Давно миновали времена внезапных открытий, совершаемых одним человеком; гидрогеология как бы вернулась к временам, когда безвестные кумли («песчаные люди») не славы ради, не объявляя даже имени своего, рыли между барханами колодцы. Нынче имена известны, но как перечислить всех, кто бурил, возил, измерял? Называть же одних руководителей не совсем правильно. Хотя как не упомянуть Наримана Наруллаевича Хаджибаева: талантливый ученый, он посвятил воде всю жизнь, ведает гидрогеологической службой Узбекской республики. Подбодряя, осторожно подправляя, он доверил молодежи сначала ухватить, а постепенно и размотать запутанный узел вопросов, связанных с разведкой грандиозного Южно-Приаральского артезианского бассейна.
Бесспорно, это уникальное явление природы. Западная и южная границы бассейна проходят по Амударье, северная — по Аральскому морю, восточная достигает возвышенностей Букантау, Ауминзатау. На этой огромной площади под стопятидесятиметровой толщей палеогеновых глин, на глубине от 200 до 500 метров залегают водоносные горизонты; их три, в некоторых местах четыре-пять. Вода, как выражаются специалисты, «с напором»: фонтаны достигают пятнадцатиметровой высоты. И довольно горяча — до 36°.
Открытием гидрогеологов немедленно воспользовались города и кишлаки. В Палванбае мне показывали виноградную плантацию; лозу привезли из-под Бухары, выбрав самый крупный и сахаристый сорт винограда — он прекрасно прижился. В Бий-базаре посадили гранатовую рощу, в Ишанауле — персиковую. На улицах десятков поселков появились водоразборные колонки. В Кипчаке я долго смотрел на девушку, поливавшую из шланга площадь перед клубом. Из шланга! Площадь! А в самом центре Кызылкума построен поселок чабанов, которым гидрогеологи по праву гордятся; некоторое время назад в нем выбирали первый сельсовет, и их пригласили как почетных гостей.
...Литой, тяжелый и душный ветер задувал в кабинку пыль; небо заволокло маревом, и горизонт размыло; опалово-оранжевые блики загорались на нем и потухали. Похоже было, что надвигается песчаная буря. Справа открылась продолговатая впадина; далеко на дне ее что-то блеснуло. Мираж?
— Скважина, — объяснил Сморогов.
— Почему ж блестит?
Он посмотрел на меня, не понимая моего недоумения, потом догадался и молча развернул машину.
Чем ближе мы подъезжали, тем отчетливей различал я посреди озерца высокую трубу с утолщениями; из ее отверстия хлестала толстая струя воды. Ветер иногда изгибал ее и далеко уносил брызги. Берега были скользки и пусты; ни одного кустика не выросло поблизости. Машина остановилась, мы вышли наружу. Озерцо было мертво. Я понял, что школьная истина — вода приносит в пустыню жизнь — верна лишь наполовину. Жизнь в пустыню приходит тогда, когда к воде прикладываются человеческие руки.
Кем-то предусмотрительно были набросаны ящики, бочки, на них положены доски; по ним к трубе можно было пройти, как по мосткам. Сморогов разделся и, на цыпочках добравшись до струи, стал с наслаждением плескаться. Старики наши, едущие в гости, так крепко спали в кузове, что не проснулись даже, когда машина остановилась. Только теперь один из них поднялся, улыбнулся беззубым ртом и спрыгнул на землю.
Он тоже прошел по доскам к трубе и напился из ладоней. Потом, повернувшись к Сморогову, стал о чем-то говорить, горестно кивая головой и показывая на ладони, с которых стекали капли.
— О чем он?
— Да вот... — неохотно перевел шофер, — говорит, эски сув — старая вода, древняя...
Позже я узнал от главного инженера Владимира Красикова, что, действительно, скважина пробурена в древние отложения, в которых вода накапливалась миллионы лет. И миллионы лет потом хранилась под землей. Около трехсот скважин в пустыне открыто фонтанируют, выливая понапрасну бесценную влагу. Она уходит в песок, образуя провалы, воронки, солончаки. Если бы собрать ее и пустить по каналу, какое бы это было подспорье народному хозяйству! Красиков рассказывает об этом с горечью. Открыв воду, гидрогеологи передали ее организациям, ведающим водным хозяйством, и с тех пор находятся с ними в состоянии непрерывной вражды. Задвижки системы «Лудло», поставленные на скважинах для режимной эксплуатации, пришли в негодность, трубы прохудились...
Страшно подумать, но расчеты неумолимо показывают, что, если не принять самых решительных мер, месторождение погибнет. Оно вытечет через каких-нибудь десять-пятнадцать лет. Прекрасная вода, которая накапливалась в недрах миллионы лет, растечется по такырам и испарится под ветром и солнцем.
Когда эти заметки были уже написаны, я получил от Красикова письмо. Дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки. Некоторые скважины отремонтированы. Усилен контроль за использованием артезианской воды. Но этого явно недостаточно, и гидрогеологи, пишет Красиков, не собираются складывать оружие.
Янги Сув — Молодая вода. Дерзкий эксперимент гидрогеологов
Пока в Кызылкуме разворачивалась череда блестящих открытий и связанная с ней череда дискуссий, прогнозов, опасений и строительного азарта, в другой пустыне, на запад от Амударьи и Арала, упорные поиски приносили больше разочарований, чем надежд.
Попав на Устюрт, думаешь, как несхожи между собой две соседки пустыни... Гряды кызылкумских барханов, заросли саксаула и тамариска, в которых плутают песчаные зайцы и лисы, вспоминаются даже с отрадой. Нет-нет да прошумит неподалеку, вздымая пыль, отара овец; впереди с тяжелым медным колоколом на шее шествует мохнатый козел, а сзади молчаливо и прытко семенят громадные степные овчарки, пригнув головы и глядя будто бы только себе под ноги. Чабана порою и нет поблизости: пьет чай в юрте у приятеля, уверенный, что вожак и сторожа путь знают. На горизонте где-нибудь играют верблюды, гоняясь друг за другом. Где их табун? Иногда за десятки верст.
Но табунщикам тоже нечего беспокоиться. Верблюды вернутся. А чужой человек их не обидит.
Устюрт являет собой совсем иную картину. Безжизненная пустыня, изборожденная мрачными котлованами; пухляки, посыпанные соляной пылью; кругом голо и серо. Автомобильные колеи пересекают плато ровными и беспорядочными линиями, пучками скапливаясь у колодцев, которые здесь редки, отстоят друг от друга иногда на добрую сотню километров. К востоку Устюрт обрывается уступами — чинками; местами они напоминают крепостные стены, местами — застывший океанский прибой. В известняковой кипени обрывов по весне кое-где пробиваются роднички. Но ненадолго. Пересыхают.
А нужда в воде с каждым годом все острее. Прежде инженеры и агрономы обходили Устюрт стороной; даже геологи заглядывали сюда нечасто. Но вот понадобилось проложить через плато газопровод. Сюда приехали бульдозеристы, сварщики, топографы. Им на смену прибыли каменщики, штукатуры, шоферы. Был воздвигнут целый город — Комсомольск-на-Устюрте. В нем живут те, кто обслуживает трассу. Геологи открыли нефтяное месторождение. Запасы его невелики, но, возможно, поблизости скрыты другие залежи. Их ищут. К восточному берегу Арала все чаще пристают рыбацкие суда. Возникли поселки рыбаков.
...Виктор Соколов улетал на Устюрт ранней весной; снег еще не успевал стаять. За зиму его накапливалось много, и таял он медленно, ослепительно сверкал под солнцем. Такыры превращались в озера. Сливаясь друг с другом, они тянулись цепью. Прилетали утки, вились в воздухе, стайками плавали вдоль берегов, подныривали, что-то отыскивая в воде, будто в ней могла водиться рыба. Но с каждым днем солнце все сильнее наливалось жаром. Озера высыхали на глазах. Проходила какая-нибудь неделя, и уже невозможно было представить, что в этой прокаленной пустыне могла быть хоть капля влаги.
Возвращался Соколов осенью, когда начинались дожди. Нужно было успеть спуститься с чинков, пока не развезло степь. Дожди тоже лили обильные — то бурно шумя, то с тихим шелестом. Возвращался он усталый, деятельный, отощавший. Спешил в кабинет Сафронова, отложив до вечера душ, бритье и городской обед. Туда приходили Владимир Красиков и другие инженеры. Раскладывали схемы бурения, описания кернов, карты, пикетажки. Сопоставляли с документами других партий. Сравнивали с аэрофотоснимками. В чинках «проклевывался» водоносный горизонт, но, что называется, «спорадически развитый, маломощный». Кое-где показывались залежи, да тоже куцые, из них и порядочного табуна не напоишь. Каждый год глубокой осенью в кабинете Сафронова до поздней ночи засиживались люди. Тетя Даша, уборщица, кипятила на плитке чай, приносила хлеб, помидоры, колбасу...
Как ни бились люди, воды на Устюрте найти не могли. А вода нужна! От этой нужды не скроешься. Когда Сафронов и его друзья бывали на Устюрте, то каждая проезжающая мимо машина, издалека везущая воду буровикам или газовикам, воспринималась ими как немой укор. И постепенно вызрела мысль, поначалу показавшаяся им шальной, дерзкой, невыполнимой...
