Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 11

Вот тогда и проклюнулись первые «подснежники», предвестники зарождения «региональных наций». Кто еще не забыл Кооперативную Республику Коми, которую чуть было не провозгласил Артем Тарасов, подстрекавший воркутинских шахтеров «выбросить на рынок» свой уголек и «ни с кем не делиться». Впрочем, то были только первые всполохи. Государственность становилась разменной монетой в распре партократии и охлократии за власть и собственность. После Августа, для того чтобы утвердиться новым этнократиям в Казани, Уфе, Якутске и Адыгее, хватило считанных месяцев. При ельцинской бузе государственная целостность России не распалась по причинам, в которых Кремль не повинен. Три силы, удерживавшие скрепы России, которая втягивалась в экономический и политический коллапс, имеют название: МПС, «Газпром» и Единая энергосистема России. По рельсам везли рудное сырье и сырую сталь на экспортные терминалы. «Газпром» в долг поставлял миллиарды кубов на электростанции. Последние поставляли энергию предприятиям-банкротам по бартеру либо под необеспеченные векселя. Монетаристы пробавлялись «сталинским» натуральным продуктообменом, а живые деньги ходили лишь в спекулятивном секторе. Технологическая и инфраструктурная связанность «тела страны», а не политическая воля и разум власти удерживали бывшую сверхдержаву от распада. Но…

При усеченном вполовину ВВП России и убогой сырьевой модели хозяйства целые губернии выпали из экономического оборота. Государство из экономики «идейно» ретировалось. Почувствовав потачку безвластия, региональные элиты обосабливались от Центра. Резкое, кратное падение транспортных услуг населению подорвало мобильность окраин. Разветвленные местные авиалинии попросту исчезли как таковые. Закрылись очаги культуры в глубинке, зато расплодились винокурни и питейные заведения. Новые откупщики, словно возникшие из исторического Зазеркалья гоголевские корчмари плутовски выманили у казны, задаром, «монопольку». А экономически активная провинция повадилась в сопредельную заграницу. Москва стала далекой, как во времена конного извоза.

Духовная и идеологическая пустота, в которой прозябал ельцинский режим, должна была быть непременно чем-то заполнена. Если компрадорская элита мегаполисов все теснее душой и кошельком льнула к Западу, то русский человек среднего и крепкого достатка в глубинке искал себе иного духовного пристанища. А когда подросли его дети, родившиеся в новой России, им успели внушить, что СССР был «империей зла», а жизнь при коммунистах — мрак кромешный. Заодно их застращали, что последнее дело быть великорусским националистом, даже если что-то горячее и поднимается в душе, когда на тебя смотрит с экрана сытая физиономия Борового, наперсника полоумной русофобки и «ниспровергательницы» всего советского Новодворской.

Когда колодцы отравлены, приходится хлебать и болотную водицу. И оживают тени почившей давным-давно Омской директории, вольной Дальневосточной республики и Великой Перми… В Писании ведь сказано, что довольно и щепотки дрожжей, чтобы заквасить тесто. Так всходит опара региональных наций в теперешней России, которая складывается, что тут попишешь, из чистокровных подчас русаков и даже противников «космополитичной» и погрязшей во грехе «западничества» Москвы. Но как и всякая самоидентификация, основанная на местной исключительности и остром экономическом интересе местных деловых элит, ее при «диком» рынке приходится отстаивать в драке. Она центробежна поневоле. Эти новые элиты дрейфуют к конфедерации, т. е. пресечению исторического бытия России — от Рюриковичей до «питерских».

…Демоны раскола, подстрекающие волей-неволей отколоться от Москвы, веками искушали государевых людей в бывших медвежьих углах. Тобольский воевода Гагарин угодил даже на плаху, когда стал помышлять, что вольное Сибирское царство, не посылающее ясак за тридевять земель в Белокаменную — чем черт не шутит, — может и сладиться? В вече Великого Новгорода по временам брали силы, тяготевшие к союзу с Ганзой и шведами, против московского государя. Тяготение к «воле» в великороссах никогда не исчезало напрочь. И в Смутное время, стоило только ослабнуть власти, давало о себе знать.

Николай Данилевский, как никто, глубоко вник в природу Русского государства: «Русское государство с самых первых времен русских московских князей есть сама Россия, постепенно неудержимо расселяющая во все стороны…». Инородческие поселения Россия не покоряла силой, а «уподобляла самой себе». И дальше: «…Только непонимание этого… как и всякое русское зло, — настаивал Данилевский, — от затемнения взгляда… европейничанья, может помышлять о каких-то отдельных провинциальных особях, соединенных с Россией… отвлеченной государственной связью, о каких-то „не-Россиях в России“». Пожалуй, это и есть изначальный генезис «региональных наций». Русский мыслитель, словно прорицая ныне происходящее с Россией, говорит о побудительных причинах к обособлению, о поведении вождей «региональных наций», объединившихся по этническому признаку. Он подчёркивает, что нерусским народностям нет причины быть враждебными к России. Им довольно того, что в единой России они сохраняют «невозбранно» свои национальные формы быта. Иное дело «высшие классы» (в наше время элиты национальных автономий). У них, по Данилевскому, исподволь зарождается «сожаление о прежней политической самобытности их нации, невозвратно погибшей в историческом круговороте, или мечта о будущем ее возрождении». Это стремление не имеет за собой внутренней силы, потому что расходится с народным чувством. Но если дать ему потачку, то дело быстро идет не к единению с государствообразующим этносом великороссов, а к разрушению этих уз — к «обоюдному вреду»! Раньше татарские мурзы, черкесские князья на службе государю обращались в русских дворян. У них был простой выбор — «…оставаться в своей племенной отчужденности или сливаться с русским народом». Однако в новых условиях, когда и русская элита пытается принять «общеевропейский облик», сепаратистские устремления местных князьков получают новый импульс. «Так, может быть, народятся молодая Мордва, молодая Чувашия, молодая Якутия…», — провидчески замечает Н. Данилевский.

Разве не подобное происходило все 90-е годы? Сепаратизм и «региональные нации» в теперешней России — порождение «западничества». Отсюда и особое покровительство наших западников всем сепаратистам и «региональным нациям». Их общая враждебность великорусскому самосознанию, которое они тщатся вытравить. Региональные элиты используются западниками как рычаг превращения России в конфедерацию. Идеолог CПC Алексей Кара-Мурза почти что с пафосом вещал о зарождении региональных наций, называя их ничтоже сумняшеся «специфической формой национально-освободительного движения». Если, дескать, гражданское общество — конек СПС, а на самом деле, фантом — подвигнет их к самореализации, появляются шансы возникновения неких «локально-территориальных наций», высвободившихся из-под «оболочки имперского Центра».

«…Колобок от бабушки ушел», — потирает в предвкушении руки «коллективный Гришка Отрепьев» из «образованцев».

Не так давно отмечали 20-летие перестройки. Пафосная и конфузливая, вместе, годовщина. И, пожалуй, среди заглавных фигур витий перестройки не поминали недобрым словом лишь блаженной памяти Андрея Дмитриевича Сахарова. Если кто и был идеалистом, беззаветным, без задней мысли реформатором — ниспровергателем советского строя, так это он. Не будем, однако, забывать, что ему же принадлежит авторство проекта Конституции Союза Советских Республик Европы и Азии.

Некоторые крамольные сочинения классиков марксизма в СССР не издавались до самой хрущевской «оттепели». Так и сахаровский проект конституционного переворота в СССР нынче благоразумно замалчивается. Наш либеральный бомонд и казенная историография новой России подозрительно маловато почтения проявляет к наследию Андрея Дмитриевича Сахарова.

Михаил Горбачев битый час разглагольствовал в прямом эфире «Маяка» и Би-би-си — в чем же был сокровенный замысел перестройки, но, поразительное дело, десяти слов не запало, чтобы записать впопыхах на манжете, из потока его пустословия и пошлости. Человек, вознесшийся в главы сверхдержавы, затеял грандиозные преобразования, которые ненароком погубили великую страну и обрушили столпы, на которых стоял весь послеялтинский мир, а сказать ему нечего и спустя 20 лет. «Ни ума холодных наблюдений», ни «сердца горестных замет». «Тоталитаризм» он поверг. Сахарова из ссылки вызволил. «Вероломство» ГКЧП обличил. Беловежских заговорщиков «премудрый пескарь», по Щедрину, не решился взять под стражу, верный, беззаветно, хоть тресни, своей «ненасильственной» политической философии… Диву даешься, как этот человек дюжинного обывательского склада, «мечтатель» и проныра, оказался вершителем судеб народов. Да еще успел наворотить такого, что весь мир до сих пор ходуном ходит… Любимец Запада и наших малахольных «образованцев» угрызений совести по-прежнему не испытывает. И вновь, со всей своей знаменитой задушевностью и прибаутками, объяснился с соотечественниками, что с него-то взятки гладки, а «плохое» на совести других, нечестивцев. «Толпа обступила его овчинами своих страстей», — написал о Керенском и разнузданности охлократии Исаак Бабель. Поскольку никакой вины за собой Михаил Сергеевич «не мает», то не прочь и примерить на себя терновый венец Александра II Освободителя, которого крепостники долго еще проклинали. А с Западом, презревшим ценности и уговоры «нового мышления», первый президент СССР теперь в размолвке и «философских» разногласиях… Зато либеральные «свершения» преемников у него изжоги не вызывают, коль сам Буш-младший восхищен «вестернизацией» России. Нового хозяина Кремля лишь слегка пожурил за прохладное отношение к гласности и проделку с монетизацией льгот. Примечательно, что Михаил Сергеевич, который ни разу нигде ног не замочил, особо выпятил свою «заслугу»: душным летом 91-го года новый союзный Договор, преобразующий СССР в некое содружество суверенных государств, был им уже согласован в Ново-Огарево с заводилой бузы Ельциным и президентами суверенных республик. Даже отрезанный ломоть — упертые прибалты — не прочь, дескать, были еще какое-то время отхарчиться из общего союзного котла, но — не судьба! Случился «путч», измена верхов номенклатуры, политический форс-мажор, и все покатилось кубарем. Хорошо помню смутные толки и тяжелые предчувствия того лета, когда в Ново-Огарево президенты республик вырвали-таки у сникшего безвластного уже президента Горбачева согласие на конфедеративное устройство нового квазигосударства. За Кремлем оставались лишь куцые, представительские по сути, полно-мочия… Тогда-то впервые и призадумались многие из нас, работавших в Госкомиссии Совмина СССР по экономической реформе. Вот, дескать, чего уж там, и пригодилась сахаровская «конституция», крайнее сумасбродство которой не искуплялось идеалистическими устремлениями автора — пламенного правозащитника. Когда Андрей Дмитриевич, как своего рода Иоанн Креститель всей перестроечной честной компании, обнародовал свой замечательный прожект, даже демократы, из тех, кто посовестливей и здравей, были смущены и раздосадованы. Правоведы хватались за голову, зато западные голоса расхваливали сахаровское творение на все лады… Сахарова произвели чуть ли не в российские Джефферсоны — творца американской Декларации Независимости. И это заведомое преувеличение тем не менее перекликалось с самим духом его конституционного опуса. Из песни слова не выкинешь, и наверняка мои сегодняшние мысли и оценки сахаровского проекта конституционного переворота в СССР покажутся кому-то неактуальными и даже кощунственными. Однако и тогда, и сейчас остаюсь при мнении, что «последовательный демократ» и «совесть нации», кроткий и интеллигентнейший Андрей Дмитриевич невольно подложил такую конституционную мину под здание СССР, что, знай наперед, в какую преисподнюю он толкает страну и что за политические прохвосты воспользуются его конституционными «штудиями», он бы вышел на Лобное место каяться перед народом. В пылу своей священной войны с «тоталитарным», «неправильным» и повинным перед западной цивилизацией сталинистским государством он творил не новую утопию подобно Томасу Мору, а на самом-то деле смастерил фугас, которым воспользовались «бесы» вроде ельцинского подьячего-«госсекретаря» Бурбулиса. И в урочный час запал «сахаровской бомбы» уж так рванул, что снес не только политическую надстройку, в которой творился перестроечный бедлам, а всю многосложную постройку тысячелетней империи — евразийской семьи народов. Не хочу, повторюсь, никакой напраслины: если бы интеллигентнейший Андрей Дмитриевич, человек не от мира сего, отдавал себе отчет, какую пагубу несет миллионам советских семей «произведение» его самонадеянности и внушенных «демократами» амбиций отца-основателя Конфедерации освобожденных от «коммунизма» народов Европы и Азии, то он бы остерегся. И думаю, даже ужаснулся бы того чудища Смуты, в которую нечаянно готов был ввергнуть общество из лучших, но настырных побуждений. Гражданские и этнические войны в СНГ, миллионы беженцев и обездоленных, буйство «дикого» капитализма и 36 российских долларовых миллиардеров на 50 миллионов «новых бедняков» — все эти напасти, как в шелковом коконе, таились в сахаровской антиутопии. И весь этот чертов клубок злосчастий уже второй десяток лет разматывается, возникают все новые химеры сепаратизма, «региональных наций» и криминальных вотчин… Сгинул «тоталитаризм», канул в Лету СССР, но теперь уже Россия, «демократическая» и «либеральная», разламывается на куски. И все это, как по-писаному, заложено было, даже с лихвой, в самой концепции, прописано в статьях Конституции Сахарова, которую по выходе ее так пылко приветствовали и славили толпы устремленных в кущи рыночной экономики и вольницу «гражданских свобод». Судьбе было угодно, что Сахаров не дожил до государственной катастрофы 91–93-го годов, когда не все, но многие из его опрометчивых «начертаний» претворятся и сбудутся, а его сподвижники по Межрегиональной группе закоснеют в каиновом грехе, предав сахаровские этические заветы.