— Ну как вам нравится генеральная репетиция? — повернулся ко мне Мальков.
— Как хорошо отработанный цирковой номер, без кавычек.
— Вот именно, цирковой! Что вы издеваетесь над машиной! Не вертолет же! Хотите второе озеро создать? Давайте сбросим все необходимое и будем ждать прилета Черевичного, а там подойдут и «маленькие»,— не выдержал бортмеханик.
— Ждать?! Ты видишь, какой ледолом! Вот-вот поле перемелет так, что и вертолет не сядет,— плавно разворачивая самолет на повторный заход, ответил Мальков. За четыре километра от торца полосы Сорокин точно вошел в створ дымящих ракет и, прижимая машину к вершинам торосов, мелькавших почти под самым брюхом, четко притер самолет у начала дорожки. Шелест лыж, коснувшихся снежной поверхности льдины, по мере падения скорости перешел в свистящий скрежет. Справа и слева стремительно проносились высокие заснеженные бугры. Тяжело подпрыгивая с наддува на наддув, поднимая тучи снега, тяжелая машина неотвратимо неслась на ледяную стену в конце «аэродрома».
«Все сделано точно, но верны ли наши расчеты пробега самолета? Подсолен ли снежный покров?..» Противное чувство подлым холодком охватило сердце. Страх рождался не от стремительно надвигавшейся стены, а от мысли, что совершена ошибка в расчетах. И где она, эта ошибка?
С трудом отрываю глаза от несущейся на нас зубчатой стены и перевожу взгляд на приборную доску. Стрелка скорости, медленно подрагивая, падала к семидесяти...
— Всем в хвост! — подает команду Сорокин. В этот момент машина резко подпрыгнула на высоком наддуве, развернулась почти под шестьдесят градусов и с креном, замедляя скорость, поползла боком. И... остановилась.
Секундная шоковая тишина. Молча, испытующе смотрим друг на друга. В глазах больше вины, чем торжества удачи.
— Посадочка,— неестественно смеясь, говорит Мальков,— да еще под руководством инструктора!
Сбрасываем привязные ремни, выскакиваем из машины и осматриваем шасси. Все в порядке, лыжи целы. Не сговариваясь, идем к ледяной стене — Мальков, Сорокин и я.
Беру пригоршню снега. От холода ломит зубы. Горько-соленый вкус наполняет рот. Мальков ломает сигарету:
— Что же нас спасло? Последний наддув?
— И наддув. И засоленность снега. Но прежде всего — мастерство пилотов.
Тяжело дыша, подбегают потерпевшие. Крепкие рукопожатия, объятия, отрывистые слова.
— Братцы, товарищи, как же вы нас напугали, когда развернуло машину! Издали казалось, вы врезаетесь в торосы...
— Ну, ну, успокойтесь. Как вы-то сами?
— Да ничего, нормально.
С пятнами ожогов на небритых лицах, рядом они совсем не выглядели такими беспомощными, как казалось нам сверху.
— А где Каминский, что с ним?
— Все в порядке. Не спал более двух суток, а когда улетел Черевичный, свалился. Спит в хижине.
Хижину находим по канистре цвета хаки. Вползаем в открытый лаз сооружения из глыб льда, снега и обгорелых остатков хвоста самолета. В густых голубых сумерках вскоре разглядели Каминского. Он лежит в спальном мешке.
— Михаил, здравствуй, дорогой! — говорит Мальков.
— Как вы сюда попали? — Каминский садится и недоуменно смотрит на нас.
— Да вот, сели... за вами пришли.
— Сели? Как сели? — Он быстро выпрыгивает из спального мешка.— И ваш самолет цел?
— Все нормально. Пока мы сюда шли, Сорокин уже вывел его на старт.
— Но вы же на лыжном шасси, без тормозов! — Далекий, нарастающий гул заставляет нас насторожиться.
— Надо быстрее уходить. Льдину вот-вот сломает.
На выходе Каминский выдернул из снега тяжелую пешню и подал мне.
— Возьми на память. Все, что осталось от самолета. Пешня особая, делалась в конструкторском бюро товарища Антонова. Разборная, из особого спецсплава.
Мы подошли к голубому озерку, затянутому молодым льдом. Кое-где из него выступали черные, обгоревшие детали самолета. Поодаль из сугроба торчал звездообразный мотор, оплавленный, искореженный.
— Вот здесь и упали. Мотор оторвался при ударе... Помню лишь скрежет металла, всплеск яркого пламени, и... все.
— Вы лучше, товарищ Каминский, расскажите, что привело самолет к гибели? — неожиданно официальным голосом произнес Мальков.— Впечатление такое, что у вас заклинило управление.
— Да, внешне похоже. Но причина иная. Машина ведь экспериментальная. На ней установлен реверсивный винт. Ну, как бы винт заднего хода. Он предназначен для сокращения пробега самолета на посадке. Система замечательная. Она значительно обезопасит работу полярных летчиков. Если бы у Черевичного стояли такие винты — мы давно бы сидели на базе. Так вот, включение реверса производится строго после касания лыж снежной поверхности. Десятки льдин, невероятно малых, мы освоили благодаря этой системе. Но здесь произошла ошибка. Кнопка включения радиотелефона и кнопка реверса временно были установлены на штурвале рядом. На руках у меня меховые рукавицы. Видимо, я нажал вместо кнопки рации кнопку реверса. Резкое торможение, потеря скорости сделали машину неуправляемой... Вот и весь секрет.
Он замолчал. Мы медленно шли в другой конец поля, к старту, вдумываясь в услышанное и не понимая, как они остались живы.
Неожиданно взвившийся над самолетом красный шар ракеты заставил нас ускорить шаги.
— Что там еще? Почему тревожная? — вырвалось у Малькова.
— А вон смотри,— ответил я, показывая на черную ломаную линию, бегущую от гряды торосов через все поле.
— Вечная история! Быстрее! Надо немедленно уходить,— поторопил нас Сорокин.
...База тепло и радостно встретила наш самолет, тут же взяв под дружескую опеку потерпевших. А через месяц, завершив программу, все благополучно возвратились в Москву.
Что еще сказать? Пожалуй, лишь одно: после тщательного разбора причины аварии за выполненные испытания реверсивного винта в сложных условиях Арктики и мужественное поведение в тяжелой обстановке Каминский и его экипаж получили благодарность командования Полярной авиации и Главного конструктора предприятия.
Не признает и не выносит случайностей Арктика. Но их умеют оценивать и прощать люди...
Валентин Аккуратов, заслуженный штурман СССР
Внешне Сентрейлия, расположенная в штате Невада, ничем не отличается от тысяч маленьких провинциальных городков Америки: несколько скучных улиц со стандартными деревянными домиками, два магазина, бензоколонка. Основали ее выходцы из Центральной Европы, которые в середине прошлого века приехали сюда работать на угольных шахтах. Но после второй мировой войны шахты эти закрылись, и городок захирел, разделив печальную участь многих своих собратьев.
Последнее время положение Сентрейлии стало прямо-таки катастрофическим. Хотя в предгорьях Аппалачей, где она находится, никогда не было вулканов, ее жители вот уже двадцать лет обитают на самом настоящем вулкане. Сейчас уже трудно установить, какая из близлежащих тепловых электростанций сбросила в 1962 году неостывший шлак в ствол одной из шахт. Начался подземный пожар: загорелись пласты антрацита, залегающие под городом.
В Сентрейлии никто об этом не знал до тех пор, пока не стали куриться каменистые осыпи в окрестных лесах. Но и тогда еще жители не осознавали масштаба надвигающейся опасности. Затем в отдельных местах начала проваливаться земля. Из образовавшихся мини-кратеров повалил едкий дым, убивший окружающую растительность. Мэр города обратился за помощью к властям штата, но ее не последовало.
Ответ был краток и безапелляционен: нет денег.
Шли годы, подземный пожар продолжал бушевать, вплотную подобравшись к аккуратным домикам Сентрейлии. Как говорят жители, только чудо пока спасает их от смерти. Кое-кто склонен даже видеть в этом особую божью милость — не зря же в городке стоят целых две церкви. Во всяком случае, двенадцатилетний Джо Сай был буквально на краю смерти, когда играл во дворе и у самых его ног разверзлась земля. После этого участок в 16 акров пришлось объявить опасной зоной, а проживавшие на нем 30 семей переселить в палатки и трейлеры. Девятилетняя дочь супругов Лэмбов два месяца пролежала в больнице, куда попала почти в безнадежном состоянии. Девочка всего-навсего спустилась в погреб под домом, где в воздухе, как оказалось, было только четыре процента кислорода вместо обычных двадцати.
От отравления окисью углерода, повсюду просачивающейся сквозь землю, страдают и другие жители города. По словам доктора Вебера, большинство испытывают слабость, головную боль, тошноту. Многие предпочитают, несмотря на холода, спать на улице, так как боятся задохнуться в доме. Были случаи, когда, посидев вечером в комнате перед телевизором, люди теряли сознание, и лишь экстренная медицинская помощь спасала их. Недавно в городе закрылась бензоколонка: ее владелец Джон Соддингтон неожиданно обнаружил, что бетонные стенки подземных резервуаров стали теплыми. «Если бы я вовремя не выкачал оттуда бензин, вся Сентрейлия могла взлететь на воздух»,— говорит он.
