Когда привезли овцебыков, погода жуткая стояла. Ветер, дождь, облачность. Я в те дни ни одного снимка не сделал. А на четвертый день прояснило, солнце засияло, тундра золотом засверкала. Вышел я из палатки, смотрю — лежат мои милые у речки, отдыхают. И у меня на душе легче стало, думаю: «Значит, пришлась им наша земля, и дело теперь пойдет».
Начали дом строить, баню, гараж. Одновременно изгородь возводили, делали большой загон. Морозы начались, но к зиме мы успели перевести быков в вольер попросторней, где они уже сами могли отыскивать корм.
К весне мы узнали, что американцы тоже решили подарить нам овцебыков. Сорок голов. Половину было решено выпустить на острове Врангеля, а двадцать доставить сюда. У американцев акклиматизированы гренландские овцебыки, другой подвид, они попросили, чтобы мы их не смешивали с канадскими. Пришлось возводить еще один отдельный загон, а когда завезли, их стадо само собой распалось. Корова с телятами предпочла канадских овцебыков, тянется к ним и постоянно торчит возле сетки. И канадские тоже вроде бы неравнодушны к ней, так и держатся одним стадом, хоть изгородь меж ними рви. Сейчас достраиваем изгородь для основного загона, который охватит большую территорию тундры, где овцебыки смогут свободно пастись как на воле. Как закончим, на Бикаде-Нгуоме опять наступит тихая жизнь. Лишь двое-трое ученых будут жить здесь, заниматься постоянным наблюдением за овцебыками, оберегать их от волков.
Лагерь словно вымер, как и в первый день нашего приезда. Тогда никто не вышел нам навстречу. Мы подошли по скрипящему снегу к жилью, как вдруг распахнулась дверь, и показался усатый парнишка с тазом. Увидев нас, он исчез, через минуту выбежал с ракетницей и выстрелил вверх. Зеленый огонь с шипением загорелся в синем небе. «Нет никого, — сказал он вместо приветствия. — Сейчас приедут, все на работе».
Жилище внутри напоминало охотничье зимовье. Нары, спальные мешки, из грубых досок стол, печка в углу. Стены увешаны одеждой, биноклями и оружием. Два маленьких оконца, без абажуров лампочки над головой. Потом я понял, как хорошо приходить сюда с мороза, как хорошо коротать время в пургу и как хорошо здесь спится...
Виктор Шуст, весельчак, балагур, говорил, что здесь ему живется лучше, чем в Норильске, и, если бы не приемник, постоянно напоминавший ему о происходящем в мире, он никогда бы не уехал отсюда. Но Виктор частенько говорил только для того, чтобы раззадорить, рассмешить или подзавести стихший коллектив. Якушкин же без обиняков признался Забродину: «Тяжеловато, Василий Александрович. Ребята устали, работаем много, некоторые здесь по четыре месяца, менять пора». Как-то Николай Матюшкин, выставив перед собой ладони с полусогнутыми пальцами, сказал с удивлением: «От этого бура пальцы как чужие стали, не сгибаются, слушаться не хотят».
Но когда по утрам встававший обычно раньше всех Якушкин принимался с прибауточками поднимать своих друзей, приговаривая при этом, что, поди, «Марья Ивановна» — так называли здесь кувалду, которой загоняли столбы изгороди в мерзлую землю— давно соскучилась и ждет не дождется молодцев, ребята никогда не роптали, никто не высказывал недовольства. Потому, наверно, что, как сказал Толя Васильев, все сами напросились сюда, хотели видеть начало столь интересного дела.
— Так что же это за зверь такой, овцебык? — спросил однажды Якушкина фотограф Володя. Он только приступил к своим обязанностям и еще не успел проникнуться духом институтских идей. — Внимание стольких людей привлечено к нему, затрачивается столько средств. Выгода-то будет от него какая?
Мне показалось, что Якушкин, который даже приказывал, будто советуясь или прося об одолжении, с трудом сдержался и ответил, стараясь не повышать голоса:
— Даже если бы выгоды не было никакой, то неужели человечеству не интересно было бы увидеть на своей земле ровесника мамонта?!
О существовании овцебыков узнали около трехсот лет назад. Их выдала шерсть, тонкое руно, которое они теряют по весне. Легкая, как паутина, шерсть эта далеко разносилась ветром и застревала на низкорослых кустарниках тундры. Люди предположили, что она может принадлежать лишь живому, неизвестному им существу. Полярные путешественники первые наткнулись на это чудище: рогатое, напоминающее небольшого бизона, с длиннющей, достигающей копыт, грубой шерстью, под которой скрывался удивительно теплый и легкий пух. Обитало оно на побережье Ледовитого океана: в Гренландии, на арктических островах Канады. Его назвали мускусным быком. Но вскоре те же путешественники поняли: резкий запах, который они принимали за мускусный, появлялся лишь тогда, когда тушу освежевывали не сразу. Свежее мясо не имело никакого запаха, было нежным и вкусным. Последние же исследования ученых подтвердили, что у быков нет мускусных желез. Овцебыки стали отличным подопорьем для полярных путешественников и, как и белые медведи, сыграли свою немаловажную роль в освоении и исследовании труднодоступных полярных районов. Но не вкусное мясо овцебыков едва не погубило их. В середине прошлого века в моду вошли их странные, непривычные взору шкуры. По отчетам канадской компании «Гудзон Бей», хорошо видно, как из года в год нарастал охотничий бум. В 1890 году он достиг апогея — в том году компания закупила 1681 шкуру овцебыка. С тех пор дело пошло на убыль, но озабоченные правительство и общественность смогли приостановить руку предпринимателей лишь в 1917 году, после того как стало известно, что в 1916 году была сдана лишь одна-единственная шкура...
Охота на этих животных труда не представляла. Не знавшие веками никакого другого врага, кроме волка, ведущие стадный образ жизни, овцебыки при появлении волчьей стаи выстраивались в каре. Вперед выходили взрослые и сильные быки, за ними прятались самки и телята. Сомкнувшись, животные огораживали себя «частоколом» грозных рогов. К ним невозможно было подступиться, а с их терпением не могло сравниться даже волчье. Долгими часами они могли вести оборону, время от времени устраивая одиночные набеги на волков. Когда тот или иной бык отправлялся «пугануть» волка, строй за ним сразу смыкался, бреши не оставалось. Встретившись с человеком, животные стали применять тот же прием обороны. Не убегая, выстраивались в каре и, глядя в глаза охотнику, ждали. Гром выстрела их не пугал, последствий его животные не осознавали. За упавшим сородичем смыкался строй, когда падали все взрослые быки, их место занимали телята. Так один охотник, отыскав стадо, истреблял его полностью. Подобную защиту, сходную с самоубийством, можно объяснить лишь долгой изолированностью животных. Уйдя вслед за ледниками, они слишком долго пребывали в одиночестве, и слишком внезапно ворвался в их тихое царство жестокий мир. Овцебыки быстро исчезали. На Аляске в последний раз на них охотились в 1870 году, к началу века в Канаде их оставалось совсем немного. Казалось, еще десяток выстрелов — и они исчезнут, как исчезли стеллерова корова, бескрылая гагарка, капский голубь...
Но человечество сумело вовремя остановиться — прекратило охоту на овцебыков, взяло существование их под строгую охрану. С тех пор стада овцебыков стали медленно расти. Но, как утверждают ученые, их еще не так много, чтобы говорить о промысле или о какой-то выгоде. Впрочем, американские ученые надеются использовать в экономике Крайнего Севера овцебыков иным способом. С 50-х годов они начали заниматься их одомашниванием. Овцебыки, как оказалось, легко приручаются, могут пастись в загоне, жить рядом с обычным скотом и ненавидят лишь собак, которых принимают за волков. Одомашнивают животных ради сбрасываемого ими весной подшерстка. Пух этот очень высоко ценится, и с одного животного можно получить до трех килограммов.
Но когда мы разговариваем об этом с Якушкиным, он машет рукой и говорит, что думать об этом нам еще рано: приживутся ли, акклиматизируются?! Ведь были случаи неудачных переселений, когда овцебыки не прижились в Швеции, Исландии из-за теплого, мягкого зимнего климата.
— Об этом можно будет мечтать лет через двадцать — двадцать пять, — говорит Якушкин, — если дело пойдет.
Если дело пойдет... Я вспоминаю Забродина, его слова о таймырских волках и приступаю к нему с просьбой рассказать поподробнее, что он думает об этом соседстве. В свои сорок с небольшим лет доктор биологических наук Забродин исходил Таймыр вдоль и поперек, посвятив двадцать лет жизни его изучению. Крепкий, высокий и сильный, охотник в душе, Забродин по-своему понимает и волков. Он говорит, что известный канадский писатель Фарли Моуэт, выступивший своими книгами в защиту волков, в общем-то написал художественное произведение. Канадские ученые считают, что лучше бы Фарли написал чисто натуралистическое исследование об этих хищниках, до сих пор приносящих немало бед животному миру Канады. О повадках хищников можно говорить много, ибо звери, приноравливаясь к условиям, каждую охоту проводят по-разному. Они могут признать человека, который не преследует их, и не трогать его оленей. Но могут, как настоящие разбойники, отомстить в тот же день, если их стаю тронули. Уже появились волки, которые приноровились спасаться от преследующих их вертолетов, прячась при шуме в редколесье, залегая в овраги. Забродин сам сталкивался с такими. Однажды, работая в экспедиции по изучению диких оленей и песцов, он вышел на след волчьей стаи, гнавшей оленя. След был свежим, волки могли показаться вот-вот. Можно было собрать интересный материал для исследований. Вложив патрон с картечью в ствол, он забросил ружье за спину. Ровный слой облачности закрывал небо, тени пропали. Забродин шел на лыжах, как говорят полярники, «в молоке».
