шанс оправдаться?
Мне казалось, что за мной придут через час, два, в конце дня. Но Максим не появлялся. Никто не появлялся. Два дня я не ела и не пила. Меня взял озноб, так как пять часов я бессмысленно просидела насквозь мокрая у кровати. Сколько бы я не билась в окно, чтобы хоть кто-нибудь обратил на меня внимание, все были глухи к моим призывам. Я была невидимкой.
Сон не наступал. Я впервые не ела столько времени, и ужасное чувство голода порой лишало разума. Хуже всего было то, что творилось внутри… Страх разъедал внутри так, как червь разъедает спелое яблоко. Меня уморят голодом? Дадут умереть прямо здесь, в этой комнате?
Я не знала на что шла. Говорили, что будет опасно, но я не осознавала значения этого слова. Глупая, дура!
Было морально тяжело. Я ведь не подготовлена к таким вещам, я обычная…
Не знаю, сколько бы Максиму потребовалось, чтобы свести меня с ума, но, когда он пришел, я уж была практически сломлена. На грани.
Дверь открылась. Я лежала в постели.
За окном ночь. Прошло двое суток.
Мне так хочется есть и пить, ведь он отключил воду в ванной, что я сразу приподнимаюсь, хотя страх велит спрятаться. Мой разум затуманен, как и взгляд. Мужчина останавливается у постели. Я не решаюсь посмотреть на него.
— Ты меня очень разочаровала. Знаешь?
От этого повелительного низкого баритона по телу бегут мурашки. Вдруг он опускает ко мне руку со стаканом воды. Я тут же обхватываю мужской кулак пальцами, и наклоняю к себе желанное питье. Как какое-то животное пью из его рук. Стыдно, мерзко, неприятно.
Делаю глотки, пока не осушаю половину стакана. Какая вода все-таки вкусная! Божественная! Но потом Максим резко отбирает у меня его.
Злыми обиженными глазами смотрю на мужчину.
— Я ужасно хочу пить, — говорю мягко, скрывая раздирающую меня злость. Но она все-таки слышится.
Снова серые глаза… Смотрят так серьезно и непримиримо, что я опускаю голову.
— Получишь и воду и еду, если сделаешь так, как нужно. Ты уже достаточно натворила, так что будь теперь паинькой. Иначе я от тебя просто избавлюсь.
Он готов меня убить.
Почему за мной не едут, почему не спасают? Я давно не выхожу на связь.
— Так и будешь молчать? — спрашивает.
Я отворачиваю лицо. За мной вот-вот должны приехать. Три дня. Если не буду выходить на связь трое суток, обещали вмешается. Остался день. Я ничего не скажу, я должна выдержать.
Максим хмыкает. Потом резко хватает меня за лицо. Его глаза рассматривают меня как зверушку, внезапно прибежавшую в вольер. Как же я его ненавижу!
Наблюдая это все в моем взгляде, он поднимает стакан и выпивает медленно воду. Я не свожу с предмета глаз, видя, как он мучительно опустошается…
Зверь! Изверг! Он все это заслужил!
— Ты тоже пожалеешь, — язвлю, не в силах более сдерживать ярость.
Мужчина отпускает мое лицо и с равнодушным видом выходит из комнаты. Я вновь остаюсь одна. И вновь на двое суток.
Четыре дня.
Я выдержала четыре дня, но в кого превратилась? Несколько раз в истерике я била руками по двери и пыталась дважды разбить окно. Безуспешно. Желудок сводило от голода, а горло высохло от жажды. Если два дня назад я считала, что мне плохо, то не представляла, что будет потом.
Страх, волнение, злость, ненависть, униженность и отчаяние трепали каждый час. Я стала рабыней своих мыслей, больше не могла им противостоять. Во дворе стало меньше людей, но иногда приезжали машины. Черные, неброские, они проезжали ко входу. И каждый раз надежда "ЭТО ЗА МНОЙ!" разбивалась вдребезги.
Никто за мной не приезжал…
В доме ничего не случалось. Всегда была тишина. Иногда мне казалось, что он вообще пустует, что я тут одна. Со стыдом я кричала и умоляла Максима прийти ко мне ещё вчера.
Да, я забыла про гордость и говорила такие вещи, которые опустили бы меня в глазах самого низкого человека. К собственному отвращению, я оказалась ужасно слабой морально…
Как ребенка, меня мучила обида и злость. Я жалела, что так далеко зашла, что вообще согласилась на это…
Вот так все и кончается… Для глупых девочек, которые суются куда не просят, у которых никого нет…
Я вспоминала мать. Точнее то, что от нее оставалось после десятка лет алкоголизма. Думала об отце, которого видела пару раз в своем маленьком городе. Он даже не узнал меня… Думала о том, что у меня нет ни брата, ни сестры… Нет никого, кто бы волновался обо мне сейчас или когда-либо еще.
Если я умру, если он меня убьет, а иначе быть не может, то никто не прольет обо мне слез. Ибо я тень, мелькающая в жизни, но не оставляющая ничего за собой.
— Просыпайся.
С трудом приподнимаю веки. Чья-то рука тянет меня наверх. Максим пришел. И опять ночью. Смотрю на него лишенными всякой мысли глазами. Во мне только отчаяние, уныние, раздирающие по кускам. Темнота.
— Четыре дня и тебя нет, — подмечает высокомерно. — Кого они подослали?
— Хватит!
Он вздыхает, бросает на меня раздосадованный взгляд и подносит к губам стакан с водой. Я жадно глотаю жидкость, чувствуя как вновь оживаю. Вот что значит целительная вода. Она буквально поднимает меня из могилы, к которой я подготовилась.
Я отдаю стакан. Мужчина ставит его на тумбочку.
— Возьми себя в руки, малышка, — он берет мое лицо в руки. — Сейчас мы спустимся в кабинет. Там ты в присутствии двух моих друзей все нам расскажешь. А потом я дам я тебе поесть. Договорились?
Стыд прожигает мне щеки. Я киваю. Пытаюсь встать, но сил нет совсем. Я измотана до предела. Хотя нет, я не хочу знать, что такое предел. Максим берет меня на руки и относит туда. Неприятно принимать от него помощь… Неприятна собственная зависимость и слабость. Периодически я словно в полудреме, отключаюсь.
Просыпаюсь сидя в кресле. Большом и удобном. Сзади Максим. Передо мной высокий парень в очках и жилистый крепкий мужик с острым пронизывающим взглядом.
— Рассказывай. Все о себе и о тех, кто тебя нанял, — звучит голос позади меня.
Я нехотя разлепляю губы, чтобы все рассказать. От досады в груди стискивается сердце, как и сжимаюсь от страха я сама.
Взгляд Сони скользил между двумя лицами, словно она пыталась уловить настроение в комнате. Когда Максим положил руку на ее плечо, она вздрогнула.
— Егорова Соня Вадимовна,
