С Лемером и его спутниками в одной пироге находился местный рыбак по кличке Кайман Барбудо — Бородатый Крокодил. Ловкий, беззубый, вечно смеющийся, с редкой кудрявой порослью, ненадежно обметавшей широкий овальный подбородок, Кайман Барбудо заквакал, заскрипел по-жабьи, подманивая крокодила. Но тот не отреагировал на зов. Вот так же скрипуче, глухо, по-жабьи кричат молодые крокодилята, и каймана можно вытянуть из зарослей только этим криком. А так кайман труслив, осторожен и, почувствовав неладное, ни за что не выплывет к человеку. Кайман Барбудо повторил зов. Бесполезно.
И снова в луче фонаря сверкнул фиолетовый огонь — точнее, два огня, ласковых, широко поставленных, потом между этими двумя огнями возникло что-то сияющее, нежно-розовое — Бернар не сразу сообразил, что кайман уже распахнул пасть. А когда сообразил, отшатнулся — страшна розовая пасть каймана, хотя и известно, что кайман — это не аллигатор, целиком проглотить охотника вместе с сапогами и ружьем не сумеет.
Кайман Барбудо, пригнувшись к носу лодки, словно бы хотел спрятаться, снова закрякал по-жабьи. Крокодил не двинулся с места — это был самец. На крик обиженного детеныша плывут только самки — как все мамаши, они торопятся утешить дитя, обласкать. Папаши же могут приплыть с одной только целью: полакомиться собственным отпрыском, отгрызть у него хвост, ногу, оставив несъедобную костлявую голову. Этот же не двигался с места, только пасть розовела в ночи. Лемер, рассмотрев кривые грязноватые зубы, зябко передернул плечами. Холодно? Или жарко? Типичный туполобый папаша, любитель вкусно поесть и поспать на солнышке. Неподалеку от фиолетовых неподвижных «фонарей» папаши возникли еще два и двинулись к пироге.
Готовьтесь, охотники, мамаша плывет! Крокодилица беззвучно скользила в воде, целя носом точно в пирогу. Кайман Барбудо продолжал подзывать ее — крики ребенка были тревожными, тоскливыми. Лемер втянул голову в плечи и выставил перед собою ружье — думал, что сейчас придется стрелять. Но стрелять как раз не надо было — ружье давалось охотнику на случай, если пирога перевернется и в воде придется отбиваться от нападающих крокодилов.
Подманивая, Кайман Барбудо неспешно нагнулся, вытянул из-под ног шест с веревкой, на конце которой была сделана петля. И аккуратно, очень точными движениями подвел шест под голову плывущей крокодилицы — она так и въехала в петлю. И сама на себе ее затянула. Пасть крокодилицы оказалась плотно сжатой, а что такое крокодил без пасти? Это уже не крокодил, а, извините, обычное бревно. С лапами, с мистическими фиолетовыми глазами, излучающими печальный свет, с хвостом и бугристой кожей. И все-таки — бревно.
Крокодилица отчаянно рванулась в сторону, гулко шлепнула хвостом по воде, но Кайман Барбудо был готов к рывку; за многие годы он хорошо изучил повадки крокодилов и ни разу еще не промахнулся. Лемер со спутником помогли ему, и Крокодилица сдалась. Они очень быстро сдаются, крокодилы, когда попадают в плен, словно бы в них что-то ломается, отказывает, в длинном гибком страшном теле сама по себе прерывается некая жила жизни — крокодил стихает.
В жарком климате пойманного крокодила приходится держать на кукане — как какого-нибудь сазана в низовьях Волги — либо в мешке, который каждые полчаса обильно поливают водой.
Кожа крокодила лишена пор, тело не дышит, и завязать пасть — значит вообще перекрыть крокодилу дыхание.
Когда мы ели у месье Лемера хорошо прожаренные крокодильи шашлыки, он предупредил нас, что если захотим повезти крокодилье мясо с собой, то покупать это мясо надо только у знакомых. А то вместо крокодила подсунут варана, который также съедобен и также вкусен, но у европейцев не пользуется спросом.
Среди гостей был француз-фармацевт, седой, в золотых очках, с характерным ртом проповедника. Он слушал Лемера и постоянно вставлял в рассказ свои фразы — вначале получалось что-то вроде дуэта, а потом целиком завладел вниманием стола. И в один из перерывов фармацевт резко свернул разговор с крокодилов:
— Вы, советские, продаете хорошую технику — большую технику: самолеты, например. Но почему вы не продаете мелкую продукцию? Пластинки, например. А если продаете, то плохие, три раза проиграешь, и пластинки — «кра-кра-кра», трещат и прокручиваются. А где ваши книги, где Достоевский и Пушкин, где Лев Толстой? Где музыка композитора Бородина? — Почему-то из всех русских композиторов фармацевт назвал только Бородина.— Отчего дремлет ваш торгпред? Наверное, только пишет бумаги в Москву о том, как он хорошо работает. А он работает плохо! Я хочу купить ваши товары, а их нет. Где ваши советские товары, которые я хочу купить? А? Я хочу потратить на них деньги, а вы? Вы не хотите их получить! Почему вы не поставляете свои товары? — Фармацевт был прав, крыть нечем. В завершение он воскликнул патетически, на русский манер: — В бумажках закопались! — и тут тоже был прав.
Он вгрызся в шампур и, не давая Лемеру открыть рот, продолжил:
— У вас есть хорошие фотоаппараты, кажется, они называются «Зенит». Если «Зенит» приобретет человек без штанов, то через месяц он может и за камеру рассчитаться, и штаны себе купить!
Гостиница, в которой мы живем,— «Космос» была когда-то построена нашими специалистами, получилась этакая завалюха, сработанная по методу «тянем-потянем, чем дольше, тем лучше», с неказистым бассейном и рестораном, похожим на плохую пристанционную столовую с кривыми железными рамами и огромными стеклами, сквозь которые яростное тропическое солнце превращало людей в шкварки, что служат доброй заправкой к украинскому борщу, в поджарку — и часа невозможно было выдержать в таком ресторане. В щелях не замедлили поселиться огромные, величиной с мышей, прусаки и ящерицы: слезы, горький рев, а не гостиница.
Словно бы в наказание, всех приезжающих из Советского Союза селили потом в «Космосе» — ох и ругань же стояла! Жить в этом отеле было невозможно. Отель прогорал. И тогда его купили французы, известная фирма «Пульман». Фирма вложила в отель несколько сотен миллионов франков, переоборудовала номера и ресторан, начинила современной мебелью и кондиционерами, привела в божеский вид бассейн и территорию — и отель ожил! Отель стал приносить доход.
Но я, по-моему, слишком далеко ушел от нашего застолья, от нежного мягкого мяса крокодила, от разговоров, что были интересны всем.
Было жарко, рубашка прилипала к телу, воздух насытился серым сумрачным светом — солнце что-то не думало сегодня выглядывать, свет был мрачным, именно серым, и никаким другим, сладкоголосо пели небольшие птицы, которых у нас в Средней Азии называют маннами — голоса у них какие-то маслянистые, скользкие, необычные. Если приподняться на стуле и заглянуть через забор, примыкающий к нашей хижине, то можно увидеть желтую глиняную стену с плакатом, рекламирующим знаменитое местное пиво «Примус», а за стеной — замутненно-сталистую ленту крокодиловой реки Конго.
В черте города — что с этой стороны, что со стороны Киншассы — крокодилов нет, распугали суда, катера и паромы, а если взять чуть выше по течению — кишмя кишат. И ниже кишмя кишат, но туда не пройти даже на плоскодонном катере — мешает длинная опасная гряда порогов,— если только на лодке, но на лодке можно ездить лишь к кайманам, к аллигаторам ездить опасно, аллигаторы крупны и зловредны, нападают не только на людей — нападают на коров, буйволов и даже на неповоротливых бегемотов.
Поговорили мы на разные темы, обсудили домашние проблемы словоохотливого аптекаря, местную жизнь, и не только местную.
Фармацевт к тому времени совсем выговорился и умолк, и мы снова вернулись к крокодилам: как же все-таки закончилась охота месье Лемера?
За час, как признался месье Лемер, они взяли тридцать пять крокодилов. Такой охоты, как та, на Гайане, у него уже никогда не бывало. Сколько лет прошло с той поры, а охота не повторилась.
Мы сидели тогда долго, наверное, часа три. Понимали друг друга без слов, не нужно было никакого перевода, не существовало никаких тайн, загадок, недомолвок — все мы находились на одном корабле, плывущем по буйным водам реки, мы были равными на этом корабле, и это сближало нас. На прощанье месье Лемер пожаловался нам на служебные осложнения — полтора года назад какой-то чин прислал ему счет на семьсот тысяч местных франков. Лемер посмотрел, что это за счет. Оказалось — за напитки: чин решил взять с отеля мзду напитками, а Лемер не захотел давать мзду, он вообще решил не давать никаких взяток и отправил счет назад чину. Возник конфликт. Чин не уступал: уже пару раз положил в карман деньги, перечисленные отелю через департамент этого чина за проживание нескольких делегаций, присвоил небольшой разъездный автобусик, что отель купил для собственных нужд. Бернар Лемер в ответ только вздыхал, разводил руки в стороны: «Я знаю, что существует коррупция, я знаю, что есть поборы, но не до такой же степени!» — и в конце концов пошел ругаться к чину.
