В течение следующих пятидесяти минут раздались два взрыва. Эребус как был, так и остался непредсказуемым. Я отказался от попытки спуска. Предстояло возвращаться домой — за тысячи километров от цели, лежавшей всего в ста двадцати метрах от нас,— рукой подать.
Гарун Тазиев
Перевел с французского Ю. Мельник
Над кромкой леса только-только выгнулась горбушка огненно-багрового солнца, а мы уже были на ногах. Валентин Сергеевич тщательно проверил накануне собранное снаряжение и, придирчиво оглядывая меня, говорит:
— Готов, что ли? Пора идти...
Шагать по утреннему холодку, мягкой проселочной дорогой — одно удовольствие. Идем молча, вчера допоздна проговорили.
В деревню Бубоницы, что находится в глубинке Калининской области, я приехал, узнав о необычном эксперименте, который провел кандидат биологических наук Валентин Сергеевич Пажетнов. В Москве специалисты вполне серьезно говорили о нем: «Знаете, а ведь он несколько лет с медведями в лесу прожил. Поразительные научные результаты получил...»
Валентин Сергеевич и его жена Светлана Ивановна — сотрудники Центрально-лесного государственного биосферного заповедника. А изучают они влияние хозяйственной деятельности человека на природу. Вчера, еще только подходя к их дому, я увидел огромную клыкастую морду хозяина леса, вырезанную из обычного пня. Как я позже узнал, вырезал ее сам хозяин. А когда перешагнул порог избы, многое сразу мне стало понятным и без объяснений Валентина Сергеевича. На шкафу стояли деревянные фигурки медведей, на стене — картины с изображениями сцен охоты на косолапых. И лишь на столе красовалась умело обработанная волчья лапа, из которой торчали карандаши. Подарил сын, как выяснилось, тоже биолог.
Валентин Пажетнов — один из ведущих в стране специалистов по медведям. Практически всю свою жизнь в науке он посвятил изучению этого зверя. К тому же Валентин Сергеевич прекрасный рассказчик, слушаешь его и времени не замечаешь.
— Всем только кажется, что мы про медведей все знаем. А на самом деле в них много загадочного. Например, охотники еще осенью замечают, где косолапый залегает в берлогу. Не беспокоят его, за десять верст, можно сказать, обходят это место, чтобы тот ничего не заподозрил. А в один из зимних дней обкладывают берлогу со всех сторон, осторожно подкрадываются и... по следам вдруг узнают, что медведь за сутки-двое до этого ушел. Но ведь его буквально никто не тревожил. Как прознал он про предстоящую охоту? — вопрошающе восклицает Пажетнов, но, не ожидая ответа, продолжает: — А назовите мне животное, которое более способно к обучению? В цирке медведи и в футбол играют, и на велосипедах катаются, и акробатикой занимаются. Причем, учатся с удовольствием, даже, скажу, осмысленно. Недаром в Якутии говорят: «Медведь умен, как человек, и если не говорит, то только потому, что не хочет». Раньше, бывало, цыгане ходили с косолапыми по ярмаркам, базарам и заставляли их плясать, скоморошничать. При желании можно было и побороться с мишкой. Его довольно хитро дрессировали, что тоже целая наука. Один раз он поборол человека, а другой — поддался. Иначе какой интерес почтенной публике? В России медвежья забава была широко распространена. Я и то помню присказку: «Ну-ко, мишенька, встань, перевались, с боку на бок перемостись, честным людям поклонись и молодцам покажись...» — Валентин Сергеевич смеется.— Кстати заметить, у нас в округе новый медведь объявился. Утром познакомимся.
— Но вы обещали рассказать о своем эксперименте,— напоминаю я.
— Уже поздно, отложим на завтра. В лесу и расскажу, нагляднее чтобы было...
С проселочной дороги сворачиваем на едва приметную среди деревьев тропинку. Идти становится труднее. Впереди размеренно вышагивает Пажетнов, а я думаю о том, что ему повезло в жизни на серьезных учителей. Первым был столяр, дед Зинченко, о котором Валентин Сергеевич вспомнил сразу, как только я попросил его рассказать о себе. Как выразился Пажетнов, сознательная жизнь его тогда и началась. Как-то столярам заказ дали — ручки для лопат сделать. Большинство рабочих рубанком заготовку «шуранут» — и в сторону. А дед каждую осматривал, если попадалась с сучками, то браковал. Потом не спеша выбранную заготовку обстругивал, шкуркой наждачной чистил. Вокруг смеялись: «Что ты, дед, для Эрмитажа ручки делаешь?» А тот спокойно, с достоинством отвечал: «Не могу халтурить, соблазну раз только поддайся — пропал человек. То, что делает Зинченко, должно быть на совесть». На всю жизнь запомнил эти слова Пажетнов. Понял, что для старика существовало не просто дерево — материал, а средство выражения самого себя. Работа с деревом для Зинченко была, говоря словами Валентина Сергеевича, «обоюдным уважением друг к другу». И после, за что бы Пажетнов ни брался, делал добротно, на совесть. Такое отношение к труду ковало и его характер — упрямый, стойкий, и это ему вскоре очень пригодилось.
Во время службы в армии увлекся Валентин Сергеевич гимнастикой. Но однажды сорвался со снаряда. С тяжелой травмой положили его в госпиталь. Врачи сказали — хочешь ходить, начинай двигаться, несмотря на боль. Пажетнов мог передвигаться лишь на четвереньках. Тогда привязал он к коленям и локтям дощечки и по 18 часов в сутки, намертво сцепив зубы, чтобы не закричать, измерял вдоль и поперек больничную палату. Когда же его выписали, на полу остались от таких тренировок отполированные углубления.
Уволившись в запас, Валентин поехал в Сибирь, где четыре года добывал пушнину. По три месяца из тайги не выходил. Он сумел окончить заочно Всесоюзный сельскохозяйственный институт, защитил диссертацию. И вот уже более пятнадцати лет работает в Центрально-лесном заповеднике. Вся его предыдущая жизнь стала как бы прологом к эксперименту с медведями — провести с ними в лесу два года не каждый решится и не каждый сгодится. Пажетнов к нему был готов...
— Привал,— командует Валентин Сергеевич, сбрасывая рюкзак на траву. И я с радостью освобождаюсь от своей поклажи, растягиваюсь на мягкой пружинистой траве. Над головой тихо перешептывается листва деревьев, где-то рядом журчит ручей — красота. Вполне возможно, что поблизости притаился, наблюдает за нами и хозяин леса. От этой мысли лирическое настроение моментально исчезает. Я поворачиваюсь к Пажетнову и спрашиваю:
— Выходит, умный зверь — медведь?
— А иначе,— пожимает плечами Валентин Сергеевич,— чего бы это народ складывал про Михаила Михайловича Топтыгина столько басен, песен, сказок. А пословиц — так и не перечесть. Да меткие какие! У многих народов по поверью медведь прежде был человеком-богатырем, которого злой волшебник превратил в зверя. Некоторые охотники в старину, встречаясь с ним, просили прежде извинения и только потом убивали...
Сейчас ученые уже установили, что по своему развитию медведь стоит на третьем месте после дельфина и обезьяны. Полное одиночество и разобщенность с представителями своего рода сделали косолапого суровым и молчаливо-угрюмым. Медведи питаются в основном кореньями, ягодами, плодами, грибами, хотя в их меню входит и мясное блюдо... Причем у них довольно изысканный гастрономический вкус — червивый гриб есть не станут. К тому же зверь очень чуткий и осторожный. Известны случаи, когда медведи годами жили на виноградниках, а хозяева плантаций даже не подозревали об этом. За триста метров косолапый способен услышать любой незнакомый звук и вовремя принять меры предосторожности. Но вот бывали и такие случаи. Нападал медведь на лошадь или корову, и если сразу свалить не мог, то в драке до того входил в азарт, что не замечал иногда, как верхом на своей добыче въезжал в деревню, к изумлению жителей...
После короткого отдыха мы снова отправляемся в путь. Теперь и тропок нет, продираемся сквозь буреломы, густой кустарник... Самая настоящая глушь. Но именно в такой чащобе и должен обитать хозяин леса. Каково же было мое изумление, когда часам к пяти вечера перед нами открылось овсяное поле, окруженное со всех сторон деревьями.
— Видите медвежьи следы? — показывает Пажетнов.— Косолапые здесь частые гости, овсецом приходят лакомиться.
На краю леса, под кроной разлапистой ели, устраиваем наблюдательный пункт. Отсюда хорошо видны места, где, как предполагает Валентин Сергеевич, может появиться медведь-новосел.
— А знаете, как в старину ловили косолапых? — минуту спустя спрашивает вдруг Пажетнов.— Так вот, дупло, где дикие пчелы устроили улей, обносили деревянным кругом — манжетом. Медведю надо было его преодолеть, чтобы добраться до лакомства. Он хватался за слабо укрепленный помост и падал в ловушку...
Проходит час, два, три. Сумерки мягко гасят все дневные шорохи. Я не отрываюсь от бинокля, но от долгого лежания тело начинает неметь. И тут, почти рядом, кажется, над самым ухом, раздается громкий и резкий звук, похожий на выстрел. От неожиданности я вздрагиваю и роняю бинокль. В ту же секунду кто-то грузный и тяжелый, треща сучьями, стал стремительно удаляться в глубь леса.
