Если б в этот момент кто-то сказал Георгию Александровичу, что пройдет немного времени — и он явится «виновником» грандиозной стройки в тундре, что на берегах Воркуты, за 67-й параллелью возникнет шумный промышленный город, столица Печорского угольного бассейна, молодой геолог лишь улыбнулся бы в ответ, настолько нереально прозвучало бы это предсказание в сравнении с тем, что он видел вокруг.
Между огромными, до полутора метров в поперечнике, валунами, загромоздившими русло реки, клокотали, бились и пенились струи потока. Они сбивали с ног пятерых мужчин, а те упрямо пытались продвинуть против течения тяжело груженную лодку.
Уже две недели поднимался по Воркуте отряд. Долина постепенно сужалась, путь то и дело преграждали пороги. В одном месте поперек русла протянулись наподобие плотины низкие крепкие пласты конгломерата. Кое-как перетащили через них первую лодку, вторую ударило о каменный выступ, залило с верхом.
Двигаться было все труднее. Люди выбились из сил. На каждом новом пороге (их насчитали больше ста) Георгий Александрович первым лез в воду, делая вид, что это доставляет ему удовольствие.
И вот — неодолимое препятствие. Крутые обрывы сдавили реку, а валуны плотно перегородили ее. Большой лодке не пройти. Неужели придется повернуть назад?
Взгляд Чернова упал на мачту (иногда при попутном ветре пользовались парусом). «А что, если попробовать?» Он вытащил мачту из гнезда и кивнул старшему рабочему Александру: «Пошли!»
Скользкую гладкую глыбу ощупывали руками и, обнаружив промоину, загоняли в нее мачту. Крепкая и длинная, она была отличным рычагом. Несколько валунов удалось сдвинуть в сторону. В узком проходе забурлила вода. Так были открыты «ворота к воркутинским углям».
За главным порогом долина раздвинулась, показались высокие светлые скалы.
«Обнажение № 35, примерно в 85—90 километрах от устья Воркуты», — записал в дневнике Георгий Александрович. Испытания и риск оказались не напрасными — перед ним простирался выход коренных пород пермского возраста. Еще несколько шагов — и Георгий Александрович увидел у самых ног пласт каменного угля. Совсем рядом залегал второй, дальше — третий, четвертый...
Рабочие бросали куски угля в огонь. Он горел жарко, почти бездымно. Несколько пластов вскрыли лопатами и кирками. Их выходы тянулись по обоим берегам почти на километр. Это было уже промышленное месторождение.
Обратный путь оказался еще опасней. Сильное течение несло лодки прямо на каменные клыки, грозя разнести в щепки утлые суденышки. Через два мучительных дня, не веря, что они живы, изыскатели выбрались на Усу.
Анализ показал: углей такого качества, как воркутинские, до сих пор в Печорском бассейне не находили.
Совсем не конец истории
В 1931 году потянулись на Север люди и грузы. По Усе шли караваны лодок, плотов и барж. С невероятными трудностями доставили на место необходимое оборудование, и горняки под руководством инженера Н. Н. Инкина заложили на правом берегу Воркуты первую штольню. Эта штольня, неподалеку от которой стоит сегодня строгий каменный обелиск, стала той точкой, откуда начал расти город Воркута.
...Ранние заморозки застали поселенцев врасплох. Пришлось из палаток (о спальных мешках не имели и представления) перебраться в наспех вырытые землянки. В них и провели первую полярную зиму. Морозы доходили до 50 градусов. К штольням через реку перебирались, держась за натянутые канаты.
27 ноября между 35-м и 37-м обнажениями забурили первую разведочную скважину. Вот как ее описывает Н. Н. Инкин: «Из-за недостатка строительного материала «здание буровой» состояло из нескольких строек и трех игл копра, покрытых оленьими шкурами, брезентами, горбылем, мешковиной и большими кирпичами. Керосина не было. Работы велись при свете факелов, устроенных в консервных банках. Обогревать буровую не было никакой возможности. Она насквозь продувалась ветром. Вода в шурфе и штанге замерзала. Жгли костры, но и это не помогало...»
И все же план добычи был выполнен! С каждым днем увеличивался поток воркутинского угля. Того угля, которым во время Великой Отечественной войны снабжался Северный флот, Москва и многие другие индустриальные центры страны, отрезанные от Донбасса; уголь, который помог выстоять осажденному Ленинграду, — драгоценное топливо с берегов Воркуты пришло в город зимой 1942 года; уголь, который идет сейчас в Череповец, Москву, Ленинград и многие другие точки страны. Уголь Печорского бассейна.
В Саурепейском отряде
До отряда Саши Иванченко мы, конечно, добрались. Вернулся на другой день и сам Саша. Вечером в палатке при свете фонаря он показывал мне геологическую карту своего района поисков. Карта походила на упражнения веселого абстракциониста, являя собой замысловатые сочетания разнообразных фигур всех цветов и оттенков. Подумалось, что выражение «геологи стирают «белые пятна» не совсем точно. Скорее они их раскрашивают. На немые однотонные топографические планшеты, так называемую «топооснову», ложатся красочные пятна — итоги съемочных и исследовательских работ. В этой кажущейся на первый взгляд бессмысленной мозаике, в сложной геометрии пестрых узоров специалист без труда увидит закономерности залегания пластов и толщ горных пород района, определит, какими полезными ископаемыми он богат... Здесь — это не только уголь. Здесь и медь, и железные руды, и золото... Все больше «драгоценностей» украшает черное ожерелье Печоры.
Вадим Шкода, наш спец. корр.
Четыре смерти Джусто Венци, контрабандиста
Смерть первая
Ночь на 29 августа началась для контрабандиста Джусто Венци обычно. Он упаковал кофе и, аккуратно прикрыв дверь заброшенного сарая, направился по тропе, что идет сначала вдоль швейцарской границы, затем поднимается на перевал Кампоколоньо и в конце концов спустившись в Италии, выводит в окрестности города Тирано. Существуют, правда, в тех местах еще две тропы, ведущие из Швейцарии в Италию, в обход таможенных постов, но обе они намного длиннее, а потому опаснее, так что не случайно опытные контрабандисты, к каковым причислял себя теперь и Джусто Венци, всегда выбирали именно эту. Между собой они называли ее «Кофейной дорогой».
Венци привычно шагал в темноте. Далеко не всякий смертный и даже не каждый контрабандист смог бы с такой легкостью передвигаться по тропе, на которой иной раз не умещаются обе ноги, на которой единственной твердой опорой служат редкие корни да предательские камни, скатывающиеся от неловкого движения в бездонную пропасть. Не смущал Джусто Венци и пятидесятикилограммовый мешок с первоклассным кофе сорта «Конго». Дело в том, что он уже не меньше десятка раз прошел этой тропой, причем прошел, что важно, ни разу никого не встретив. Он чувствовал в себе уверенность, она наполняла силой все его движения. Джусто даже улыбался в темноте, вспоминая, как боялся он тогда, когда шел в первый раз как всю дорогу старательно и сбивчиво соображал, не продешевил ли он, взяв «Индонезию», и не лучше ли было взять поменьше, но более дорогого «Конго». Теперь-то он, кажется, стоял на земле прочно. Долги таяли на глазах. Пусть сын теперь смело рождается...
Глухая дробь сыплющихся камней и резкое «Альт!» прозвучали для Джусто выстрелом. Он ускорил шаг: он знал, что может уйти. Надо только оторваться метров на тридцать — тогда попробуй догнать его в такой темноте. И еще Венци знал, что попадаться ему никак нельзя.
Дарио Минусе — молодому таможеннику — упорства тоже было не занимать. К тому же его-то плечи не оттягивал мешок. С каждой минутой Дарио сокращал разрыв. «Стой!» — крикнул он еще раз, почти догнав контрабандиста.
И тут Джусто Венци сделал отчаянный рывок — только бы обогнуть эту выступающую к самому краю пропасти скалу, дальше дорога пойдет легче. Нога нащупала камень. Теперь прижаться телом к скале. Приставить левую ногу. Переброоить на нее тяжесть тела...
Камень закачался и пополз. Тело напряглось и обмякло. Лишь руки пока выручали, но что могут руки, если нет опоры, если так тянет мешок... В последнюю секунду руку контрабандиста успевает схватить рука таможенника. Движение инстинктивное, автоматическое. Точно такое же, как и ответное движение руки контрабандиста. Два крика раздались в ущелье одновременно...
В июльский жаркий день, примерно за месяц до гибели, Джусто Венци сидел в одиночестве в баре «Спорт» за бутылкой холодного пива и привычно, как старый, дюжину раз виденный фильм, разглядывал все мало-мальски запомнившиеся «картинки» собственной жизни. И привычно удивлялся: до чего же ему всегда не везло!
В пятнадцать лет, не найдя себе занятия в родном городке Тирано, Джусто, распрощавшись со школой, уехал в Милан. Там вроде все пошло хорошо: четыре года он катал на текстильной фабрике тележки. Потом окончил курсы водителей и два года крутил баранку грузовика. Но пришлось сниматься с места — его уволили после забастовки. Джусто вернулся на родину.
