В прошлое мое путешествие в Дофар я не видел английских военных самолетов, но, наверное, главной причиной был густой туман, покрывавший горы и плато. На этот раз редкий день проходил без рева «страйкмастеров» над головой, на редкой стоянке мы не видели воронок, пожарищ, осколков. Руководители Народного фронта дали мне список сожженных деревень. Их оказалось несколько десятков. Правда, за прошедшие два года дофарские повстанцы вооружились тяжелыми пулеметами и создали подобие противовоздушной обороны. Нам не раз приносили достоверные свидетельства ее успехов: обломки английских самолетов.
Из Маброфа мы направились на север, в горы. Солнце только что миновало зенит, и казалось, что идешь по раскаленной жаровне. На этот раз мы попали в Дофар в пик жаркого, сухого сезона — в апреле — мае. Никогда мне не приходилось испытывать такой жары. Мы обычно снимались со стоянки в четыре-пять утра, шли до девяти, а затем прятались в какой-нибудь тени часов до четырех дня. Но сейчас нас задержала бомбежка, а дневать без воды под отвесными лучами солнца никто не хотел.
Трава в горах выгорела. Деревья по большей части сбросили листву и стояли сиротливо обнаженные, корявые и колючие, похожие на вырванные из земли и поставленные торчком корни. Нужно было идти медленно, чтобы не сорвать дыхания и не свалиться от солнечного или теплового удара. До ближайшего источника оставалось несколько часов ходьбы.
Нас предупредили, что все дороги в Дофаре перекрыты постами и заставами Народно-освободительной армии. Мы уже несколько дней шли по горам, но встречали лишь караваны верблюдов, груженные рисом, консервами, боеприпасами.
— Где же армия, бойцы? — спросил я комиссара Ахмеда, когда мы наконец добрались до бассейна у подножия гладких черных скал, припали к чистой воде пересохшими губами и несколько утолили жажду.
— Могу показать, — усмехнулся он, приставил ладони к губам и издал звук, похожий на клекот орла.
В ответ раздалось тихое пощелкивание, и на скале метрах в пятидесяти показалась курчавая голова бойца. Там находилось пулеметное гнездо.
Вокруг источника «сладкой воды» раскинули широкие развесистые кроны смоковницы с сочными зелеными листьями, образовав несколько островков густой тени. К воде и прохладе собрались обитатели окрестных пещер. Крестьянин средних лет, с аскетическим лицом и длинной бородой, одетый в грязно-белую рубаху до пят, пригнал несколько верблюдов. Пожилая женщина в заплатанном зеленом платье с волочащимся по земле подолом, но в серебряных браслетах и ожерельях уселась около воды на камень и равнодушно смотрела, как ее козы забрались прямо в бассейн. Несколько мужчин, кто в юбках фута, кто в потрепанных брюках и гимнастерках, в холодке обменивались последними новостями. Молоденькая девушка, похожая на стройную газель, прогнала хворостиной коз и начала набирать воду в бурдюк старой консервной банкой. Я примерился к полному бурдюку. В нем было пуда полтора, не меньше. Девушка легко вскинула на плечо бурдюк и грациозной походкой пошла по тропе в горы. Путь ей предстоял неблизкий, километров пять. Картина была патриархальной и мирной. Мы почти забыли, что совсем недавно слышали вой падающих ракет и видели горевшую деревню.
Резкий свист со скалы вернул нас к действительности.
— Тревога!.. Самолеты!..
Мы попрятались в скалы и наблюдали, как высоко в небе пролетала на запад четверка «страйкмастеров».
...С утра мы слышали отдаленный грохот боя и, когда подошли к штабу Западной зоны, обнаружили лишь теплую золу от костров, брошенные котлы и несколько бойцов тылового охранения.
— Все ушли на плато отбивать рейд наемников,— сообщили нам.
Еще один день закатился золотым солнцем за ломаный гребень дофарских гор, наступила долгожданная ночная прохлада. Глухие разрывы и пулеметные очереди, доносившиеся издалека, утихли.
Мы заночевали в большой, просторной пещере. Здесь размещалась ставка командования Западной зоны и отдыхали бойцы. С потолка пещеры свешивались сталактиты, образовывавшие причудливые арки и колонны. Между ними чернели потайные ходы, ведущие в недра горы к складам оружия и продовольствия: пещера служила также перевалочной базой для снабжения подразделений, которые сражались дальше, близ Салалы.
Нас разбудили громкие голоса. Пещера заполнилась десятками вооруженных, возбужденных людей. В углу ярко горела керосиновая лампа, и группа командиров осматривала захваченное английское оружие.
— Пошли, я тебя познакомлю с героем сегодняшнего боя, Мухаммедом Али, — потянул меня Ахмед к вооруженному автоматом бородачу, стоявшему поодаль. Мухаммед Али выглядел, пожалуй, как типичный араб пустыни — у него была смуглая кожа, крупный горбатый нос, жилистое тело. Свою бороду он аккуратно подстригал, оставив лишь неширокую полоску с мыском на подбородке. Бороду дополняли щегольские усы. Лицо Мухаммеда казалось спокойным и немного надменным.
— Откуда здесь взялись англичане и наемники? — спросил я его.
— Прошлой ночью две роты наемников выехали на автомашинах из лагеря Хаглит. Ты знаешь, что это за лагерь?
— Нет.
— Смотри, — показал он карту. — К северу от гор у англичан есть в пустыне одна база. Мы их никак не можем из нее выкурить, потому что подступы видны как на ладони, и в случае опасности с базы вызывают по радио авиацию.
— Это далеко отсюда?
— Километров сто по пустыне... Так вот, наемники заняли брошенный год назад военный пост Даан-Хор. Наверное, хотели закрепиться в Западной зоне.
— Как вы узнали об их появлении?
— Пастухи... Недалеко пасли коз два бедуина, они и сообщили в штаб... Дальше Даан-Хора наемники не пошли. Они установили орудия и начали стрелять по горам, чтобы нагнать страху. Но не сообразили выставить боевое охранение, хотя густой кустарник подступал прямо к их позиции. Пока наемники были заняты обстрелом гор, мы подобрались к ним и открыли огонь из минометов. Дело было перед заходом солнца. Эти горе-вояки не выдержали, погрузились в автомашины и поспешили удрать. При отходе один из грузовиков подорвался на нашей мине...
В эту ночь в пещере больше никто не спал. Мы сидели с Мухаммедом Али на краю обрыва и наблюдали, как светлеет черная долина. Над гребнем горы показался сегмент солнца, и восточная часть неба стала золотистой. Светило поднималось быстро, буквально на глазах. Темно-синее небо голубело, как будто выгорало, приобретая обычный белесый оттенок. Рыжие горы и корявые безлиственные леса, отдохнувшие в ночной прохладе, снова оцепенели в неподвижном зное.
...«Дерево свободы растет быстрее, если его поливают кровью борцов». Я не раз слышал эти слова в Дофаре. Они не показались мне просто красивой фразой.
Один из основателей Народного фронта говорил мне:
— Мы считаем, что только та революция достигнет успеха, которая не страшится жертв.
Он протянул мне пачку листовок, каждая с портретом бойца и подписью: «Пал смертью храбрых». Я вглядывался в юные, почти детские лица и вдруг увидел два знакомых, они промелькнули передо мной прошлый раз то ли на привале, то ли в пути. И вот этих юношей нет. Они погибли.
Но многие из тех, кого я знал раньше, продолжают борьбу. На одной из горных троп я встретил сопровождавшего нас два года назад бедуина Сайда с его неразлучной, отлично вычищенной винтовкой. Казалось, он еще больше высох. На его голове, подстриженной «под ноль», шрам от осколка. Он возвращался из госпиталя и снова шел с отрядом в зону боев. Все так же воинственно топорщились его колючие усы.
Другая встреча была совсем неожиданной.
Меня познакомили с Гудой в Бейруте за год до второй поездки в Дофар. Мой друг, ливанский студент, предложил мне:
— На нашем факультете учится одна дофарка, активистка Народного фронта. Хотите встретиться с ней?
— Буду рад.
Мы прошли по вечерней улице Хамра, где кафе со столиками, стоявшими прямо на тротуаре, были битком набиты нарядной публикой, а по мостовой бампер к бамперу шли машины, не включая фар — все заливал свет реклам, — свернули на улицу Жанны д"Арк и направились к американскому университету. Напротив него, в одном из снэк-баров за чашкой чая сидела худенькая, изящно одетая девушка. Она писала в блокноте математические формулы.
— Товарищ Гуда, — представил ее ливанец, и я ощутил энергичное пожатие маленькой руки.
— Почему вы вступили в Народный фронт? — спросил я Гуду, когда мы уселись к ней за столик.
Она ответила не сразу:
— ...Видите ли, когда я была еще подростком и жила в Салале, в семье довольно обеспеченной и счастливой, я увидела однажды, как стражники избивали провинившегося раба на глазах у его дочери. Тогда я решила посвятить свою жизнь борьбе против угнетения.
