять годами, не осыпаясь, напоминая о лесах и полях... Скромная ветка перетянутого красным лоскутом можжевельника постепенно превратилась в руках народных художников в букеты-гирлянды, от которых трудно оторвать взгляд.
...Море цветов, яркое солнце, улыбающиеся лица — общее действо незаметно втягивает тебя, включает в свой ход, настраивает на свой лад. Невозможно быть чужим на всеобщем празднике!
А. Сергеев
Фото автора Вильнюс, Литовская ССР
Телефон зазвонил как раз в тот миг, когда Джо Бейкер сел в ванну. Он выругался и, разбрызгивая воду, помчался в развевающемся купальном халате к своей небольшой, убого обставленной комнате, которая находилась в самом конце коридора, и сорвал с этого треклятого аппарата трубку. У его уха колокольчиком зазвенел голос Дженни; раздражение как рукой сняло, но от дурного предчувствия дважды сильно стукнуло сердце.
