— Тогда пойди приготовь что-нибудь поесть, — сказал он и отвернулся. Слева пролетела стая уток и скрылась за лесом, оставив над водой лишь звенящее эхо от резких криков и хлопанья крыльев. Пуританов проводил их взглядом и услышал неприятный голос бабы:
— Все готово, иди есть.
Судя по положению солнца, они обедали. Блюда были такими же незатейливыми и пресными, как речь бабы, словно их готовили не на костре внутри волшебного пейзажа, а где-нибудь в темном полуподвале на загаженной электрической плитке.
Когда Иван Петрович насытился, он повалился рядом с кострищем и, чтобы не видеть соседки, закрыл глаза. Уснул он почти сразу, и приснилось ему, что он и не человек вовсе, а золотая рыбка. Пуританов плавал между черным илистым дном и зеленоватой поверхностью прудовой воды. Он легко и плавно разводил в стороны своими вуалевидными плавниками и наслаждался тем, что каждая клеточка его жирного золотистого тела была пропитана водой, а не спиртом. Иван Петрович с удовольствием втянул в себя побольше воды и в эйфории не заметил, как вместе со струей в рот ему попал ржавый рыболовный крючок. В следующую секунду он почувствовал, как неодолимая сила тащит его наверх.
Оказавшись на берегу, Пуританов увидел бледного мужика с красными от постоянного чтения глазами. Рыбак освободил Ивана Петровича от крючка, и Пуританов обратился к мужику со следующим предложением:
— Отпусти меня, и я исполню любое твое желание.
Просьба рыбака выглядела более чем странно.
— Хочу, чтобы все люди на Земле перестали пить, — не раздумывая, сказал он.
— Ох-хо-хо, — не удержался от вздоха Пуританов. — Это невозможно. С такими просьбами не ко мне нужно обращаться, а к тому, кто этот мир сотворил.
— Почему люди пьют? — не отпуская рыбку, уныло поинтересовался мужик.
— Человек слаб, — шлепая рыбьими губами, ответил Иван Петрович. — Недоволен или собой, или другими. Так уж он устроен. А кстати, зачем тебе трезвый мир? — спросил Пуританов. — Лучше возьми сто миллиардов. С такими деньгами тебе будет все равно, где ты живешь и кто тебя окружает.
— Я хочу помочь, — промямлил рыбак.
— А ты знаешь, как помочь всем людям? — спросил Иван Петрович и от удивления даже ударил своим роскошным вуалевым хвостом по ладони мужика. — Наивный! Хочешь, я навечно сделаю тебя пьяным? И тебе станет все равно, в каком мире ты живешь.
— Не хочу, — упрямо ответил рыбак. — Мне нравится быть трезвым, нравится читать книжки, разглядывать картины. Видеть мир таким, какой он есть на самом деле.
— Да ты, брат, идеалист, — усмехнулся Пуританов. — С чего ты взял, что видишь мир таким, какой он есть? Знаешь, я думаю, ты ненавидишь всех или почти всех, кто вокруг. Считаешь их идиотами и сволочами. Так?
— Да, — немного подумав, честно признался мужик.
— И ты искренне веришь, что они действительно дураки и сволочи, а ты весь такой умный и тонкий? — спросил Иван Петрович. Рыбак отвел от рыбки взгляд, густо покраснел и ничего не сказал, а Пуританов продолжил: — А как ты думаешь, со стороны все это так и выглядит: ты хороший, остальные — плохие?
— Не знаю, — тяжело вздохнул мужик. — Скорее всего, нет.
— Вот видишь. Хорошо хоть признался. Значит, ты не безнадежен, — похвалил его Иван Петрович. — Возьми континент Австралию. Будешь сдавать города его жителям. Большие деньги, почет и уважение. Можешь даже ввести на всей территории сухой закон. Только думай быстрее. Я все-таки рыба, мне надо в воду.
— Сухой закон — это хорошо, — не обратив внимания на просьбу, задумчиво произнес рыбак. — А весь мир можешь мне отдать?
— Могу, только не на этой планете. Здесь почти все континенты уже разобраны. Остались Австралия и Антарктида.
Вдруг кто-то окликнул Пуританова, и он проснулся. Иван Петрович лежал у потухшего костра, а по другую сторону кострища сидел незнакомый старик и жадно доедал остатки обеда.
— А где баба? — поискав глазами, поинтересовался Пуританов. — Эта, с удочкой.
— Ее рыбка вызвала, — пояснил старик. — Опять, наверное, попалась на крючок, вот кому-то баба и понадобилась. А меня послали вместо нее. — Старик поставил тарелку на землю, вытер губы тыльной стороной ладони и без всякого энтузиазма спросил: — Ну что, пойдем удить или…
— Никаких «или», — перебил его Иван Петрович. — Иди, забрасывай удочки, а я еще посплю.
Старик отправился к воде, а Пуританов очень скоро снова погрузился в глубокий сон. И приснилось ему, что он не Иван Петрович и даже не золотая рыбка, а баба. Рыбка забросила его на другой конец озера в охотничью сторожку, и охотнику баба понравилась чрезвычайно. Он сразу потащил ее на топчан, при этом говорил разные ласковые слова и гладил по спине. Пуританов хотел было воспротивиться, но не смог, потому что был послан золотой рыбкой и собственной воли не имел.
Для своего преклонного возраста охотник оказался слишком настойчивым и шустрым. Он шарил у Ивана Петровича под кофточкой, хватал за большую грудь и крякал от удовольствия.
Пуританов лежал на спине, терпеливо дожидался, когда охотник натешится его грудью, и думал, что, видимо, существует какой-то закон, по которому и устанавливается то самое несоответствие между тем, кто ты есть на самом деле и кем мечтал стать. Вот хотелось ему быть непьющим, но это не нравилось всему окружению. Иван Петрович ни за какие коврижки не желал быть рыбкиной бабой, хотя точно знал, что в этом качестве вписался бы в любое человеческое сообщество. В крайнем случае он согласился бы навсегда остаться золотой рыбкой, но ему ненавистны были все эти корыстные рыбаки и охотники, которые никогда и ни за что тебя не отпустят, пока ты не надорвешься, выполняя их безумные желания. «Впрочем, мне не так уж плохо жилось и Пуритановым, — с грустью подумал он. — В конце концов, кто-то должен нести крест дурачка. А жизнь все равно прекрасна, и когда-нибудь она обязательно закончится, и след от нее в виде эха от свиста крыльев без остатка растворится во времени».
На этой незатейливой мысли Иван Петрович и проснулся. Он кулаками протер глаза. Сослуживцы напротив допивали третью бутылку водки. Стукачка спала мертвым сном, и что ей снилось в этот момент, было написано у нее на лице — она блаженно улыбалась.
Пуританов, не таясь, налил себе полный стакан воды и с наслаждением выпил до дна. Ему радостно было вновь ощутить себя Иваном Петровичем Пуритановым — безвредным и, в сущности, никому не нужным разгильдяем. Возвращение в реальность на миг позволило ему почувствовать себя немножечко счастливым, и он с удовольствием произнес:
— Ну, здравствуйте, человеки!
Дмитрий Володихин
Ощущение высоты
О литературных волнах, поколениях в фантастике мы писали не раз, а в № 6 за 2002 год на страницах «Если» даже разгорелась нешуточная дуэль критиков на эту тему. Но, как показало время, разговор не исчерпал себя. Московский критик взялся исследовать анатомию творчества самого, вероятно, яркого поколения отечественной НФ.
Термин «Четвертая волна» придуман был, по всей видимости, Аркадием Натановичем Стругацким в начале 80-х. Позднее Борис Натанович Стругацкий написал предисловие к сборнику «Фантастика: четвертое поколение» (1991) и там расшифровал оба варианта очень просто: «поколение 70-х». Впоследствии было немало попыток уточнить это определение. Многие подсознательно ощущали, что «Четвертая волна» несколько уже, компактнее Четвертого поколения, что в середине 70-х — второй половине 80-х работало множество оригинальных фантастов, но лишь часть их может быть собрана под знаменами «Четвертой волны»…
Реестры «семинаристов» составлялись знающими людьми неоднократно. В принципе, знаменосцами «Четвертой волны» стали десять-пятнадцать человек, и перечислить их нетрудно: Владимир Покровский, Эдуард Геворкян, Александр Силецкий, Андрей Саломатов (Москва), Андрей Столяров, Вячеслав Рыбаков, Святослав Логинов (Ленинград), Евгений и Любовь Лукины (Волгоград), Алан Кубатиев (Алма-Ата), Михаил Веллер (Таллинн), Людмила Козинец (Киев), Борис Штерн (Одесса), Андрей Лазарчук, Михаил Успенский (Красноярск), Юрий Брайдер и Николай Чадович (Минск).
