— Оп-ля, — пробормотал Алпеев и вогнал кувалдой пробку в совместившиеся отверстия.
— Теперь закрепят, — облегченно вздохнули «зрители». — Поймали.
— Эти монтажники — особый народ, — сказал Богданов, следивший, как и я, за всей операцией. — Попробуй пошли его работать на землю, на подъездные пути, к примеру. Сочтет оскорбленным в своих лучших чувствах...
Высота, мостовые пролеты действительно имеют притягательную силу. В молодежном звене монтажников Али Абдурахманова, которое приехало с КамАЗа, одно место было свободным. Ребята никого не хотели на него брать — ни опытного монтажника, ни новичка. Место дожидалось паренька, который тоже приехал с КамАЗа, но позже остальных. Пока он работал слесарем в котельной, и его никак не хотел отпускать главный механик.
Однажды вечером ребята всей гурьбой направились к механику. Дома его не оказалось. Жена сказала, что он запускает котел в бане. Там его и нашли. Механик был немногим старше просителей, явившихся к нему. Вместе со своим немолодым помощником, перепачканным сажей, он опрессовывал котел.
— Нет, и не думайте. А кто за котлами будет следить? Я с Сергеевичем?
Сергеевич, как ни странно, присоединился к просьбам ребят.
— Да отпусти ты его. Здесь, при котлах, — стариковское дело.
Механик сделал на Сергеевича сердитые глаза. Сергеевич умолк.
— Я на высоту хочу, понимаете! На высоту! — говорил парнишка, его звали Сашей.
— На высоту! — Механик бросил тяжелый разводной ключ. Закурил. — Я, может, на Марс хочу, а вот баню готовлю.
— Мы все вместе сюда приехали, на высоту, нам обещали, — спокойно настаивал Али.
Тут осмелел и Сергеевич, стал громче требовать за ребят.
— Ну и крутись тогда здесь один! — раздосадованно бросил механик. — Пишите завтра заявление о переводе!
Ему тут же подали готовое, заранее составленное заявление.
— Если бы не Али Абдурахманов, не стал бы подписывать. Но ради товарищества стоит...
«Высота... Глубина... Скорость... Тайга... Красивые слова, — скептически говорил Петр Капустин. — А вот у меня на монтаже двух фасонок не хватает. Вот тебе приключение».
Петр — человек молодой, прораб из Бийска. Говорит он больше всего о работе. «Выводить опоры», «собирать пролет» — все эти слова произносит со вкусом. Прочертит в разговоре воздух ладонью — словно возвел какое-то сооружение. Поглядев на Петра, сразу скажешь, что явился он откуда-то с солнца, с мороза, с водного простора. Глаза всегда слегка прищурены, голос резкий, грубый — на открытом воздухе привык разговаривать...
Поднимали на опору первое пролетное строение. Тут тебе все стихии вместе, да еще пролет в полторы тысячи тонн весом, конец которого надо приподнять домкратами и поставить на опору.
Петр ходит недовольный, молчит.
— Чем недоволен? Скажи, — спрашивает Богданов.
— Не нравится мне эта подъемка! — отрубил Петр и воздух ладонью рассек в подкрепление своим словам.
Богданов руки в карманы, отвернулся, уставился на Обь: с высоты посмотришь, нервы успокоятся.
— Петр, а Петр, — говорит могучим басом пожилой монтажник (старается тихо, но не получается). — Что мужика обескуражил?
— Ты о чем? — встрепенулся Капустин.
— Не нравится, скажи, как нравится! — говорит Богданов. — Пойдем к начальству разбираться.
Богданов идет впереди Капустина. «Ничего себе коллега, поднес дулю, как в воду сплюнул». А Капустин шагает как ни в чем не бывало.
В просторном кабинете с окнами на реку, за столом буквой Т сидят Петр Капустин, Евгений Богданов и начальник мостоотряда. Анатолий Викторович Моисеев — большой спокойный человек — разглаживает лист бумаги широкой ладонью, словно сгребает, смахивает с него все лишнее. Точными размашистыми движениями проводит линии, ставит стрелки. «Та-ак, система статически неопределимая, определять неделю будешь, — размышляет он вслух. — Упрощаем с достаточной степенью точности...» Еще стрелки, еще цифры, теперь-то всю картину можно и «руками пощупать». Анатолий Викторович откинулся на стуле, посмотрел на чертеж издали, потом на Богданова и Капустина, те, как студенты, притихли, слушали. Моисеев — крупный инженер, принимал участие в строительстве многих мостов...
— Ну вот так, — обратился он к Капустину, — теперь нравится?..
Назад шли — впереди Капустин, разрешивший часть своих сомнений, сзади — удовлетворенный Богданов.
Петру подъемка окончательно понравилась только тогда, когда пролет стал на опору.
И пока это происходило, пришлось поволноваться.
Прибегали на пролет инженеры из техотдела. Алпеев делал круглые глаза, а Булаш досадовал. Потом, когда не хватало силы у мощных домкратов, глаза Алпеева собирались в узкие щелки, а Булаш становился словно каменным. Гудело в насосе масло, нагнетаемое в подъемники. Молчали старые «асы», молчали и молодые монтажники.
— Ур-ра! — закричал вдруг Капустин и бегом, бегом по конструкциям кинулся к другой опоре, приник к нивелиру. Все ждали затаив дыхание. Петр наконец распрямляется, показывает издали перекрещенные руки. Вышли на заданную отметку! Вышли! Монтажники заходили около домкратов, заговорили оживленно, закурили. Еще один шаг сделан в высоте над Обью.
Перед отъездом мне захотелось проститься с мостом. Так делают монтажники, оставляя построенные мосты.
Монтаж набрал темп и шел «ходом, ходом», как говорил Петр Капустин. Такая работа поднимает настроение у всех. По конструкциям ходили люди, носили в руках тяжелый инструмент, ящики с болтами и гайками. Захотелось, как и в первый день приезда, пройтись по стержню.
— Возьми пояс, — строго сказал Булаш.
Один из парней отдал мне свой. И опять до земли дальше, чем до неба, а до солнца можно достать рукой, и облака идут вокруг в медленном хороводе...
— Ну как высота? — спросил меня монтажник, которому я возвращал страховочный пояс.
— Хорошо, — отвечаю я. — Но на земле мне больше нравится.
— Нет. На высоте лучше, — услышал в ответ.
Андрей Фролов, наш спец. корр.
Керченско-Феодосийская... Под таким названием вошла в историю Великой Отечественной войны совместная десантная операция кораблей Черноморского флота, Азовской военной флотилии и войск Закавказского фронта. Разработанная в труднейших условиях конца 1941 года, она явилась доказательством моральной стойкости нашего народа и его Вооруженных Сил. Исключительная роль в этой операции отводилась крейсеру «Красный Кавказ». Мы предлагаем вниманию читателей очерк нашего корреспондента, написанный после встречи с бывшим командиром крейсера «Красный Кавказ» гвардии контр-адмиралом в отставке А. М. Гущиным.
Зима 1941 года. Над Новороссийском дуют яростные ветры. Срываясь с перевалов, они, словно лед в половодье, взламывают воду бухты, гонят волну на причалы, обдавая серый ноздреватый бетон жгуче-холодной водяной пылью. Взлохмаченные валы, точно молоты, бьют в железо бортов, наваливают корабли на молы, превращая в труху прочнейшие, оплетенные тросовой каболкой кранцы...
Командира крейсера «Красный Кавказ» капитана 2-го ранга Алексея Матвеевича Гущина вызвал начальник штаба флота контр-адмирал И. Д. Елисеев.
Вызов не был для Гущина неожиданностью. Опытный моряк, пришедший на крейсер из академии, он по многим признакам чувствовал, что в жизни флота назревают какие-то важные события. Вспомнились недавние дни, проведенные в Севастополе, — гром канонады, тучи белой пыли, поднятые взрывами. Крейсер должен был закончить погрузку к шестнадцати ноль-ноль, а с темнотой выйти в море. Неожиданно на корабль прибыл командующий флотом вице-адмирал Октябрьский.
— Когда планируете отход, Алексей Матвеевич? — спросил комфлота.
— Часов в девятнадцать, товарищ командующий.
— Поздно. Выйдете, как только погрузите войска. Я пойду с вами до Новороссийска.
Конечно, командующий не хуже Гущина понимал риск открытого перехода — ведь на корабль могла обрушиться немецкая авиация, но тем не менее торопил. Значит, были к тому достаточные основания. Эта мысль переросла у Гущина в уверенность, когда в Новороссийске комфлота встретили его сподвижники по управлению флотом и несколько армейских и авиационных генералов. Случайность подобной встречи отпадала... А стало быть...
В штабе Гущин застал представительное собрание. Помимо Елисеева, здесь были командующий эскадрой контр-адмирал Л. А. Владимирский, его заместитель капитан 1-го ранга Н. Е. Басистый, военком эскадры бригадный комиссар Семин, командиры и комиссары кораблей. Все были спокойны, но под этим спокойствием угадывалась умело скрываемая напряженность момента. Не было сомнения — ожидались какие-то неординарные события...
