— Ай, папа, — вскричала мать, завидев его. Она бросилась в его объятия и плакала от радости, уткнувшись ему в плечо. Этого следовало ждать; и мы тихо ждали, пока она не выскажет, как счастлива его видеть. Затем настал черед наших приветствий. По очереди мы подходили, брали его древнюю, мозолистую руку в свою и здоровались. Наконец, его приветствовала Ультима.
— Пруденсио, — просто сказала она, и они обнялись.
— Славно видеть тебя снова у нас, Ультима. Добро пожаловать, наш дом — твой дом. Он сказал так, потому что двое моих родичей пристроили свои жилище к его дому, так что изначальный дом превратился в многосемейный, в котором жили много моих дядей.
— Как Габриэль? — спросил он.
— Хорошо, и шлет вам привет, — отвечала мать.
— А твои дети — Леон, Андрес, Эухенио?
— Пишут — у них все хорошо. — а в глазах ее стояли слезы. — Но почти ежедневно звонит колокол по погибшему на войне…
— Доверься Богу, дитя мое, — сказал мой дед и прижал ее к себе. — Он возвратит их тебе невредимыми. Война ужасна, войны всегда были такими. Отнимают мальчиков от полей и садов, где им место, вручают ружья и велят убивать друг друга. Это против воли Божьей. — Он качал головой и хмурил брови. Мне казалось — так должен выглядеть Бог, когда гневается.
— И… ты слышал о Лупито, — сказала мать.
— Беда. Печальное дело, — кивнул дед. — Эта война, германская да японская, коснулась нас всех. Дотянулась она и до Вайе де лос Лунас, мы только что схоронили одного из сыновей Эстевана Сантоса. Много зла бродит по дорогам мира… — Они пошли на кухню, где выпьют кофе со сладкими хлебцами, пока не придет пора идти к дяде Хуану.
Нам всегда было славно бывать в Эль Пуэрто. То был мир людей счастливых, работавших и живших взаимопомощью. Спелый урожай, вздымаясь у мазанок, придавал смысл и красочность песням женщин. Зеленый перец поджаривали и высушивали, а красный связывали в яркие снизки-ристрас. Высоко громоздились яблоки, одни отдавали свой аромат воздуху оттуда, где сохли на солнце, на плоских крышах, а другие — пузырясь джемом и повидлом. Ночами мы сидели вокруг очага и ели печеные яблоки, присыпанные сахаром и корицей, и слушали сказки-куэнтос, старинные народные легенды.
Поздно ночью сон уводил нас от сказок в уютные постели.
— Этот подает надежду, — слышал я слова дяди Хуана, обращенные к матери. Я знал, что говорит он обо мне.
— Ай, Хуан, — прошептала мать, — я молюсь, чтобы он принял обет, чтобы священник вернулся и правил родом Лунас.
— Увидим, — сказал дядя. — После первого причастия пришли его к нам. Пусть останется на лето. Ему следует познать наш обычай — прежде чем пропадет, как другие…
Я знал, что речь идет о трех моих братьях.
За рекой в роще плясали ведьмы. В виде огненных шаров они плясали вместе с Дьяволом.
Холодный ветер дул вокруг углов домиков, гнездившихся в ночной долине, грустя, напевая о древней крови, к которой я был причастен.
Тут закричала сова, и запела для миллионов звезд, усеявших темную синеву небес — покров Девы. Все было под присмотром, все охвачено заботой. И я уснул.
(Продолжение следует)
Нэнси Спрингер
Осенний туман[23]
Сильвия стоит у некрашеной рамы окна своей новой кухни, глядя на отдаленный лес, когда ее брат вваливается приготовить себе кофе. Он занимается строительством и предоставил ей с мужем большую скидку при покупке этого просторного коттеджа. Она ценит его доброту: жилье в первых домах на новом месте не так-то легко заполучить.
Но единственное, что она может видеть на вершине голого, оскальпированного холма, — это дома, дома, дома со всех сторон. Только из одного окна видны деревья.
— Привет, сестрица!
— Привет, Бад. — Сильвии не хочется отрывать взгляд от верхушек деревьев, пламенеющих вдалеке. Осенняя дымка поднимается над ними, и, возможно, от сияния самих осенних листьев эта дымка источает такой же золотистый свет, что и деревья; кажется, что она состоит из той же материи, что и лес, некое излучение, исходящее от осеннего леса, душа, которая покидает свою угасающую обитель.
— Куда ты смотришь?
Не оборачиваясь, она указывает Баду на сверкающую золотисто-серую дымку. Брат тут же оживляется:
— Должно быть, она поднимается от ручья, там, внизу, в овраге Пайнтер Вэлли.
Он охотно достает карту, чтобы продемонстрировать ей. Бад обожает свои карты и всегда таскает их с собой; он заранее намечает маршруты отпусков и служебных поездок; кажется, что и путь к успеху в жизни прочерчен в его сознании, как на схеме.
— Восемьсот двадцать семь акров, совершенно свободных! — с энтузиазмом втолковывает он Сильвии. — Я как раз сейчас веду переговоры об их покупке.
Он вырубит эти деревья… Сильвия безмолвно смотрит на бумагу, будучи не в силах произнести ни звука, хотя душу наполняет протест. Леса там не отмечены, как будто карта не придает им никакого значения. Белое пятно на месте Пайнтер Вэлли окружено змеиными извивами дорог. Тонкая голубая безымянная линия пересекает эту слепую пустоту.
— Бегущий Красный Лис. — Бад подсказывает название ручья. — Я хочу поставить там несколько многоквартирных домов и назвать это место «Пристанище Бегущего Лиса» — как думаешь? Ручей загнать в трубу, может, устроить маленький рынок на площади и несколько небольших складов втиснуть.
Сильвия чувствует, как ей сдавило грудь. Всю свою жизнь она слышала гораздо яснее, чем большинство людей, гулкие отголоски прошлого в названиях, ставших пустыми и обманчивыми: Выдровая Река (где уже сотню лет не резвятся выдры), Орлиная Гряда (где больше не летают орлы), Бобровая Запруда (где бобры уже не построят свои плотины, чтобы затопить наступающий мир кегельбанов и типовых закусочных), Лосиный Соляной Заповедник (куда давно не забредал ни один лось полизать соленую глину). Тем не менее, будучи женщиной молодой и вполне современной, она принимала как должное, что волки, рыси и медведи — существа уже почти вымершие в ее перенаселенном штате на востоке страны, и что большая часть все еще уцелевшей дикой живности уничтожается или вытесняется с привычных мест обитания. Эти животные присутствуют где-то на периферии бытия и попадаются теперь разве что на декоративных предметах, которыми принято украшать дома.
Но когда собственный брат ради заработка сравнивает все с землей, а затем называет застроенный район поселком Ястребиный Холм (где ни один ястреб уже не будет кружить) или Приют Бегущего Лиса (где не найти прибежища лисицам), — это отдается в ее сердце эхом давно отзвучавшего волчьего воя, совиного уханья и орлиного клекота.
Бад всегда был таким. Ни тени сомнения. Нужен по меньшей мере бульдозер, чтобы своротить его с выбранного пути. К тому же она ничего плохого сказать о нем не может — он всегда был ей хорошим братом.
Тогда сдержанно и напряженно, оттого что ей сдавило грудь и гортань, Сильвия говорит:
— Почему здесь ничего не строили раньше?
Бад пожимает плечами.
— Не удавалось расчистить это место. Для фермы тут слишком крутые склоны. Впрочем, мне без разницы. У нас техника, перекопаем.
Он усмехается.
— Здесь никогда не было фермы? Я думала — может, это название долины сохранилось от прежних владельцев.
Хотя она не знала никого в округе по фамилии Пайнтер.
Бад смотрит на нее равнодушно; ему наплевать, откуда получил свое имя овраг Пайнтер Вэлли и вообще откуда берутся географические названия, кроме таких шикарно звучащих, которые помогают продавать его новостройки. Он проглатывает остаток кофе и отправляется по своим делам. Сильвия завороженно смотрит из окна на осеннюю дымку, что испаряется и исчезает, как и вся дикая природа.
К черту список поручений. К черту поиски работы, да и нераспакованные коробки могут подождать еще денек. Скоро эти далекие верхушки деревьев исчезнут, но сейчас они ярко сверкают, как желтые волчьи глаза; стоит великолепное янтарное бабье лето, а джинсы и туристские ботинки ожидают в стенном шкафу спальни.
Несколько минут на переодевание, и Сильвия отправляется на осмотр Пайнтер Вэлли, прежде чем брат успеет уничтожить эту долину.
Получасовой поиск подходящей дороги результата не принес. Ни следа подъезда, ни намека на парковку. Ближе всего проходит дорога, которая огибает поселок Ястребиный Холм и тянется вдоль неровного края оврага несколько сотен ярдов, а затем сворачивает в сторону. Высокие деревья подступают к дороге с одной стороны. Пренебрегая осторожностью, Сильвия ставит автомобиль на противоположной обочине. Не похоже, чтобы в этом пустынном пригороде наблюдалось оживленное движение. Возможно, никто, проезжая, не заденет машину.
Она решительно поворачивается спиной к автомобилю и вступает в таинственный лес.
