— Да, именно с этой поры восточнославянская народность вступает в прочные многовековые отношения с Византией.
Я прошу собеседника показать в натуре хотя бы некоторые места раскопок, которые существенно обогатили археологическую летопись города.
— Мы можем даже не выходить из помещения,— улыбается он.— Достаточно взглянуть в окно. Вот здесь, под окнами, проходит стена каменной ротонды — сейчас она присыпана,— которая, видимо, была помещением для княжеско-боярских совещаний, служила прототипом думных палат. Правда, характер каменной кладки, другие археологические признаки показали, что здание сооружено сравнительно поздно— в XII — XIII веках...
— А если нам подойти к противоположному окну, то напротив окажется фундамент Десятинной церкви X века?
— Да, которую, кстати, еще сравнительно недавно считали самым старым каменным сооружением в Киеве. Л сейчас мы выйдем на Владимирскую улицу, пересечем ее и в тридцати метрах западнее Десятинной увидим раскопанный фундамент каменного княжеского дворца, который на сто с лишним лет старше соборной церкви. В этом дворце, возможно, жил еще князь Аскольд. Кстати, здание также сооружено в форме ротонды, так что традиция круглых в плане строений соблюдалась киевскими зодчими в течение столетий...
Мы идем по Десятинному переулку, он выводит на западную кромку Старокиевской горы, и тут я про себя сокрушаюсь, что сколько раз ни был в Киеве, все меня что-то отводило от этого коротенького маршрута, вдруг открывающего перед зрителем, может быть, самую сокровенную, самую живописную и уж, безусловно, самую насыщенную историческими реалиями панораму города.
Мы видим громадный, поросший старыми деревьями яр, по дну его струится улица невысоких кирпичных и деревянных домишек, дальше — еще гора, узкая, мысообразная, необитаемая, за нею угадывается другой яр, и за ним опять гористый склон.
— Этот вот узкий мыс — гора Детинка,— поясняет Петр Петрович.— Ею разделены две долины, два древнейших киевских урочища. Улица, которая нам видна внизу, называется Гончарной, тут с древнейших времен селились гончары, представители ремесла, без которого, наверное, не была бы возможна и наука археология в полном ее объеме. По крайней мере, многими своими выводами о первоначальной истории Киева мы обязаны именно здешним гончарам, их ремеслу и искусству, по которому можно, к примеру, отличить изделия пятого века от кувшина или светильника десятого-одиннадцатого столетий. В соседнем яру, за Детинкой, расположена Кожемяцкая улица, тоже одна из самых старинных в Киеве. Там селились кожемяки, и один из них упомянут в «Повести временных лет»; это тот самый Переяслав Кожемяка, который при князе Владимире успешно единоборствовал с печенежским богатырем.
Две древнейшие улицы лежали сейчас внизу как-то устало и отрешенно, будто во власти смутных воспоминаний. Лишь изредка оттуда совсем по-деревенски взлаивали собаки и доносило горьковатым печным дымом. Синие предзакатные тени уже бродят там, зато яркой охрой горят склоны двух гор, отделяющих это урочище от шумного Подола.
— Ближайшая к нам гора — Замковая, или Фроловская,— продолжает археолог.— Ее еще неправильно называют Хоревицей, но гора, на которой поселился младший брат князя Кия, не эта. Она отсюда не видна, потому что ее заслоняет следующая за Замковой гора — Щекавица. На всех этих горах, так же как и на той, где стоим, производили мы раскопки, и везде отмечены следы поселений эпохи Кия и его семьи.
Если хоть раз побываешь на месте недавнего раскопа, то это место всегда отличишь — по неровностям земляной засыпки. Так и сейчас, стоило оглядеться, я стал эти следы раскопов обнаруживать — то в трех, то в десяти, то в пятнадцати метрах от нас. Да, тут, на краю Старокиевской горы, почти каждая пядь земли проверена, изучена, бережно перебрана в руках, ищущих то черепок давнишней керамики, то пряслице с процарапанной на нем надписью, то монету, то вислую печать, то наконечник стрелы, то плоскую плинфу, то кусок штукатурки со следами настенной росписи, исполненной здесь во времена, когда не приходил еще с севера Олег и не народился еще Святослав.
— Два дня назад я спускался вниз по Андреевскому взвозу, хотел найти место, где вы раскопали кладку Богородицы Пирогощей. Но так и не нашел.
— А она в самом низу, где начинается взвоз, по правую руку, огорожена забором.
— Мне один ваш товарищ, историк, сказал, что раскопки вашего коллектива на Подоле по-настоящему сенсационны, не уступают тому, что открыто здесь, на горе. Но, не скрою, он и пожурил вас: вы-де не смогли как следует обставить эту сенсацию, и вот открытие мирового значения остается как-то в тени иных блестящих достижений современной украинской археологии, некоторых скифских находок, например.
— Сенсация?.. Это, пожалуй, больше из словаря журналистов и писателей. Но, впрочем, отчего бы и не это слово? И для нас самих то, что мы обнаружили на Подоле, было величайшей неожиданностью. Напомню: со студенческой скамьи мы, будущие историки и археологи, знали как дважды два: средневековый Киев — город дворцов и землянок... Но вот на Подоле начинают строить линию метро, причем строительство ведется открытым способом. Снимаются мостовые, жилая застройка, и вдруг под пластами асфальта, под брусчаткой, просто под утоптанной или засаженной деревьями землей обнаруживаются звенья срубов, причем под одним слоем застройки залегает следующий, более древний, и так мы постепенно опускаемся от XII—XIII веков к XI, X, IX... И не одно, не два, не три здания — нам открылись целые кварталы срубных построек в самых разных местах Подола...
Сила инерции такова, что вначале нам — теперь об этом можно говорить, не стесняясь,— не поверили ни в Москве, ни в Ленинграде. Ведь аксиомой считалось, что киевские ремесленники испокон веков ютились в землянках, и лишь потому мог возникнуть город пышных дворцов и великолепных соборов... Но, оказывается, они жили и в прочных и достаточно крупных, часто двухэтажных бревенчатых домах, под стать домам новгородцев, псковичей, жителей Владимира на Клязьме. Между прочим, раскопки на Подоле объяснили нам, почему срубов до сих пор почти не удавалось обнаружить в Верхнем городе. На Подоле подпочвенные воды подходят близко к поверхности и предохраняют звенья древних срубов от гниения. Наверху же дерево, оказавшееся под культурным слоем, быстро истлевало. Правда, мы теперь и наверху находим срубные постройки, но не сами деревянные части, а их обугленные при пожарах следы или же отпечатки торцов, так сказать, земляные матрицы. Открытие большого срубного города на Подоле, безусловно, целая глава в киевской археологии. Вообще археология постоянно приучает нас с большим уважением относиться к нашим отдаленным предкам, к их возможностям и способностям — в ремесле, в искусстве, в быту, буквально во всех областях жизни.
— Она не позволяет нам стать высокомерными, не так ли?
— Да. Такова уж особенность труда археолога, что он должен постоянно наклоняться, кланяться, становиться на колени. И тем самым поклоняться труду, упорству, сметке, здравомыслию и вдохновению человека, жившего за многие столетия до нас...
Как и каждый день, солнце на наших глазах старело, приближаясь к западу. В урочищах гончаров и кожемяк сгущались ранние сумерки. А за Подолом, на самом горизонте, слева от русла Днепра, будто некая неприступная крепость, розовели современные стены и башни Оболони. Тысячи окон нового микрорайона полыхали закатным жаром, и на громадном отдалении эта архитектура была вызывающе красива, бьющие с запада лучи уподобляли ее почти бесплотному видению.
Нам вспомнилось, что и киевская Оболонь не раз мелькала в летописях, в том же «Слове о полку Игореве», а теперь там новый пригород, бетонная и кирпичная околица огромного города.
Но мне еще и еще хотелось смотреть на сумеречный, затихающий к вечеру яр и на присыпанные раскопы рядом с нами, на эту малую земную колыбель, которой обязаны и Киев, и вся наша Отчизна своею исторической славой.
Юрий Лощиц
Взрыв на рассвете. Андрей Серба
Пришли.— Сержант остановился, прислонился спиной к дереву, вытер рукавом маскхалата мокрое от пота лицо. Только сейчас, добравшись до указанного командиром квадрата, где его группе разрешено было организовать дневку, он до конца ощутил, как устал. И немудрено. Его группа была заброшена в тыл условного противника неделю назад и за это время прошла по лесам и болотам не одну сотню километров. Вначале они действовали в составе взвода. После нападения на пункт управления ракетной батареи они разбились на группы и последнее время действовали самостоятельно, получая задания по рации от командира. Днем они выполнили последний приказ: взорвали мост, и прошло не больше трех часов, как оторвались от преследующего их с собаками «противника». И если за этот выматывающий рейд устал даже он, которому до демобилизации осталось полтора месяца, что же говорить об остальных солдатах, среди которых двое вообще были первогодками?
