— Но вы верили, что они сдержат свое честное слово?
Глаза Ридмюллера остановились на Ундине.
— Когда один из них, может быть, ваш Кампано, сказал: «Мы даем вам честное слово гватемальских революционеров»,— меня это убедило. Они вполне могли обращаться со мной куда хуже, ведь в их глазах я кровопийца, эксплуататор, но они и волоска на моей голове не тронули. Я много раз спорил с ними. Они объясняли мне, что с их точки зрения должно измениться в Гватемале: почти все! Я возражал, но они вели себя корректно.
— Мы хотим в своем фильме поставить вопрос: могут ли люди чести быть убийцами? А если нет, значит, герильерос — бойцы, солдаты на полях гражданской войны?
— Сами они в этом убеждены. И, признаюсь, временами у меня складывалось впечатление, что так оно и есть. Мне хотелось верить в их чувство чести, в их человечность, ведь от этого зависела моя жизнь. И я не ошибся...— Понизив голос, он обращался уже к одной Ундине.— Местность, где меня держали в плену, была окружена правительственными войсками. Наши судьбы странным образом переплелись: они в окружении, а я у них в плену. Под конец я даже желал им удачи... Одной из девушек я пожал руку и сказал: «Надеюсь, вы пробьетесь, амига».
Спустилась ночь, в саду зажглись разноцветные лампочки. Кремп нажал на кнопку магнитофона, спрятанного под курткой. Самому ему никогда бы таких признаний из Ридмюллера не выудить. Все это Ридмюллер выложил только ради фрау Раух.
— Это было с вашей стороны весьма порядочно,— проговорил Кремп ледяным голосом.— Однако с тех пор ваша шкала ценностей вновь претерпела изменения. Амигос опять стали для вас бандитами.
Красноватое лицо Ридмюллера застыло.
— Все мы черви, молодой человек, вы же, как видно, хотите быть светлячком.
Он поднялся.
— Прошу меня извинить, милостивая госпожа, день сегодня был долгим. Комната вам понравилась? Тогда пожелаю вам спокойной ночи.
Поклонился и ушел.
— Зачем вам это понадобилось? — спросила Ундина.— Такими друзьями не разбрасываются.
— Ридмюллер мне не друг.
— Но нам-то он помощь оказывает; что вы с ним все спорите, по возрасту он мог бы быть вашим отцом...
— Да, и есть даже сходство. Не внешнее...
— О съемках на никелевом руднике забудьте! Не думала, что вы способны зайти столь далеко: мы рискуем уехать отсюда с пустыми руками...
В дверь комнаты Кремпа постучали, и перед ним предстала фрау Раух с мокрыми после душа волосами.
Кремп вскочил с постели.
— Что случилось? Вас... побеспокоили?..
— Можно сказать и так.— Вид у нее был какой-то опустошенный.— Сначала Ридмюллер позвонил, сделал вид, будто желает извиниться за преждевременный уход. А потом явился собственной персоной.
— И что?..— Кремп достал из шкафа тонкое шерстяное одеяло, подошел к ней.
— Сделала ему некоторые авансы, а что мне оставалось?
Стуча зубами и дрожа всем телом, она присела на его постель.
— Меня знобит. Понервничала я порядком...
— Пожалуйста, укутайтесь...— Он протянул Ундине одеяло.— Если вы чего-то опасаетесь, давайте поменяемся комнатами.
Она подняла голову. Кремп не смог бы объяснить точно, каким был ее взгляд: злым, презрительным или зовущим.
— Это не я, это вы боитесь,— проговорила она до неузнаваемости понизившимся голосом.
— Может быть, вы все-таки останетесь у меня? — тоже совсем тихо, в тон ей, предложил Кремп и даже покраснел, досадуя на двусмысленность собственного вопроса.
— Это уж тебе виднее...
Со стороны озера подул ветер, озеро глухо зароптало. Вот резкие порывы ветра засвистели поверх пальм, и ветви затрещали, будто охваченные огнем.
— Ундина, Ундина,— шептал Кремп, обнимая ее.— Мне так хорошо с тобой... Я никогда и не думал, что бывает так хорошо...
Уже почти засыпая, Ундина сказала:
— А помнишь, Хассо, нашу первую встречу? Эта машина в снегу... Ты ее не заметил? Перевернувшаяся машина... Не будь ее, мы бы сюда не попали. Я проехала мимо, и меня совесть замучила. Только поэтому и взяла тебя в свою машину — внешне ты особого доверия не вызывал.
— Еще бы не помнить! Это ведь был мой «порше», а в нем мой товарищ, мертвый. Он не удержал руль на повороте.— И он рассказал ей об истории в Бремене, о бегстве, обо всем.— Теперь ты знаешь, почему мне не терпелось уехать. «Оказание помощи лицу, официально разыскиваемому полицией», ну и все такое.
— Зачем ты это мне рассказал? Я и так знаю. И не притворяйся: ты не потому взялся за это дело, чтобы былое поскорее быльем поросло. У тебя есть цель в жизни. Ты не хочешь думать, что твой товарищ погиб зря. И поэтому ты ищешь Кампано.
— И это тоже.
— Я в тебе ошиблась, Хассо. Я принимала тебя за теоретика, а ты, оказывается, человек дела...
Конвой состоял из трех «джипов», набитых солдатами в видавших виды комбинезонах цвета хаки. За рулем первого сидел Ральф Вилан, посадивший рядом Фишера и обращавшийся с ним как с почетным гостем. Во втором устроились Бернсдорф и Роблес. Бернсдорф никак не мог сообразить, для чего понадобилась третья машина с тяжелым пулеметом и шестью гватемальскими военными полицейскими в пятнистой форме американских рейнджеров. Вчера охраны не было, значит, ее появление имеет какую-то связь с конечной целью поездки. Но какую, если в сьерре все спокойно? «Таков порядок,— объяснил Вилан.— Для зарубежных гостей выделяется специальная охрана — это приказ, отданный в 60-е годы. А приказы военных не так легко отменить».
На листьях кустов и траве лежали еще капли росы, но дорога пылила, и «джипы» соблюдали интервал. Исполинские кактусы отбрасывали длинные тени. В этой степи, объяснил Роблес, произошло одно из двух самых серьезных сражений «банановой войны» 1954 года. Свое опороченное имя компания поспешила сменить, называется теперь не «Юнайтед фрут», а «Юнайтед брэнд» и поставляет на мировой рынок бананы марки «Чикита»...
— Здесь, на этой дороге, которая была жизненным нервом восстания,— сказал Роблес,— стоял Галло Гиро, крестьянин, герильеро в прошлом. После одного из массированных налетов авиации он перебежал к противнику. Стоял у контрольно-пропускного пункта с опущенным на лицо капюшоном и выдавал всех, кто осмеливался нести в горы продовольствие и медикаменты. Однажды он узнал в человеке, выдававшем себя за сельского врача, своего бывшего коменданте Хуана Кампано. Это случилось в начале 1968 года, когда Кампано, сбривший бороду и усы, явился в столицу и в ответ на убийство своей подруги застрелил полковника Уэббера, начальника американской военной миссии. Неизвестно почему, но Галло Гиро не осмелился выдать Хуана Кампано. Впоследствии это выяснилось, и за «содействие противнику» его предали военному суду. Когда зачитали смертный приговор, Галло Гиро плюнул судьям в лицо, выкрикивая лозунги герильерос, снова стал прежним смельчаком, каким был все время, пока напалм не деморализовал его... Его застрелили на месте.
Бернсдорфу сделалось не по себе. Да, не бывает освободительной борьбы без стойкости и героизма ее бойцов, как не бывает ее и без кровавого предательства. После предупреждения Роблеса ему часто приходила в голову мысль о предательстве, и то, о чем рассказывали, он воспринимал уже не только как драматургический материал, детали для возведения здания фильма, а относил это к самому себе. Со вчерашнего дня он считал, что группе угрожает опасность. Пусть подозрение было и неясным, смутным, неизвестно на чем основывающимся. Поверить в него до конца трудно, это как бы игра ума, когда не знаешь, где кончается действительность и начинается фантазия... Спросил:
— Как вы думаете, какие планы могут быть у полиции? Выяснить, что мы действительно снимаем?
— Это им наверняка известно. Насколько я знаю майора Понсе...
— Вы с ним знакомы?
— Страна у нас маленькая, и люди с определенным общественным положением не могут не знать друг друга. Конечно, он знает меня лучше, чем я его, у него заведено на меня досье... Трудно сказать, что он задумал; важно скомпрометировать Толедо.
— С нашей помощью?
Роблес кивнул.
— Вы были на Кубе, он это знает. Не следует недооценивать возможностей нашей уголовной и политической полиции... Понсе просто арестует тех, кого внедрил к вам. Арест в саду министра — это в его стиле. Тем самым с Толедо как с кандидатом будет покончено. А вас вышлют за поддержку подрывных элементов.
— Что вы посоветуете?
— Необходимо проверить ваших исполнителей. Поедемте прямо к ним домой. И если возникнут малейшие подозрения, отказывайтесь от их услуг и найдите замену.
Довольно убедительно. Бернсдорф потирал виски. Они пригласили Роблеса на фильм как консультанта и исполнителя роли Кампано; какую же роль он играет в действительности? О себе Роблес рассказал мало, слишком даже мало, по его, Бернсдорфа, понятиям.
